Автор punk2904 в Peugeot 5008 1.5 BlueHDi 130 ps 8АКПП

[maxx]

Сильно мля! :D

[Ravshanovich]

Вот еще креативная история, впечатлительным читать на голодный желудок!

Я вчера обозаложился прямо в центре города

И эта не смешно, здоровыймужик наложил полные штаны. А дело было так, иду я по улице, ни кого нетрогаю, и тут захотелось мне пернуть. А на улице, да в морозный денек,сам бог велел дать копоти. А я тем более это дело люблю, дать газу, ямастак в этом деле еще тот. Я когда дома подпускаю газов у соседейконфорки гаснут от давления воздуха.

Так вот, и я решил пернуть. Пернул, кагда пирдел, уже тагда понял, что отпердел свае.

Стаю и сру пряма в штаны, и ни чего поделать с этим не магу. Гамносамо лезет, даже не спрашивая у меня разрешение на сей процесс.

Меня всегда удивляло, почему когда серишь дома, то спокойна серишьпорционно. Выдавил из себя грамм сто , и попкай так раз и обрезал,патом страничку в газетке перевернул, прабежалсо по заголовкам и опятькатяшок парциоооный выдавил. Когда обсераешся в штаны, то ни о какомпорционном кала выдавливании не может идти и речи. попка тупаоткрывается и гамно лезет. Причем ж... открывается на столько широко,что у меня сождаетсо впечатление, что она, б

Назаложил я па моим прикидкам, серьезна. Стою, аж вспотел, самыйцентр города, до дома как до Москвы на коленях. Стою, а сам пытаюсь вголове найти выход, что-то же надо делать. Пешком ковылять часа три, иэто с полными трусами гогна, эту мысль отсек сразу. Патом, прикинул наулице мороз, дай думаю присяду на скамеечку, гогно подмерзнет, и ятогда в метро шасть, и так перебежками до дома доберусь. Сел на лавочкуи сижу, в попке пака тепло. И тут

Значит, захожу в подъезд, вызываю лифт. Стою, а гогно то ужеостывать начало, ощущения прямо скажем не из прекрасных. В подъездепонял еще одну вещь, от меня реальна воняет как от скотины немытой,причем сильна воняет. Приехал лифт, захожу, нажимаю кнопкучетырнадцатого этажа, а второй рукой штаны расстегиваю, ну что бывремени хватило пока лифт приедет. Двери начали закрываться и тут влифт влетает милое создание женского полу. Стыц пи...ыц.

- Ой, вам на 14 этаж, а мне на 13,- пропела она

- Ну что же, я с вами проедусь, потом спущусь на этаж. Конечно проедимся, я же кнопку уже нажал, подумал я застегивая штаны.

Лифт поехал, а мне уже все, в голове шум, спина вспотела, а гогно уже полностью остыло.

И думаю что вонять в лифте начало очень сильно, потому что этосоздание, как-то странно на меня посмотрело. А я отморозился, типа чонадо не заложил я в лифте и все тут.

И Зайка, прости за грубость! пипец, где та этаже на 10 лифт сделал нам большой реверанс,попрощался с нами, и свет погас. Я чуть не узаложился повторно. Лифтзастрял.

- Ой, неужели лифт застрял? – спросила девушка.

- Я так понимаю что да, — это я интелегентом прикидываюсь. А самдумаю что мне делать, со свои гомном и со своей грязной попкой. А что-тоделать надо.

И тут эта хивря, нажимает какую-то кнопочку, и начинает с кем-тоговорить, адрес дома называть и просить помощи. Я как представил себе,что щас придут монтеры , начнут нас от сюда вынимать, спрашивать пачимутак гомном воняет, мне еще больше смешить захотелось. В лифте темно хотьглаз выколи. И тут я сообразил, что пока в лифте темно, надо побыстрому штаны снять, потом трусы снять и в уголок по тихому положить.А когда свет включат, она с неприв

Расстегиваю штаны, шуршу вещами так что даже самому страшно.

- А что это вы делаете?- сильно сглотнув, спросила она.

- Да я устраиваюсь по удобнее, ждать то долго,- а сам штаны приспускаю

- А что это за запах?- перепугана спросила она. Я реальна чуть неляпнул, что это я узаложился на улице и па этому воняю гогном шо пипец,но выдаю другое:

- Да сволочи гадят в лифтах, не продохнуть,- а сам штаны ужеполностью снял, стою в лифте в обопрелестнных трусах. Я как подумал, чтощас включат свет, девка реальна концы отдаст от увиденного. НО делатьуже нечего, работаю дальше.

Девка начала очень громка глотать слюну, видна то же обозаложилась с перепугу.

А я шуршу вещами.

Сам же про себя думаю, как бы так изловчится и па тихому снять трусы. И тут жен себе представил, какая будет вонь.

- Мужчина, вы не причините мне боль, прошу вас, не трогайте меня,- заныла в голос девка.

- Да ты что, в своем уме, я отец двух детей, иду к товарищу поважному вопросу, как ты могла подумать обо мне такое?- уверенно отвечаюя, а сам начал отлеплять трусы от попкы. Зайка, прости за грубость! как воняет гомно, когдаусираешся в штаны. Оно воняет не так как в туалете, оно воняет так, чтомухи еще на подлете теряют сознание, потом еще недельку в реанимациикантуются. Деваха, то же почувствовала что-то неладное, стала по тихомускулить в

- Да перестань ты, не трону я тебя,- говорю я. А сам трусы ужеотлепил от попкы, и думаю как бы их снять с ног что бы не измазаться вгогне?

Девка па моемому мазгаме вообще поехала, тупа сидит скулит и чо тапричитает, наверное молитву какую нить читает. А я трусы уже да каленспустил.

- Мужина..ыыыыы, ревет анна, — прошу вас не убивайте,- и дальше тупой такой скулеж.

- Да на фиг ты мне нужна, говорю, — у самого проблем по горло, сдалась ты мне.

Трусы спустил чуть ниже кален, и реальна понимаю, что мне пипец полный, ноги в гогне, ж... в гогне и вонь , аж глаза слезятся.

Девка па моемому ат запаха е*анулась окончательно.

- Вы ,вы ……мямлет она

- Да чего вы вы, стой себе спакойна, грю тебе назаложил кто та, видна я вступил , вот и воняет.

Девка па моемому осела на пол лифта. Я думаю, я сам от своего запаха чуть сознание не теряю.

Но с другой стороны, понимаю, что медлить нельзя, либо сейчас либо ни когда.

Кароче нагнулсо я , снял трусы с одной ноги. На пол чо таляпнулось, па моим прикидкам это было гомно из трусов. Девка в углу ужепроста мычит как корова.

Я излавчилсо и снял трусы со второй ноги. Мне аж полегчало, полдела сделал. Стою с трусаме в руке и думаю, в каком углу сидит этахивря ревущая, ну что бы не кинуть ей трусняк на голову, и что бы непапасть на свои же штаны. Прислушался, ага сидит на против, значит впротивоположный угол надо целиться.

И тут полный пипец подкрался незаметно. Включился свет, и лифт поехал.

Когда мои глаза привыкли я понял, что с девкой чо-та не то. Глаза унее как пятнадцатидюймовые мониторы, рот открыт, руки плетями висят,ртом как рыба делает, короче, все думаю, пипец снесло ат испуга башню.И тут я понял. Картина в лифте. Я стою ниже пояса голый, весь суко вгамне, в руках трусы с гамном и сматрю на девку. Анна короче еще секундпять ртом паделала и тупа свалилась на пол. Все, думаю, падохла, мнееще жмура в лифте нахватало.

Решил времени не терять, трусаме ж... и ноги вытер. Штаны одел истою как чесный гражданин жду своего этажа. На полу девка , наверноемертвая, в руках трусы с гомном, чего я их держал я не знаю.

Когда лифт приехал, девка еще не ожила, так и лежит на полу. Яподумал что негоже ее в лифте в таком состоянии оставлять, ну и вытащилее на этаж. Палажиил аккуратно, под голову свои трусы и бегом из этогодома.

Тока одного понять не могу, какого *уя она так испугалась?

Ведь когда воняет в лифте гомном ,эта значит что узаложилсо кто-та, авот если бы ваняло *уем, эта да тут можна испугатсо, тебя через туда будут, хотяи тут ни чего страшного я не вижу.

Да и еще, я шубу немнога гамном измазал, ногу вытер аб нее...

[Ravshanovich]

Неделя из жизни женского желудка.

Понедельник. Утро. Так-ак… Оделась, вышла из дома и потащилась на работу. А завтракать кто будет? Где моя каша?! Ага, давай, покури еще… А вот я тебе сейчас кульбитик! Опа! Плохо, да? Нечего курить на голодный желудок. Что происходит вообще?!

День. Ну все ясно, в субботу ей показалось, что у нее целлюлит и с понедельника мы на диете. Блин! А меня кто-нибудь спросил вообще?! Ну нет, я тебе не чёлка, со мной такие эксперименты не пройдут! Включаем среднее бурление. Эээ… нет уж, красавица, засунь свой кефирчик себе знаешь куда! Усиливаем бурление, добавляем звуковых эффектов, готовимся к показательным кульбитам.

Вечер. ЖРАТЬ ХОЧУ!!! ХОЧУ ЖРА-АТЬ! ДАЙТЕ ЕДЫ! Я ТРЕБУЮ СВИНУЮ ОТБИВНУЮ!!! ЖРААААААТЬ!!!

Ночь. Хрен тебе, а не сон! Не заткнусь, сама дура – я голодный. Есть хочу, понимаешь?! Мне до твоей диеты фиолетово. Я. Хочу. Есть. Ну давай, ага, попробуй заснуть! Борщику бы сейчас, со сметанкой….

Вторник. Утро. Та-а-ак!.. Продолжаем мучить меня, да? Я опять без каши, да? Твой капустный листик пищевод с голодухи переварил, до меня даже не дошло ничего! Блин, ну и дура мне досталась! Всю ночь завидовал желудку Натальи Крачковской…

День. Силы мои на исходе, посылаю импульсы в мозг, мозг посылает эти импульсы в задницу… из задницы еще так просто никто не возвращался. Блин, что же делать? Кефир опять. НЕ ЛЮБЛЮ КЕФИР!!!

Вечер. Бурлю из последних сил – не обращает на меня внимания, гадина…

Ночь. А еще вкусно, если молодую картошечку обжарить в сливочном масле… с корочкой золотистой… и со сметанкой… или вот, грибы. Очень вкусно можно пожарить… бурлл…

Среда. Утро. Перепало чуть-чуть салата – растет же на земле такая дрянь!.. Стал забывать вкус каши – что-то нежное, теплое, обволакивающее…бу-урллл…

День. Ура!! Кефирчик! Кефирчик! Еще хочу, не отнимай, ааааа! ЕЩЕ КЕФИРУ!!!

Вечер. От меня ничего не осталось – надо мной ржут органы малого таза. Я ссохся, сжался! Еле переварил две редиски, теряю квалификацию.

Ночь. Вот, помню, когда мы жили у родителей, каждый вечер на ужин суп был! И салат. И второе с мясным гарниром – мы с папиным желудком в два голоса журчали от удовольствия… Эх, и чего тебя понесло в самостоятельную жизнь?!.

Четверг. Утро. Хоть бы не курила! Прости, дорогая, это я непроизвольно – ну да ничего, я ж пустой, так что потошнит и отпустит… А где положенный мне салат?! ГДЕ САЛАТ?! Беспредел…

День. Здорово, кефир! Надо тебя помедленнее переваривать, а то сиди тут потом до завтра один, как дурак.

Вечер. Разговаривал с кишечником – они там тоже все в шоке, говорят, что запасы на исходе. Нельзя же так - последнее отбирать! Ой,ой, осторожнее! Такие большие сливы – и все мне?! Блин, все, пошел переваривать!

Ночь. Эти дувацкие сливы – фсе никак не допевевавиваю их, замучився весь!.. Простите ребята, отправляю вам, что могу – вы уж там дальше сами с ними разбирайтесь, вас там 8 метров, а я один…

Пятница. Раннее утро. Сидим в сортире, провожаем сливы.

Утро. С ума сойти! Я получил йогурт! Может сливы вправили ей мозги?! Почаще бы! Вот бы на обед картошечки! С курицей…

Обед. Кефир. И родина щедро поила желудочным соком тебя…

Вечер. Сидим в ресторане с мужиком каким-то и нюхаем чужую еду. Ну. Давай же! Закажи себе чего-нибудь! Мы всю неделю не жрали… Тихо! Он ей сказал, что она сильно похудела! Что ей надо питаться! Что она отлично выглядит! Ну?! Ай, умничка! Ай, да мужчина!!! Есть! Проняло! Сейчас я буду жрать!!!

Поздний вечер. Нууу.. бурлл… чтто-то во мне понамешшшл-ла… Эт-то у нас ч-что? Грибы…а эта… ик! Мартини… бу-бурллл…о, водочка… уважаю… Как же хорошо, братцы! Заткнись, печень, всссе под контролем!..

Ночь. Прощайте, грибочки! Водочка, прощай! Картошечка!... Чтоб ты подавился, Ихтиантдр! Как подумаю, сколько добра пропадает…

О, минералочка, заходи… мы как раз на диете!

[Vasilich]

Мля супер не останавливайся

[Ravshanovich]

Хотели на юг махнуть...

История произошла три года назад. У меня внезапно обозначился отпуск, а так как ни билеты ни путевки за три дня до отпуска купить уже было невозможно, то я уговорил моего друга съездить со мной на море на его машине дикарями. Долго уговаривать его не пришлось - взяли деньги, маски, ласты, минимум вещей (остальное купим) - поехали. Но, видимо, фортуна решила проявить в тот день максимум чувства юмора... Проезжая где-то 300-ый километр от Москвы мы выехали на участок дороги усыпанный мелким (и не очень) гравием. Участок был коротким, и скорость мы не сбавляли... Под конец этого участка у нас выбивается заднее стекло. Остановились мы... подумали. Как стекло в крыму вставлять - низвестно, без него там машина и часа не простоит. Надо возвращаться - вставим стекло, и поедем опять. Развернулись, поехали. На том же самом участке с гравием у нас выбивает камнем переднее стекло. Нам уже стало смешно... Если вы себе представите машину без обоих стекол, вы сможете почувствовать весь юмор ситуации - это аэродинамическая труба, в которой, если ехать больше 30 км в час, не вздохнуть, ни глаза открыть. Да и пыль на дороге клубами. Видимо у нас тогда было уж очень хорошее настроение, иначе в голову бы такая мысль не пришла - мы одели маски для подводного плавания (чтобы на дорогу смотреть) и трубки - чтобы дышать.

Итак - поехали.

Ехать можно, не больше ста, конечно, но терпимо. Минут через 10 все что не было прикрыто маской приобрело прекрасный оттенок сантиметрового слоя пыли. Прочувствовав весь прикол я еще и на руки ласты одел... Проезжаем МКАД - тут же за нами пристраивается Гаи на жигуле, убеждается что стекол действительно нет, и обгоняет нас. Их машина держиться чуть правее, слева из окна высовывается Гаишник и жезлом так нам показывает - типа к обочине... на его беду он на нас посмотрел... В общем выражение лица его иначе как инфаркт нижней челюсти я бы не описал... А палочкой он так и продолжает чисто механически махать - как маятник. Видно как второй рукой он водителя за рукав дергает... !

Видимо водитель тоже обернулся и лицезрел двух негров в масках и с трубками, один из которых улыбаясь помохал ему ластой.

Отчасти им повезло, что на втречной машин было немного, так как в следующий поворот налево мы вписались, а они так прямо и поехали... до столба.

Еще запомнилось выражение лиц бабушек у подъезда, когда мы вышли из машины.

P.S. А на юг мы тогда так и не съездили. Но это совсем другая история

[Ravshanovich]

Стоматолог.

Проходил я на четвертом курсе военные сборы на корабле 2 ранга с экипажем 300 человек. А так как корабль был новеньким и еще пах маслом и краской, то с него еще не успели свинтить импортную стоматологическую установку, и решили пока отдать ее мне в пользование, дабы я не зря ел свой мичманский паек. Прибыл я на него в четверг, а в пятницу, проводя знакомство с личным составом за колодой карт и банкой "шила" (спирт по морскому) увидел, что у матроса, прибежавшего по какому-то поручению к мичману-фельдшеру щека закрывает якорь на погоне. А надобно сказать, что был на корабле замечательный фельдшер, который к медицине имел гораздо меньшее отношение, чем я к атомным подводным лодкам.

Уезжая со сборов, я оставил ему двойной тетрадный листок, на котором было написано корявым почерком какую таблетку из какого ящика давать человекам, если у них болит там-то и то-то. Этот листок бумаги мичман аккуратно запаял в целлофановый пакет (море и шило рядом все-таки) и хранил в нагрудном кармане. В последствии здоровье многих людей зависело от того, упомянул ли я такие симптомы в этом листке, т.к. если мичман бывал совсем пьян, то все знали, где спрятаны его фельдшерские знания. Hа вопрос, чем он занимался два года в училище, он отвечал просто: Пил! А на вопрос, почему он книжек не притащит в медицинский отсек, он отвечал:

Да не понимаю я там ни хрена!!!

Так вот про матроса я узнал, что зуб у него болит уже неделю, а мичман посоветовал полоскать шилом и даже щедро выдал 50 грамм, чего ребятам из кубрика не хватило даже лизнуть, а больному матросу и понюхать. Увидев, что дело пахнет флегмоной, абсцессом и венком на поверхности Балтийского моря, я переполошился и решил срочно зуб удалять, т.к. дело было в пятницу в полночь, а до понедельника его даже в госпиталь не отправить было.

Отправив санитара стерилизовать инструменты, я в какие-то сорок-пятьдесят минут закончил партию в "дурака" и решил приступить к операции. Фельдшер сразу заявил, что вида крови не переносит, а т.к. мне нужен был кто-то подать, взять инструмент, то послал со мной боцмана. Боцман заявил, что дома он резал не только кур и быков (странно усмехнувшись) и крови потому не боится.

Открыв огромный стерилизатор, я сначала молчал минуту, а потом стал говорить такие слова, что боцман покраснел и посмотрел на меня очень уважительно. Санитар засунул в стерилизатор не только все, что могло на его взгляд иметь отношение к удалению зубов, а еще и два одноразовых пластмассовых шприца прямо в упаковке. Можете представить, как все это выглядело после обработки огромной температурой в течение 45 минут?!! Тем более, что все инструменты никогда еще не использовались и были еще в масле, которое санитар наскоро обтер, скорее всего, об тельняшку!

Большая часть инструментов (и стерилизатор вместе с ними) была погублена надолго (санитар их потом драил каждый день, пока я не уехал). В наличии остались только одноразовые шприцы в большом количестве и пара щипцов для удаления зубов мудрости, которые лежали отдельно и не попали в поле зрения нашего великого медика.

Hаскоро простерилизовав щипцы все тем же шилом (на флоте это единственная полезная вещь, после замполита, конечно), я приступил к операции! Hовокаина было много, поэтому я вкатил кубиков десять, куда только смог. И тут обнаружил, что сделать разрез мне нечем, т.к. единственные два скальпеля погибли. Тогда я решил просто промыть флегмону. После десятка вколов, гной потек, наконец, довольно обильно.

Боцман, который держал тазик с инструментами, стал бледнеть и отворачиваться. Промыв гной чистым новокаином (больше было нечем), я получил такую стойкую анестезию, что матросу можно было незаметно отпилить голову, а он бы и не дернулся. Тогда я решил приступать собственно, к самому удалению. Удалять пятый зуб щипцами для восьмого очень и очень неудобно. Врачи меня поймут. Первое, что я сделал, это сломал зуб. От этого хруста боцмана передернуло, а матрос жалобно спросил: "Все?" Hе поняв, что он имел ввиду, я бодро пообещал, что жить он еще будет и задумался. Удалять корни пятерки щипцами для восьмерки невозможно в принципе, т.к. у них щечки просто не сходятся и все! Hужен был элеватор или щипцы для корней. А нету!

Минут через пять меня осенило! Кто был в армии или в тюрьме (заметьте, я не обобщаю), знает, что всегда есть какой-нибудь умелец, который вырезает модели крейсера в натуральную величину из обыкновенной дверной ручки или портрет президента из головки пули. В общем, по тревоге боцман поднял половину состава умельцев, и мне были принесены все инструменты, которые были на корабле. И, о чудо, среди них была какая-то стамеска или долото или штихель (до сих пор не знаю, как это называется), совершенно похожая на элеватор. Схватив его, я утопил его в шиле вместе с рукояткой, и несколько минут наблюдал страдающую рожу боцмана и ненавидящие взгляды, бросаемые на матроса, по вине которого я испортил уже грамм 500 драгоценной влаги.

Hо на этом приключения не кончились. Элеватором снимается часть кости над корнем зуба, а потом выбивается и сам корень. Одной рукой доктор держит челюсть больного, а другой - сам элеватор. Бить же киянкой по элеватору должен кто-то другой. Причем это довольно сложно сделать с первого раза, т.к. если бить слишком сильно, то можно улететь острым инструментом куда угодно, а если бить слишком слабо, то ничего не выйдет. Я думаю, Вы догадались, кто именно должен был бить молотком.

Боцман сделал ровно три удара!..

Первый удар был очень слабым и мимо. И слава богу, что слабым, потому что целил он почему-то в глаз. Поняв, что глаз надо прикрыть, я растопырил пальцы... Зря наверное... Больно было ужасно! Выматерив боцмана, я таки заставил его не отворачиваться в момент удара. Третий удар был сильным, точным и последним. Для боцмана последним. Обрадованный тем, что один корень почти вывалился, я услышал за своей спиной страшный грохот. Боцман лежал в обнимку со стерильным столиком на палубе и не подавал признаков жизни. При этом единственными стерильными предметами в помещении были мой псевдоэлеватор, два тампона у меня в руке и банка шила в шкафчике. Единственное, что я сделал автоматически, это осторожно дал инструмент в руки матросу, которому было уже все равно, наколол на кончик два стерильных тампона и приказал ему не двигаться. Потом я сделал то, что люди делают обычно в такой ситуации. Я запаниковал! Я стал носиться по отсеку в поисках нашатыря и нашел его! Лучше бы я его не находил... Hашатырь был в пятилитровой банке. Содрав кое-как крышку, я сделал первое, чему нас учили в институте. "Hикогда не верьте надписям, проверяйте все, что даете больному, лично". Я проверил . Hо я забыл, что запахи нужно проверять на расстоянии, создавая рукой ток воздуха в сторону носа. Я просто сунул нос в банку и понюхал.

Пятница, 2 часа ночи, мы на рейде, помочь некому, инструментов нет, один труп на палубе и полутруп в кресле. И доктор, который нюхнул пятилитровую банку нашатыря. Представляете картину? Hесколько минут я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. Слезы градом катились по моему лицу, а я не мог даже подойти к иллюминатору, который к тому же и был наглухо задраен.

И в этот момент привлеченные грохотом, а затем странным затишьем, в отсек ворвались матросы, ожидавшие тела за переборкой. Что они подумали, когда увидели боцмана на палубе, матроса с инструментом с насаженными на кончик тампонами в руках, как со свечкой и доктора, стоящего на карачках со слезами на глазах, я не знаю, но единственной мыслью было отогнать их от последнего стерильного тампона. Я на них зашипел и погрозил кулаком, так как сказать пока ничего не мог. Их крики затихли где-то очень далеко. Тут я почему-то успокоился, понял, что терять мне больше нечего. После чего я встал, подошел к матросу и быстро без посторонней помощи удалил остатки зуба. Последний тампон я вставил в рану и захлопнул ему рот. Боцман за это время очнулся сам, и почти на четвереньках уполз к себе.

Первое, что я услышал утром, когда проснулся (где-то в 14.00), было шуршание швабры. Мой больной матрос, счастливо улыбаясь, драил палубу в моей каюте. От опухоли остался только большой фингал под глазом. Ручаюсь, что если бы такое случилось на гражданке, то человек провалялся бы в больнице не меньше месяца. В армии же все сходит с рук. Может есть какой ангел хранитель??!

[Ravshanovich]

Тот кто работает в женском коллективе поймет эту историю...

Степлер.

Однажды у Натальи Ивановны пропал со стола казенный степлер. И вещь вроде пустяковая, и вроде как личных денег за него Наталья Ивановна не платила, и вроде как в ящике стола еще два степлера валялось на такой случай, а все равно обида начала душить Наталью Ивановну.

- Ну вот. – задыхаясь сказала Наталья Ивановна. – Дожили. Докатились, так сказать. Степлер у меня со стола сперли. Со скобами, главное. Недавно только заряжала. Отвернулась только, а его нет уже. Что за коллективчик, а? Лишь бы спереть что-то.

Софье Николаевне было плевать на пропавший степлер и на саму Наталью Ивановну, но обида за коллектив взяла вверх.

- Что ж вы, Наташечка, весь коллектив сейчас под одну гребенку? – ласково сказала Софья Николаевна. – Кому нужен ваш степлер, который, к слову сказать, и не ваш вовсе, а казенный? Вы ж память свою дырявую напрягите и постарайтесь вспомнить куда вы свой степлер засунули. А коллектив упрекать не нужно. Коллектив вам этого может и не простить.

Наталья Ивановна шумно задышала, глаза ее налились кровью и она коршуном набросилась на Софью Николаевну:

- Память у меня, Софья Николаевна, еще дай боже. Я же не старая карга, как некоторые...

- Да что вы говорите? – изумилась Софья Николаевна. – А так по виду и не скажешь.

- ...и вещи свои я где попало не разбрасываю. – закончила Наталья Ивановна. – А подозреваю я, милейшая, что это вы спролетарили мой канцтовар. Как вас и учил Великий Ленин. С которым вы должны были лично быть знакомы. Недаром же вы тут крутились у моего стола. Ой, недаром.

- Да больно мне надо. Я за всю свою жизнь чужого не взяла. – фыркнула Софья Николаевна. – А уж всего, к чему вы прикасались, мне и даром не надо. Вдруг у вас чесотка. Или лишай стригущий.

Наталья Ивановна, которая как раз почесывала левую руку к деньгам, сконфузилась, покрылась пятнами и свистящим шепотом предложила:

- А откройте-ка, голубушка, ящики стола своего. Мы и поглядим – может там склад краденного?

Софья Николаевна уже собиралась рвануть на груди одежды и закричать «Да пожалуйста! Обыскивайте!», но вспомнила, что во втором ящике стола лежит маркер, по которому так убивалась Надежда Семеновна, а в третьем – ножницы, пропажу которых оплакивала Таисия Захаровна.

- На каком таком основании? – зарычала Софья Николаевна. – Очень мне обидны подозрения ваши. В нашей стране, слава богу есть Закон! По закону нельзя обыскивать честных людей. Тем более, образинам всяким.

- Софькалаевна! Да покажи ты ей – пусть успокоится. – вмешалась Надежда Семеновна. – Иначе этот скандал не прекратится никогда. А я в такой обстановке работать не могу. Я от такой обстановки такого наработать могу – всех выгонят с работы.

Таисия Захаровна, которая всего полчаса назад обнаружила чей-то степлер у себя на столе и машинально сгребла его в ящик стола, тяжело вздохнула и сказала:

- Не ссорьтесь, девочки. Наташ, давай я тебе свой степлер отдам? Или на склад сходи – новый возьми.

- Цыц, святоша! – рявкнула Наталья Ивановна. – Мне не нужен твой. Мне нужен мой. Ну и обнаружить воровку среди нас. И тащит, и тащит. Ей к пенсии нужно запастись канцтоварами.

- Не брала я! Заполошная! – взвизгнула Софья Николаевна. – А обыскивать не дам! По моему столу всякая вошь еще шарилась! Я свои права знаю!

- Оппаньки! – обрадовалась Надежда Семеновна. – А похоже, таки Софья Николаевна степлер слямзила. Ишь как выступает! А по мне, если человек о правах своих громко орет – точно спер что-нибудь. А сама на обыск не дается. А по мне, если нечего скрывать – то и не скрывай!

- А ты свой стол открой, раз умная такая! – парировала Софья Николаевна. – Ты ж не брала ничего – вот и открой. К досмотру предъяви. А?

- Да пожалуйста! – сказала Надежда Семеновна и открыла по очереди все ящики стола. – Ну как? Убедилась?

- И сумку! – скомандовала Софья Николаевна.

Надежда Семеновна поскучнела – в сумке лежали простые карандаши, которые она собирала по отделу для своего сына-школьника. «Вот ведь дура!» - подумала Надежда Семеновна. – «Надо ж было дома оставить. Неделю с собой таскаю.» И можно было бы попытаться как-то сказать, что это ее личные, если бы не дурацкая привычка Софьи Николаевны грызть карандаши. По обгрызенным карандашам Софья Николаевна враз могла признать свою собственность и начались бы вопросы – «А что это за полпачки бумаги?», «А не мой ли это ластик?».

- Выкуси! – показала Надежда Семеновна кукиш Софье Николаевне. – Нет такого закону – сумки обыскивать.

- И столы – нету! – громыхнула Софья Николаевна.

- Наташ, ты сходи по отделам погляди – может забыла где? – предложила невинно Таисия Захаровна.

- Ага. Дура я что ли? – отказалась Наталья Ивановна. – Я выйду, мне на стол степлер подбросят – я же еще и дурой беспамятной окажусь. Шиш! Пока не выведу на чистую воду – никуда не выйду! И никто не выйдет!

- Давай я твой стол осмотрю при свидетелях? Тогда никто не подбросит! – озарило Таисию Захаровну.

Наталья Ивановна вспомнила о канцелярском клее Таисии Захаровны и калькуляторе Надежды Семеновны, спрятанных в недрах стола и запротестовала:

- Меня ограбили, меня же и обыскивать?! Это что ж делается-то?

- А тебе ж нечего скрывать! – набросились Софья Николаевна и Надежда Семеновна. – Ты ж в белом вся и безгрешна как ванная архиепископа! Показывай, чего там?

- В самом деле, Наташ. – начала уговаривать Таисия Захаровна. – Ну чего тебе скрывать-то? Я посмотрю, а ты сходишь и поищешь.

- Это произвол! – закипятилась Наталья Ивановна. – Обыщут меня только!

- Меня обыскали! – обиженно сказала Надежда Семеновна.

- А сумку?! – грозно спросила Софья Николаевна. – Вот, смотри, все что в моей сумке есть!

Она вывалила содержимое сумки на стол и сказала:

- На! Ищи! Мне нечего скрывать! А тебе слабо?!

- А чего меня-то? Наташку надо обыскивать! Может у нее и не пропадало ничего! – запыхтела Надежда Семеновна.

- А.. А... – Наталья Ивановна осмотрелась и выбрала жертву. – А что это ты, Тасенька, все меня из комнаты выпроводить хочешь, а? Может это твои ручки шаловливые такие? А?

- Да как тебе не стыдно! – закричала Таисия Захаровна. – Я же тебе помочь... Всем сердцем! А ты....

Таисия Захаровна закрыла лицо ладонями и горько зарыдала с подвываниями.

Остальные три женщины растерялись на секундочку и бросились утешать Таисию Захаровну.

- Ну что ты, Тась. – шептала Наталья Ивановна. – Ты прости меня, дуру. На тебя же и не подумал никто. Это в горячке я. Не хотела..

- В самом деле. – утешала Софья Николаевна. – Наташка не со зла же. Просто сорвалась нечаянно. Ты уж прости ее. Не со зла же, Наташ?

- Да какое в Наташке зло-то? – всхлипывала Надежда Семеновна. – Она ж как ангел сама. Просто день такой сегодня...

- Ыхыыхыы.. – плакала Таисия Захаровна. – Да что ж мы за люди такие, а? Ни за что ведь друг друга пинаем. Ни за что...На ровном месте... Все же замечательные, а готовы в горло друг другу вцепиться. Почему ж доверия никакого друг к другу...

На этом месте разрыдался весь отдел. Женщины плакали, подвывали, утирали глаза и всхлипывали. По отделу чайкой металась общая мысль:

«Кажись, пронесло..»

(с)Frumich.com

[Дядя Илья]

Рома, что б тебя надолго хватило!!! Отдыхаю!!!

[Ravshanovich]

Рома, что б тебя надолго хватило!!! Отдыхаю!!!

Не моих рук сие творения, поэтому должно хватить на долго...

[Ravshanovich]

Формула счастья!

1

Книга была толстая. Прохладные страницы пахли временем и тайной. На синей обложке тусклым золотом было написано «Учебник гинекологии и акушерства».

- Самая прикольная глава называется «Половая система женщины», - объяснял кудрявый Вадик Звонарёв своему приятелю Антону. – Тут много картинок есть. Вот, смотри, - Вадик перелистнул несколько страниц, – на целый разворот!

- Ух ты! – сказал Антон и стал изучать картинку.

- Видишь, тут стрелки с номерами, а внизу – объяснения, как это всё называется. Сначала по латыни - это такой специальный язык, на котором врачи говорят – а в скобках по-русски. Смешные названия, правда?

- Ага! – согласился Антон, не отрывая от чудесной книги темных внимательных глаз. - Скажи, Вадик, только честно, ты уже дрочишь?

- Я нет! А ты?

- Я тоже нет.

- А вот еще классная глава, - Вадик сменил тему, – «Половое созревание» называется. Тут написано, что оно начинается у большинства девочек в одиннадцать лет. То есть наши девки в классе уже созревают. Прикинь!

- Конечно, вон у Сабировой какие доилки выросли! А откуда у тебя такая книжка?

- Да у меня же мама врач. У нее много книг, целый шкаф. Вон видишь – «Медицинская энциклопедия», «Справочник анестезиолога», «Оперативное лечение заболеваний пищеварительного тракта» и куча других. И почти все с картинками.

- Дашь посмотреть? – спросил Антон.

- Конечно, вместе посмотрим. Потом. Сейчас у меня сеструха должна из института прийти. Да и тебе, наверно, домой пора, - намекнул приятелю Звонарёв.

- Угу, - вздохнул Антон и пошел в прихожую одеваться.

2

Молчание было мокрым и липким. От него воздух сбивался в комья, которые едва пролазили в горло, а упав в легкие, начинали там шевелиться и царапаться, как котята. Молчание не было тишиной. В первый день оно звенело комариным зудом, сначала далеко, потом все ближе и ближе. На второй день молчание дребежжало, как будильник, спрятанный где-то рядом, который хотелось найти, перевернув вверх дном весь дом, и швырнуть об стену. На третий день, с самого утра, молчание начинало бить в голову частыми тяжелыми ударами. В ушах гудело. К горлу подымались большие, горячие пузыри тошноты.

3

- Здравствуй! – молодая учительница подошла к серьезному темноволосому мальчику. Она наблюдала за ним из окна лаборантской уже около часа. Уроки первой смены давно закончились, а мальчик всё бродил вокруг школы.

- Здравствуйте.

- Как тебя зовут?

- Антон Березин.

- А я Людмила Петровна. Я преподаю химию, она у вас начнётся в 8 классе. Ты почему домой не идешь, Антон?

Березин молчал, время от времени поддавая коленом по школьной сумке.

- У тебя дома плохо? – спросила учительница. – Папа пьяный, дерётся?

- Мой папа не пьет, - ответил Антон. - Он меня берет два раза в месяц на воскресенье.

- А в чем дело? Что у тебя случилось? – продолжала допытываться учительница.

- Моя мама все время молчит, - сказал Антон, глядя в землю.

- Как это молчит?

- Так, молчит и всё. Не разговаривает со мной. Надуется и молчит. Целыми днями. Понимаете? – Антон поднял глаза на учительницу. – А я не могу так. Я не хочу идти домой.

- Наверно, ты что-то сделал? Набезобразничал, да?

- Да нет же! – почти выкрикнул Антон и заговорил сбивчиво, - Три дня назад мама пришла домой с работы злая. Заходит ко мне в комнату и сразу в крик: «Почему ты пыль так плохо вытер? Ничего доверить нельзя!» А я старался. Очень. Но я молчу, не спорю с ней. Потом мама зовет меня есть. Прихожу - гречневая каша. Я не люблю гречневую кашу. Знаю, что она полезная, а все равно не люблю. Но ем. Почти все съел. И все, больше не могу. А она: «У всех дети как дети, а у меня свинёнок неблагодарный! И зачем я такого только выродила?» А что я? Я учусь хорошо, у меня почти одни пятерки. Всё делаю, что она говорит. А мама кричит и кричит. Красная вся. Я не могу, когда она кричит долго. Я тоже закричал, назвал ее психичкой и дурой и ушел к себе в комнату. Она с тех пор молчит. Я извинился, а она молчит все равно. Уже три дня. Лучше бы кричала...

Людмила Петровна призвала на помощь весь свой двухгодичный педагогический опыт, и посовещавшись с ним, сказала:

- Понимаешь, Антон, твоя мама очень ранимая, она из-за чего-то сильно переживает.

- Из-за чего? – не понял Антон.

- Не знаю, может быть, из-за папы? Он же вас бросил.

- Не правда! Папа хороший. Он добрый. Это она на него орала. Все время. Потому он и ушел. А мне некуда идти, понимаете?

- Понимаю, Антоша, понимаю. Но ты не сердись на маму. Она очень чувствительная. Обидчивая она.

- Обидчивая? Да кто ее обидел-то?

Поняв, что педагогический опыт не очень помогает, молодая учительница мысленно обратилась к теории, отечественной и зарубежной. Как оказалось, память сохранила кое-какие обрывки.

- Ну, скорее всего в детстве, когда она была маленькой девочкой, – предположила Людмила Петровна. - Характер человека ведь очень рано формируется. Скажи, Антон, ты часто бываешь у дедушки с бабушкой?

- Никогда не бываю. Дедушка умер, а бабушка живет в другом городе. Два года назад она приезжала к нам в гости на месяц. Так они с мамой ругались каждый день.

Мальчик замолчал, отвернулся и быстро провел рукой по лицу.

- Ну, вот видишь, - вздохнула учительница.

- Но мама - не маленькая девочка. Она взрослая тетя. Взрослее вас. И почему она обижается на меня? Я ведь ей ничего не сделал. Скажите, Людмила Петровна, разве это правильно?

- Нет, Антон, это неправильно, - сказала девушка и быстро добавила. – Но твоя мама все равно тебя очень любит. Ты сейчас иди домой, пожалуйста. А если хочешь, заходи ко мне в лабораторию, там много всего интересного.

4

- Вадя, а чё еще есть в твоей синей книге? – спросил Антон.

- Да много чего, - охотно ответил Звонарёв и достал том из шкафа. – Вот про беременность прикольно. Тут объясняется, отчего дети бывают. А вот тут про роды, про то, как ребенок вылазит. Картинок много, но я долго смотреть не могу. А тебе нравится?

- Не очень. А еще что?

- А вот тут – вообще фильм ужасов. Называется «Паталогии и травмы». Тут чего только нет. Ушибы всякие, опухоли и разный другой мрак. Вон, смотри, как этой тетке письку раздуло!

- Ни фига себе! А можно я другие книжки тоже посмотрю?

- Валяй, - разрешил Вадик Звонарёв, - только осторожно, не порви страницы.

Часа через полтора хозяин предложил:

- Антоха, а давай пожрём чего-нибудь.

- Давай!

Мальчики поставили книги обратно на полку и пошли на кухню.

- У нас пельмени есть. Ты с чем будешь? Со сметаной или с кетчупом? – спросил Вадик.

- Я с уксусом люблю, - ответил Антон.

Вадик открыл кухонный шкафу и объявил:

- Не, уксуса у нас нет, только эссенция. Целых две бутылки. Но они закупорены, видишь? И мама сказала ни в коем случае не открывать, а то если облиться, все себе можно сжечь.

- Тогда с кетчупом. А чё это у вас там? – показал Антон на большую полупрозрачную коробку, тоже стоявшую в шкафу.

- Это аптечка. Да, смотри, что я в ней нашел.

Вадик достал коробку из шкафа, открыл крышку и высыпал содержимое. На стол выпало множество пузырьков, упаковок с таблетками, три или четыре шприца в коробках и большая рыжая клизма. Вадик порылся в куче и извлек серебристую, поделенную на квадратики ленту.

- Это гандоны, чтобы детей не было. Знаешь, куда их надевают?

- Знаю, - отозвался Антон, - не маленький.

В коридоре зазвонил телефон.

- Это мама, - сказал Вадик, - Антоха, сейчас вода закипит, ты забрось пельмени. А это все, – он показал на содержимое аптечки, - не трогай. Я соберу, когда вернусь.

5

В классе было семнадцать девочек. Их имена и фамилии уместились на одной тетрадной странице, и справа оставалось еще много места.

- У кого четыре глаза, тот похож на водолаза, - объявил Антон, глядя в толстые очки Лены Овсянниковой. Овсянникова фыркнула, дернула острым носиком, сказала «дурак» и отвернулась.

Антон поставил в тетрадке против ее имени вертикальную черточку.

- Филимонова, почему у тебя колготки на коленях рваные и платье такое старое и все штопаное-перештопанное? – поинтересовался Антон.

- А чтобы ты спросил! – огрызнулась Надя Филимонова и получила черточку в тетрадке.

- Проскурня – жир-трест!

Катя Проскурня посмотрела на невысокого темноглазого мальчика, нахмурилась, но уже через секунду заулыбалась снова.

- А мама говорит, что я похудею, когда вырасту.

Антон вспомнил Катину маму – такую же толстушку-хохотушку, как ее дочка.

- Почему же она сама-то не похудела тогда? И ты тоже не похудеешь. Всегда будешь толстая.

Катя пожала плечами.

- Ну и что? Мама говорит, что мужчины любят женщин в теле. А еще она говорит, что пока толстый сохнет, тощий сдохнет!

Проскурня залилась смехом, и на ее щеках образовались ямки, которые Антону почему-то захотелось потрогать пальцем.

- А вот ты, Антошка, почему всегда такой серьезный, словно задачку на олимпиаде по математике решаешь? – спросила Катя.

Антон не нашел, что ответить.

- Ты приходи к нам. Мама рада будет. И еще у нас собака есть, Ройсик, миттельшнауцер, он смешной. Придешь?

Антон пробормотал что-то себе под нос. Против имени Кати в тетради появился нолик.

Над тем, что сказать Рите Островской, отличнице и самой красивой девочке в классе, Антон думал долго и никак не мог придумать. В конце концов, он просто подошел к ней и спросил:

- А чё это ты, Островская, нос так задираешь? Ты же ссышь как все, и срёшь тоже.

Рита вспыхнула, пронзила Антона взглядом ненавидящих глаз и, не ответив, отошла. Ее манеры и осанка показались Антону знакомыми. В тетрадке добавилась черточка.

За три перемены были заполнены шестнадцать из семнадцати строчек: два нолика и четырнадцать черточек.

Света Голунова была тощенькой девочкой, очень сутулой и кривобокой. Говорили, что у нее растет горб. На всех уроках она сидела одна. Девочки ее не замечали, а мальчики при любой возможности пинали, толкали и обзывали клюшкой.

Антон подошел к Голуновой, забившейся в угол коридора с учебником, и сказал:

- Ты горбатая и страшная, тебя никто не любит и никогда не будет любить.

Света подняла на Антона маленькие скорбные глазки и вдруг беззвучно заревела. Голунова вытирала слезы кулачками, размазывала их по лицу, но глаза тут же снова переполнялись.

В животе у Антона защипало, будто там кто-то разлил стакан газировки.

- Ну, не реви, - сказал Антон. - Он прикоснулся к костлявому вздрагивающему плечу и погладил его. – Перестань. Ну, перестань же, пожалуйста! Тебя больше не будут обижать.

Клетка напротив имени Светы Голуновой осталось пустой.

На следующей перемене Антон увидел, как Панов из параллельного класса отвесил Голуновой пинка и назвал клюшкой и лесным страшилищем. Панов был рослый мальчик, сильный и жестокий. Он занимался боксом, и его боялись ребята старше на целый год и даже на два.

Антон вернулся в пустой класс. У его соседа по парте Мочалина был большой пластиковый портфель-дипломат, доставшийся от отца. Антон вынул из сумки все свои книги и тетрадки и запихал их в Мочалинский кейс, и без того набитый всякой всячиной, с трудом закрыл его и вышел в коридор.

- Эй, Пан!

Когда Панов обернулся, Антон выбросил тяжелый портфель из-за спины, держа его обеими руками, будто метал молот. В бедрах мощно и сладко разогнулась пружина. Не глядя на Панова, Антон внутренним зрением видел, как тяжелый, обрамленный металлом снаряд влетает в кончик Пановского носа.

Панов сидел на полу метрах в трех, его глаза были открыты, но он никуда не смотрел. Руки бессмысленно ощупывали пол. Через несколько секунд Панов встал на четвереньки и пополз – не к Антону и не от него, а как-то боком, по диагонали через школьный коридор, капая на линолеум кровью. Двое приятелей Панова, на лицах которых были написаны возраст, статья и срок их первой отсидки, стояли, не двигаясь и разинув рты.

- Не трогайте больше Голунову, пожалуйста. Это неправильно, – сказал им Антон и пошёл в класс.

На следующий день Антон подошел к очкастой Овсянниковой на перемене и сказал с улыбкой:

- Здравствуй, Лена. Дай, пожалуйста, списать алгебру.

- Алгебру? Тебе? У тебя же по ней пятерка! – удивилась Лена.

- Я не успел сделать домашку, - объяснил Антон.

Овсянникова, пожав плечами, протянула тетрадку.

Против ее имени осталась только одна черточка.

У Риты Островской Антон так же вежливо попросил фломастер. Красивая девочка не удостоила его ответом. Антону показалось, что Ритина нанависть к нему за день не только не уменьшилась, но даже стала больше. Рита получила вторую черточку. Заштопанная Филимонова тоже.

Антон обошел одну за другой всех девочек с черточками и попросил их о маленьких услугах: дать линейку, карандаш, стирательную резинку или тетрадку - проверить домашнее задание, каждый раз улыбаясь и говоря «пожалуйста». Вторая черточка появилась возле пяти имен.

Третью черточку получили только двое – все та же Островская и скороспелая Сабирова, которую в классе все называли Фая, но которую на самом деле, если верить классному журналу, звали смешно - Фаягуль. Два дня назад Сабирова отказалась отвечать на вопрос о том, чем татарин лучше незваного гостя.

6

- Вадь, а ты хочешь посмотреть как там у девок? Не на картинках, а на самом деле? – спросил Антон.

- Ага, прикольно было бы. Хотя я видел уже. В детском саду девки нам письки показывали, а мы им. Сейчас больше не показывают. Ну, ничего. Мне сестра говорит, что когда я вырасту, мне девки сами давать будут. И письку показывать, и все остальное. Это потому что я красивый, - Вадик засмеялся, тряся русыми кудрями.

- Ну, когда вырастешь – неинтересно. Это еще когда будет! А потом так уж тебе все и дадут! Ритка Островская, например, не даст. А она тебе нравится. И тебе хочется увидеть ее без трусов. Ведь хочется же?

Вадик поежился под взглядом друга и признался:

- Да, хочется. Только как это сделать?

- Я знаю как.

7

- Все готово. Клюшка сказала Ритке и Файке, что классная попросила их остаться полсе уроков - помочь стенгазету выпустить. Они друг друга терпеть не могут, поэтому просто сядут на свои места и будут ждать. Ты спрячешься под партой сзади Островской, а я – за Сабировой. Если боишься, что они нас увидят и узнают, надень на голову чулок, как настоящий бандит будешь. И смотри на меня. Когда я махну рукой, мы тихонько вылазим и одновременно – одновременно, слышишь! - прижимаем им тряпки к носу и рту. Ритка будет мычать и дергаться. Ты, главное, не отпускай. Сработает быстро. Не так быстро, как в кино про Шурика, но больше минуты держать не придётся.

Вадик во все глаза смотрел на приятеля.

- Тоха, а где ты это дело достал?

- Сам сделал. В твоем «Справочнике анестезиолога» написано, что для усыпления больных при операциях раньше использовался хлороформ. У химички в лаборатории я нашел папку с разными вырезками и записями. Ну, типа, занимательная химия. Там написано, как самому какие-то амфи-витамины делать. И как хлороформ этот получить, тоже есть. Оказывается, все просто - нужны ацетон и белизна. Я прямо у нее в лаборатории и зафигачил. Вчера попробовал на собаке Катьки Проскурни. Сработало за восемь секунд. Ты чё это, Вадя, ссышь что ли?

- Ничего я не ссу!

8

- Вадик, закрой дверь на швабру! – приказал Антон.

Он волоком вытащил обеих девочек по проходам на середину класса и положил их между учительским столом и доской. Потом он задрал платья и спустил до колен колготки.

- Смотри, у Сабировой там уже волосы растут. Да и у Ритки тоже, только у нее их меньше и они светлые. Хочешь потрогать, или... Да что это с тобой?

Вадика била дрожь. Он хотел отвернуться, чтобы не видеть неподвижные тела одноклассниц, и не мог. Как две минуты назад, прижимая пропитанную хлороформом тряпку все сильнее и сильнее к Ритиному лицу, он не мог оторвать взгляд от серьезных, цепких глаз Антона. Вадик попятился к стене и забормотал:

- Нет, не хочу, не хочу, не хочу!

- Эх, ты, Вадя, - усмехнулся Антон, - ну, тогда подожди меня, я быстро. Подай мне сумку, пожалуйста.

- Зачем? – шепотом спросил Вадик, но не получил ответа.

- Вот и все, - удовлетворенно сказал Антон. Приподняв девочек с пола, одну за другой, как больших кукол, он аккуратно надел на них колготки и поправил платья.

- А теперь пошли отсюда. Быстро!

9

В глубине урны, раскалываясь, ухнуло стекло.

- Все равно пустая была, - сказал Антон. - У вас там в шкафу еще одна бутылка эссенции осталась. А шприц возьми и положи на место, чтоб родители не заметили. Только помой хорошенько, а еще лучше прокипяти.

- Зачем ты это сделал? – ошалело спросил Вадик.

- Не ты, а мы, - поправил Антон. – Ты же сам Островскую усыпил. Так что никому ни слова. А сделали мы это, потому что так правильно.

- Что правильно? –хриплым эхом отозвался Звонарёв.

- Правильно, чтобы у них там внутри ожог был, как на картинке в синей книге. Чтобы всё-всё сгорело. Чтобы у них, когда вырастут, детей не было.

- Почему?

- Потому что они слишком обидчивые. Дуются много. Никого кроме себя и своей обиды не замечают. А химичка говорит, что характер человека формируется очень рано, в детстве. Так что Островская и Сабирова уже не изменятся. Замуж пускай выходят. Все равно не надолго. Но детей им иметь нельзя. Дети должны быть только у веселых мам, таких как Катя Проскурня. Эта такой закон, формула счастья, как в математике или физике. Если дети будут только у веселых и счастливых матерей, то все-все люди, все человечество станет счастливее, понимаешь? А у этих, - Антон поморщился, - у обидчивых, детей быть не должно: у них дети были бы несчастные.

Антон подумал и добавил:

- Как я.

(с)Бабука

[Ravshanovich]

Эх, вспоминаю студенческие времена, весело было....

Общага!

Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля, просыпаются студенты и ворчат: мля-мля-мля-мля!!! – голосом Гера мало походил на Кобзона, Шаляпина и даже на Дитера Болена. Поэтому его жизнерадостное, абсолютно лишённое музыкальной ценности пение мало кому могло принести удовольствие в это солнечное майское утро. Кривой простонал что-то матом в подушку и, не открывая глаз, нашарил под кроватью старый кроссовок. Ещё через мгновение обувка, лихо махая шнурками, унеслась в сторону коридора дабы заткнуть рот вокалисту. Прицел был взят неважный, а посему вместо поражения живой силы противника, удалось только смертельно ранить чайник и электроплитку. Грохот при этом раздался такой, что Герины вокальные экзерсисы вполне смогли бы сойти за колыбельную песню.

Степан приподнялся на кровати и злобно посмотрел на Кривого. Помятое лицо со следами шва от подушки во весь лоб ласковым не казалось даже на расстоянии. Кривой был порван взглядом на мелкие промокашечные лоскуты, поскольку выражать свои мысли с утра орально Степану было крайне тяжело. Он недолго постоял на кровати в позе «кушай травка», пободал головой стену и, кряхтя, начал слезать на пол. Начинался новый день…

Трамвай на остановке «улица Кропоткина» живо заполнился студентами и перегаром. Кривой со Степаном висели на поручнях и мрачно думали о том, что понедельник придумали иезуиты. Семестр заканчивался, а значит, приходилось посещать какие-никакие пары, чтобы хоть как-нибудь примелькаться преподавателям, у которых следовало в скором времени получать зачёты и «трояки». Сегодняшний день предполагал «теоретическую грамматику», «практику второго языка», «технический перевод» и физкультуру. Если с первыми тремя ещё можно было сосуществовать, то занятия спортом весьма слабо вписывались в стремления наших друзей. Физ-ру вёл Сергей Александрович – крепкий и бойкий тридцатилетний мужчина среднего роста. Характеру он был весьма мерзкого, и проявлялось это чаще всего перед сессией. Чтобы получить элементарный зачёт, приходилось приходить на отработки, бегать, прыгать и скакать через «козла». Симпатичным студенткам было проще. Говорили, что зачёты они могли получать во внеурочное время прямо в кабинете физрука, но поодиночке. Степана с товарищами это никоим образом не устраивало, а значит, приходилось морально готовить себя к трёхкилометровому кроссу.

Процесс умерщвления студенческой плоти посредством бега для ин-яза обычно проходил на набережной Свислочи в районе парка Горького. Толпа несчастных выстраивалась на отметке «старт» и бодро трусила вдоль реки до отметки в полтора километра. Там огибала физрука, стоявшего возле пешеходного мостика, и процесс шёл в обратном направлении по противоположному берегу. Существовал один нюанс. Примерно через пятьсот метров после начала пробега надо было пробегать под автомобильным мостом. Пытливые умы студенчества в своё время быстро сообразили, что если шустро преодолеть его поверху, то оказываешься как раз на финишной прямой, экономя себе 2 километра времени и здоровья. Конечно же, вся толпа не могла проделать этот хитроумный трюк, но несколько «шустряков» всегда находилось. Однако преподы тоже были не палкой деланы. И очень быстро на эту хитрую задницу нашёлся свой болт с резьбой в виде одного из коллег физрука, дежурившего на автомобильном мосту во время кросса. Он быстренько вычленял из толпы гражданских пешеходов умников в спортивных трусах и кедах и отправлял их назад к физкультурным подвигам.

Степан с Кривым всё это отлично знали, однако энтузиазма к бегу, тем не менее, не испытывали. Решение ребуса было придумано заранее. После старта они пристроились в самом хвосте толпы сокурсников, а пробежав под мостом, резво рванули вверх по склону. Под ближайшей ёлкой загодя была припрятана спортивная сумка, из которой моментально извлеклись пиджаки. Мгновенно сброшенные спортивные штаны обнаружили под собой вполне себе цивильные джинсы. Через 15 секунд неспешным прогулочным шагом Кривой со Степаном продефилировали мимо физрука с соседнего потока, выискивающего в толпе бегунов. Потом они опять нырнули под мост уже с другой стороны. Треники – поверх джинсов, пиджаки – в сумку, сумку на плечо. И вот они уже практически во главе колонны спортсменов прибегают к финишу, уложившись в норматив. Зачёт получен, жизнь налаживается, и есть повод всё это отметить. Кто сказал, что в понедельник нельзя попраздновать??? Плюньте ему в бесстыжие глаза!

В то замечательное время существовали определённые проблемы с алкоголем. Нет. Не так. С алкоголем, как раз, проблем не существовало, а вот без него… Водка и вино продавались по талонам. Вроде как по одной бутылке того и другого на одно лицо совершеннолетнего возраста. Впрочем, в разных регионах эти нормы могли варьироваться. А что такое для молодого растущего организма бутылка водки в месяц? Слёзы! Так, понюхать только. Естественно существовал и чёрный рынок. Находились люди, которые каким-то образом имели доступ к вожделенной влаге и бойко ею спекулировали. Впереди планеты всей в этом вопросе были таксисты. Ночью у них всегда можно было разжиться поллитровкой по цене в 25 рублей. Это при стипендии в 40-60 «деревянных» в зависимости от успеваемости. Обнять и плакать! Ну, мы-то были тоже не лыком шиты и изыскивали возможности и варианты…

Незадолго до того дня к Гундосу приехал в гости некий товарищ из братской Молдавии. Прибыл он в Минск не просто так, а с намерением поводить жалом по сторонам в поисках возможности сделать свой маленький гешефт. И привёз он с собой в качестве образцов некоторое количество ящиков продукции молдавских виноделов. Разлит продукт был в трёхлитровые банки и упакован в ящики по 4 штуки. Основная часть успешно распихалась по небольшим фирмочкам и киоскам, а Гундосу, как другу, был выделен персональный ящик.

Первая проба вина состоялась в предыдущую субботу и принесла дивные плоды. Охлаждённая в холодильнике «Изабелла» оказалась на редкость ароматной и пилась, как компот. Однако вскорости наступал момент, когда потребитель ощущал неожиданный удар пыльным мешком по голове из-за угла и понимал, что он пьян просто вдрызг. Конечно, чего ещё можно было бы ожидать от алкогольного напитка, как не опьянения? Однако неожиданность и мгновенность «прихода» была несколько пугающей. Хорошо, если ты мирно сидишь на диване и самое плохое, что с тобой может случиться, это сползание на пол с последующим впадением в коматозный сон. Гера, например, приняв на грудь пару стаканов, решил по своему обыкновению освежиться в душе. Результат был плачевный: свёрнутая напрочь раковина, залитые соседи снизу и нос, расквашенный о бортик ванной. Гундос практически повесился на струнах, пытаясь настроить гитару. Кривой, в порыве алкогольной страсти, успел обаять очередную третьекурсницу. На большее его не хватило, и в самый ответственный момент он просто тупо вырубился и заснул прямо на девушке. Тщедушное тельце несчастной ещё с полчаса дёргалось и извивалось под почти стокилограммовой тушей Кривого. Даже позвать на помощь она толком не могла, поскольку доступ кислорода в лёгкие был практически полностью перекрыт могучей волосатой грудью. Хорошо ещё, что соседка по блоку услышала в конце концов сдавленный писк в соседней комнате и пришла на помощь. Даже вдвоём им не сразу удалось сбросить зачехлённого алкоголем ловеласа на пол. Там он и валялся до утра со спущенными до колен трусами. А в комнату, как в мавзолей, заходили по очереди все подруги незадачливой возлюбленной, ахая и восхищаясь при виде такого «богатства» Кривого и, в тот же момент, возмущаясь его временной бесполезностью. После этого случая к «Изабелле» было решено подходить с максимальной осторожностью.

Друзья к вечеру ещё толком и не решили, каким именно образом будет отмечен физкультурный зачёт. Помог, как это часто бывает, случай. Часов в семь вечера в комнату постучались. Знакомые девчонки с братского немецкого факультета в количестве трёх штук во главе с небезызвестной Олей пришли за советом. Вопрос был прост и банален, как удар по почкам: где бы в общаге купить, или одолжить пару бутылок водки? У подруги день рождения, еды навалом, а с выпивкой – беда. Кривой со Степаном переглянулись, ухмыльнулись и быстро предложили свой вариант решения проблемы. Ну, вы уже догадались? Конечно «Изабелла»! Сговорились, что девчонки тащат к друзьям в комнату жратву и накрывают на стол. Со своей же стороны пацаны выставляют к празднику шесть литров чудесного вина. Понеслась!

Еды и впрямь было много. Именинница Светка приволокла из дома полную сумку домашней пайки, приготовленной заботливой мамашей. Тут были и восхитительно пахнущие котлетки, и деревенская колбаска, соленья всех мастей, маринованные грибочки. Свежеотваренная картошка, обильно сдобренная сливочным маслом и зелёным укропом, радовала глаз. А селёдочка! Не эти пошлые современные суррогаты в пластиковых упаковках, а настоящая, бочковая. Заботливо очищенная, порезанная и посыпанная сверху лучком, подмаринованным в яблочном уксусе для удаления излишней горечи. Кривой с умилением смотрел на всё это великолепие и тихонько вздыхал, предвкушая праздник для своего желудка. Впрочем, на девчонок он поглядывал тоже, и сложно было решить, в каком именно из его взглядов было больше плотоядности.

Тосты произносились, стаканы поднимались и выпивались, закусыванием тоже не брезговали. Разница была лишь в манере потребления вина. Поскольку Степан сотоварищи были настороже, то они пили понемногу, зная о коварстве «Изабеллы». Девчонки же лихо опрокидывали по полстакана, восхищаясь лёгкостью и вкусом напитка. Друзья только хитро ухмылялись и ждали дальнейшего развития событий.

Буквально через пару часов после начала празднования что-то тревожное стало ощущаться в воздухе. Казавшееся лёгким и приятным опьянение у подруг как-то быстро переросло в тотальное изумление и ступор. Они удивлённо взирали попеременно друг на дружку, на пацанов, на вино и явно чего-то не понимали. Ну как же так? Ведь всё так было хорошо, вкусно и приятно?

Следует отметить, что видимо воздействие молдавского алкоголя на женский организм несколько отличалось от того, с чем ранее столкнулись Степан, Кривой и остальные особи мужского пола. Если их просто сильно накрывало и нарушало координацию, то к девчонкам, за совсем недолгой стадией изумления, пришёл период гиперактивности и веселья. Боже, что они вытворяли?! Тут были и песни-пляски народов крайнего севера с плавным переходом в шаманские танцы. Играли в дарц, используя вместо дротиков тапки Кривого, а вместо мишени его самого. Далее происходило «бомбометание» презервативов, наполненных водой, из окна. Затем они порывались испечь тортик, чем угробили все запасы муки, сахара и почему-то зубной пасты. На середине процесса полуфабрикат был выброшен в окно, поскольку в доме не оказалось соды. Вакханалия продолжалась ещё с час. Кривой, было, порывался их как-то утихомирить, но его остановили дико ржущие Степан с Герой, которым очень хотелось узнать, чем же всё закончится.

Вскоре девчонки начали выбиваться из сил и, присев, накатили ещё по стаканчику-другому «Изабеллы». Сразу после этого одна из трёх подружек, которая оставалась наиболее трезвой (она же была и самой страшненькой), решила пойти ночевать к себе в комнату. Самое странное то, что у неё это получилось. Всего минут за пять она доползла до коридора, с трудом поднялась на трясущиеся ноги и медленно, вприсядку направилась в сторону лифтовой, цепко держась коготками за абсолютно гладкую стенку и оставляя на оной неровные глубокие царапины. Говорят, что примерно через два часа её видели в лифте, где она сидела на полу в уголке, тихонько выла и всем входящим рассказывала, что она едет домой к маме в Бобруйск. Но билет у неё украли на вокзале вместе с деньгами, а посему она слёзно просила не высаживать её из поезда.

В блоке же Степана некое шевеление всё же продолжалось. Для начала Кривой поволок Олю в соседнюю комнату, чтобы «показать ей китайский сервиз династии Мин». Фарфор, видимо, понравился, потому что через пять минут начали доноситься громкие Олькины ахи и охи – «сервиз» Кривого был в рабочем состоянии. Степан же с Герой решили малость прибрать в комнате. Для этого им нужно было на время избавиться от пьяненькой Светки. Вопрос решился довольно быстро. Именинницу живо подхватили под белы рученьки и отвели в туалет. Там сняли с неё джинсы и трусы и усадили голым задом на унитаз. Для большей устойчивости ноги расставили пошире, а слева подпёрли тумбочкой. Гера предлагал было привязать её к сливному бачку, но Степан решил, что это – перебор. Зато прямо перед ней поставили большой тазик, правильно рассудив, что невозможно догадаться однозначно, какая часть организма даст первую течь.

Хоть и лень было убираться в комнате, но делать нечего. Степан подметал пол и относил к мусоропроводу всякую дрянь, а Гера медитировал за мытьём посуды. Справились достаточно быстро, так что их труды оценил по заслугам вышедший из соседней комнаты Кривой. Оттуда уже вместо охов раздавался уверенный храп с присвистываниями. Друзья присели за чистый стол, налили ещё понемногу и решили перекурить. Кривой тем временем рассказывал, что столкнулся с тем же побочным эффектом «Изабеллы», с которым он был знаком не понаслышке. Только в этот раз он сам оказался потерпевшей стороной. Олька таки отрубилась прямо в процессе, и ему пришлось доводить начатое дело до конца уже без её помощи. Впрочем, Кривого это, по-видимому, не слишком сильно расстроило. Идиллию вечера нарушил шум, донёсшийся из туалета. Степан рванулся туда и достаточно быстро отозвался матерными всхлипываниями.

Картина, открывшаяся взору Кривого и Геры, была весьма живописной. Светка таки умудрилась скатиться с унитаза на пол. Но до этого она успела щедро поделиться всем выпитым и съеденным, как с фаянсовым другом, так и с тазиком. Проблема была в том, что помимо бессловесного таза досталось также и трусам с джинсами. Относительно целой и чистой оставалась только футболка. Ну и, конечно же, ЗАПАХ!!!! Амбре стояло такое, что у всех присутствующих на глаза навернулись слёзы. Одновременно с этим недвусмысленно нарисовался вопрос: что делать со всем этим, включая обездвиженное туловище?

Вариантов, собственно говоря, было немного. Отнести к мусоропроводу? Не по-джентльменски. Бросить на кровать рядом с Олькой? Кривой решительно отверг эту идею, поскольку собирался сам улечься там, немного погодя. Оставить на том же месте и в том же виде? Но пьяная Светка никак не входила в концепцию Фэн-шуй туалета. Решение оставалась одно – транспортировка по месту постоянной дислокации на 7-ой этаж. Легко сказать, а вот как сделать? Для начала Гера стащил-таки полностью пострадавшие джинсы и нижнее бельишко, брезгливо определил их в пакет и крепко завязал его на узел. Потом подумал, и упаковал всё это ещё в два пакета. Тем временем Кривой со Степаном понесли «труп» в ванную. Мыть решили, не снимая футболки. Впрочем, даже не мыть, а обмывать, как полковую лошадь, используя максимальный напор душа.

Справились достаточно быстро, и Кривой даже пожертвовал несколько пшиков своего хвойного дезодоранта для придания телу некоей свежести. Следующий вопрос – как транспортировать? Ну, чисто физически, дюжему Кривому было совершенно непроблемно отнести тщедушное Светкино тельце прямо на плече. Однако таскаться по коридорам общаги с голой женщиной ему как-то не очень улыбалось.

- Не хочу портить карму, - сказал он загадочно. По размеру наиболее подошли бы шмотки худенького Геры, но тот наотрез отказался выдавать что-либо из своего гардероба. Раздумья были недолгими, и Степан начал быстро сметать с ковра в комнате оставшиеся крошки…

Дальнейшее чем-то неуловимо напоминало фильм «Джентльмены удачи». Светку достаточно аккуратно завернули в ковёр и для прочности обмотали скотчем. Кривой со Степаном положили полуживой свёрток на плечи и бодро отправились к лифтам. Там они немного поспорили на тему того, какой стороной ставить рулон на пол – головой или ногами. Добрая душа Степана победила, да и Кривой согласился с тем доводом, что ещё какая-то часть еды находится у Светки в желудке, а значит, переворачивать её может оказаться опасным. До седьмого этажа добрались практически без приключений, если не считать встречу с комендантшей общежития прямо в коридоре. Светка как раз невовремя начала шуршать и издавать всякие звуки, хорошо хоть негромко. Кривому пришлось пнуть её через ковёр где-то в район копчика и громко запеть что-то в стиле «Боже, царя храни!». Светка тихонько хрюкнула и замерла, а Степан быстро загрузил комендантшу историей о том, что они помогали девочкам выбивать ковёр, а сейчас несут его к ним в комнату. Короче говоря, от расспросов избавились. Принесли рулон в комнату, сбросили его прямо на кровать. Разворачивать не было ни сил, ни желания, и поэтому Степан обошёлся просто тем, что разрезал скотч по всей длине. Выключили свет и ретировались.

Что происходило дальше, известно лишь отрывочно из не всегда заслуживающих доверие источников. Обессилевшая Светка не смогла сама освободиться из объятий Его Ворсейшества, впала в нервный сон и лишь изредка трепыхалась. Через какое-то время до своей комнаты добралась и, уже слегка протрезвевшая, её соседка по комнате, которая первой покинула пьянку. Видно всё же нашлась добрая душа «ссадившая её с поезда». Доподлинно неизвестно, что она подумала, увидев в темноте шевелящийся рулон на своей кровати, который плакал и тонким голосом матерился. На дикий крик прибежали соседки из комнаты напротив. Всем вместе им удалось распутать голую и мокрую Светку…

Бывшая именинница ещё долго потом краснела и пыталась скрыться, завидя Кривого и его товарищей. Говорят, что среди подруг её с тех пор называли ласково – Наш Рулончик. И только Олька досадовала, что пропустила в тот памятный вечер так много интересного…

© Злобный

[Ravshanovich]

Олимпиада без контроля допинга...

Добрый день! Мы ведем репортаж с нашей специальной олимпиады. На нашей олимпиаде отсутствует любой допинг-контроль. Да, да, спортсменoв НЕ проверяют на допинг. Совсем. Итак...

- На 27 метров прыгнул финский спортсмен. Очень, очень неплохой результат для шахматиста.

- Тринадцать убитых и шестьдесят раненых. Таков результат неудачного броска в керлинге.

- Только что совершил прыжок с шестом Сергей Бубко. Зрители с нетерпением ждут когда же он, наконец, приземлится.

- Метатели копья сегодня особенно порадовали. Результат - два сбитых Боинга... и один Сергей Бубко.

- А в марафоне традиционно побеждает бегун из Кении. Он единственный, кто добежал до Кении.

- Только что стало известно, что куда-то пропал весь оргкомитет. И на площадку выходят метатели молота.

- Канадский велосипедист впопыхах забывает велосипед... но это не мешает ему прийти к финишу первым!

- Тем временем китайский гимнаст продолжает крутиться на перекладине...

- Метатель молота совершает бросок... и китайский гимнаст, похоже, докрутился.

- И в заключении наше традиционное сорокоборье. Давайте посмотрим выступление российского спортсмена. Вот он пробегает тысячу метров.

Прыгает с шестом. Взял штангу. Пробежал стометровку. Положил штангу.

Шайбу, шайбу! Шах, мат! Гоооол! Отличный результат! И спортсмен заходит на второй круг.

[Ravshanovich]

Актриса...

Движения мужчины убыстрились, дыхание участилось и стало громче.

Ольга чуть приоткрыла левый глаз, скосила его в сторону настенных часов. Шесть минут уже долбит. Пора заканчивать.

Она выдохнула – аахх… – потом издала протяжный стон, вцепилась ногтями в плечи партнёра, напрягла мышцы.

Мужчина запыхтел ещё сильнее. Аденоиды у него, подумала Ольга. Ну, всё, хватит.

Она выгнулась дугой, пронзительно завизжала, с силой провела ногтями по спине – как же его?.. а, да, Саша… по Сашиной, значит, спине – ну, останется на какое-то время её фирменный знак. По четыре длинных полосы под каждой лопаткой. Пусть жена, или кто там у него есть, полюбуется. Хотя, скорее всего, никакой постоянной женщины нет у этого Саши.

Ольга резко расслабила мышцы, снова напрягла их – до дрожи в икрах, – опять расслабила. Через пару секунд партнёр глухо и яростно зарычал, затем рывком вышел из неё и рухнул рядом. Словно труп.

Ольга мурлыкнула – не отреагировал. Это бывает, это такого типа мужчина. Ольга улыбнулась про себя – так и предполагала. Даже презерватив снять не удосужился. Не исключено, что сейчас в сон провалится, захрапит – аденоиды же.

Ну и славно. Попадаются мужики, норовящие после секса приласкать женщину. Тоже забавные. Котики-пёсики. Поцелуйчики там всякие, словечки. Похлопывания, пощипывания, покусывания.

Ладно, хорошенького понемножку. Так вот позволишь себе полчасика понежиться – очухается, начнёт минет вымогать.

Да и некогда нежиться, домой пора. Сергей – она снова бросила взгляд на часы – часа через полтора вернется, надо бы раньше успеть.

Ольга выбралась из постели. Мужчина промычал что-то, всхрапнул, повернулся набок. Ну-ну.

Где у него тут ванная? А, вот же. Да, судя по всему, не врал – холостой. Всё замызганное какое-то… Ну, ничего. Хотя бы временная женщина должна же у него быть. Вот и поинтересуется царапинами на спине возлюбленного. Придётся возлюбленному новую временную искать…

Ольга быстро приняла душ, завернулась в сомнительной свежести полотенце, вернулась в спальню, тихо оделась, причесалась-подкрасилась.

– Пока, милый, – нежно пропела она. – Не провожай, не надо. Звони, хорошо?

Чмокнуть, что ли? Пожалуй, нет. Перебьётся.

– Ты куда? – сонно удивился Саша.

– Бегу, милый, бегу, – ответила Ольга уже от двери. – Чао!

– А телефон? – крикнул он вслед.

Ишь, встрепенулся.

– Я сама тебе позвоню, – откликнулась она. – Завтра же. Пока-пока!

И захлопнула за собой дверь.

Выскочив из подъезда, поправила на плече сумочку, встала на краю тротуара, подняла руку. Через минуту рядышком припарковалась вишнёвая «десятка».

Куда ехать… сколько… вот и договорились…

Ольга скользнула на заднее сиденье. Поехали.

Который же это по счёту? Сто семьдесят второй?.. или третий?.. Нет, всё же, кажется, второй. Ладно, дома так и так записать надо будет.

Ольга улыбнулась – теперь уже открыто и от всей души. Очередная победа. Очередное блистательное исполнение излюбленной роли.

Мужики. Вот вам.

И бабы. Вот вам тоже.

Распутные хвастливые твари. Лживые суки. Секс у них… Да все, ну хорошо, не все, но девять из десяти – фригидны, как и она, Ольга.

Мерзкое слово. Девять из десяти – нормальны. Физиологически нормальны. Только – бездарны.

А одна из десяти – ненормальная. Урод.

Первые два года в замужестве Ольга играла эту свою роль – роль страстной женщины. Играла не слишком умело, и в конце концов до Сергея дошло. Как? Она не знала точно, но предполагала, что переспал с кем-то на стороне, попалась ненормальная, сравнил реакции… Неглупый, хотя и мужик…

Попытался поговорить «по душам» – Ольга ответила зло, резко, издевательски. С тех пор – дежурное исполнение супружеского долга. Раз в неделю. Быстро и равнодушно.

Иногда она жалела, что так получилось. Владей в те годы мастерством так, как владеет им сегодня, – муж до сих пор считал бы её эротоманкой, а уж на сторону ходить и не помышлял бы.

Но это так, мимолётно. Нет, не о чем жалеть. Потому что не было бы теперешних побед.

Она считала свою жизнь полной.

Доехали до дому. Ольга расплатилась, поднялась к себе. Есть время до прихода мужа. Переодеться в домашнее, сварганить ужин… Телевизор посмотреть… Сегодня у нас что – среда? Значит, супружеский долг исполнять не надо, это у нас по четвергам… Телевизор – и спать… Завтра – на работу…

Да, запись внести в тетрадочку. Саша. Действительно, сто семьдесят второй.

Вот и Сергей пришёл. Привет – привет. Как дела? Нормально, а у тебя? Да тоже всё в порядке. Ну, садись ужинать.

Приводя себя в порядок перед сном, Ольга подавила рвущуюся наружу улыбку – нельзя, на лице косметическая маска. А сердце пело – очень, очень хорошо сегодня сыграла.

На следующей неделе, что-нибудь так во вторник-среду – опять на свою сцену. На этот раз на Покровку пойду, решила она. Две в Москве любимые улицы – Пятницкая, где сегодня этого… как его… ну да, Сашу… Сашу выцепила, и Покровка. Кафе, бары, ресторанчики – на каждом шагу, почти все – непафосные, но приличные, после работы полно офисного люда. Идеальные улицы.

Усмехнулась, вспомнив Люсиновскую. Ужас, одни банки! И ещё – Управление по борьбе с экономическими преступлениями, УБЭП.

Было отчего усмехаться. Проверял этот самый УБЭП их контору, трясли в основном шефа, но один раз пригласили и её. Для дачи пояснений, как выразился молодой опер Володя.

Высокий, широкоплечий, коротко – по-военному, наверное, – подстриженный. Самоуверенный. Лакомая добыча, решила тогда Ольга. И, решив так, первый и последний раз изменила железному своему правилу – не оставлять следов.

Для опера-то найти её не составило бы труда. Но очень уж был самоуверен, и Ольга поддалась азарту.

Что ж, тогда тоже всё удалось. Для подстраховки оставила своих фирменных знаков две пары – прямо под лопатками и чуть ниже. Через неделю сама позвонила этому Володе. И удовлетворённо кивнула, услышав, как он процедил: не звони больше.

Ложась спать, Ольга подумала: а когда мне не удавалось? И ответила себе: бывало, что уж. На заре карьеры. Три или четыре раза ошибалась в выборе: попадались грубые скоты, которых интересовало лишь одно – кончить. Всё равно как, хоть в выхлопную трубу.

Играть для такого зрителя – бессмысленно. Он не оценивает ни спектакля, ни мастерства актрисы. Ему не высокий театр требуется, а концерт художественной самодеятельности в сельском клубе.

Впрочем, способный понять и оценить всё, – если такие бывают, – тоже не нужен. Её зритель – тот, который верит. Который считает происходящее на сцене правдой. Который живёт спектаклем и принимает всё за чистую монету. Который подчиняется актрисе, когда она, подпустив хрипотцы в голос, говорит: не могу ждать, возьми меня…

Тут главное – избежать предварительных ласк: у неё же там, внизу, сухо. Хорошо, что презервативы – в смазке.

Иногда бывает даже приятно. Слабые такие ощущения, но приятные. Однако по сравнению с тем, что она испытывает, великолепно отыграв роль до конца, эти ощущения – ничто.

Покровка, подумала Ольга, засыпая. Вторник или среда. Давно уже не ошибаюсь, и в этот раз не ошибусь.

…Получилось – вторник. Разыгрался – один из великого множества вариантов одной и той же игры. Надо же, всё тот же спектакль, а не надоедает, привычно подумала Ольга. А не надоедает – потому, что варианты всё не кончаются. Вся прелесть – в нюансах.

Ну, и ещё предугадывать характер зрителя – тоже интересно. И тоже не надоедает. Вот тут иногда случаются неожиданности, хотя и нечасто. Ну, тем интереснее.

Мальчик чем-то напоминал опера Володю. Тоже высокий, тоже широкоплечий, тоже самоуверенный. Только тот русый, а этот совсем блондин. Голубоглазый. Любимец стерв, наверняка.

Похоже, из тех, кто любит – или считает своим долгом – поцелуйчики после секса. Котик-пёсик. Ну, посмотрим.

…Приятные, но слабые ощущения неожиданно начали усиливаться. Ольга непроизвольно охнула, обхватила партнёра за плечи, впилась в них ногтями – но уже почти ничего не соображая. Она услышала ритмичные хлюпаюшие звуки, поняла, что течёт – впервые в жизни. Потом ощущения взвились, подхватив и понея её куда-то. Время исчезло. Собственных хриплых криков и сдержанного рычания мужчины Ольга уже не слышала.

…Она пришла в себя, почувствовав, как тёплая рука сжимает её плечо. По всему телу пробежала судорога, за ней ещё одна, и ещё, и ещё.

– Какая же ты… – шепнул блондин. Как же его… Ах да, Миша…

Ольга прижалась к нему, шепнула что-то в ответ и провалилась в блаженный полусон.

Очнулась от Мишиного шёпота:

– Пора… Давай провожу…

Открыла глаза, увидела, что он уже одет. Отрицательно покачала головой, молча встала, прошла, пошатываясь, в ванную. Аккуратный мальчик, всё у него тут чистенько, и полотенца свежие.

Приняла душ, вытерлась, посмотрелась в большое сияющее зеркало.

Растерянно подумала: это надо же… Почувствовала: что-то не так, какая-то заноза впилась в сердце. Очень раздражает. Решила: надо собраться.

Привела себя в порядок, оделась, подкрасилась-причесалась. Ощущая всё большую досаду, чмокнула недоумевающего Мишу, попрощалась, пообещала звонить, услышала и, как всегда, положила в дальний угол памяти его номер. Ушла.

Уже в машине попыталась разобраться в себе.

Неудача. Провал. На кой чёрт мне это? Разве может сравниться испытанное – и толком не зафиксированное сознанием – с пьянящим чувством, которое всегда бывает после успеха?! После безупречно сыгранной роли?!

Не может. Отсюда и острое, всё нарастающее раздражение.

Ладно. Всё ещё впереди, всего только сто семьдесят три, а в году пятьдесят две недели, ну, активных, если вычесть те, когда месячные, сорок. И лет десять ещё буду играть.

Всё впереди. Надо только помнить теперь, что нельзя увлекаться. И по четвергам, с Сергеем, тоже нельзя.

Сейчас вернусь домой, подумала Ольга, занесу в тетрадку своего сто семьдесят третьего. И поставлю знак «минус». Чтобы не забывать о провале.

Чтобы больше такого не случалось.

Чтобы в следующий раз – она пойдёт тогда на Пятницкую – отыграть свой спектакль во всём блеске.

...Подъезжая к дому, она извлекла из памяти номер телефона, услышанный полчаса назад, и набрала его. Произнесла:

– Это я, – и дала отбой.

Посмотрим, подумала Ольга. Там видно будет.

© Француский самагонщик

[Ravshanovich]

Чёрный ворон.

Александр Горин так и не понял в суде, за что получил срок. Потерпевший погиб. Но подсудимый его не убивал. В тот вечер он вместе с друзьями отмечал в ресторане день рождения одного из приятелей. До закрытия питейного заведения оставалось не более получаса. За соседним столиком неожиданно вспыхнула ссора. Сначала по залу понеслись крепкие выражения, затем посыпались взаимные угрозы, а уже через пять минут завязалась драка. Длилась она не долго. Раздался истошный крик, и Горин увидел в груди упавшего рядом с ним мужчины торчащую рукоять. Он выдернул нож и отбросил его в сторону. Внятно объяснить, зачем он это сделал, подсудимый Горин не мог. Что-то мямлил об экстренной помощи, о желании спасти человека и тому подобное. Сокамерники в следственном изоляторе посмеивались над ним и даже «прилепили» прозвище – Спасатель.

Свидетель, обрюзгшая пожилая дама с бесцветными глазами и облупленным маникюром настаивала на том, что именно подсудимый Горин всадил в потерпевшего нож, а потом хладнокровно его вытащил и швырнул в угол.

- Зачем вы обманываете? – возмущёно выкрикнул Горин.

- Прошу не перебивать, подсудимый, иначе… - постучав пальцем по крышке стола, строго сказала судья.

- Извините, гражданин судья, но…

- Никаких «но», удалю из зала! - перебила судья. – Последнее предупреждение.

Десять лет лишения свободы с содержанием в колонии усиленного режима – таков был итог судебного разбирательства. Чуда не произошло. Через два месяца пришёл отрицательный ответ на кассационную жалобу, и Горина увезли в колонию.

Раньше в кругу друзей Александр всегда говорил, что его фамилия произошла не от слова «горе», а от – «гора». Теперь мнение изменилось.

Первые четыре года пролетели, на удивление, быстро. Наказание, когда оно является естественным продолжением преступных деяний человека, переносится легче. Но, когда ты знаешь, что лишён свободы не заслуженно, наказание превращается в пытку. Выживать в зоне и держать себя в руках Горину помогали книги. Он читал их, что говорится, запоем. Благо, лагерная библиотека насчитывала более двадцати тысяч томов.

Кем только не довелось работать Горину - и слесарем на промзоне, и сборщиком мебели, и даже банщиком. Конечно, банщик – место тёплое, и на него просто так не устроишься. Помог знакомый нарядчик, учились когда-то вместе в одной школе. Он же в последствии помог устроиться Горину кочегаром в зоновскую столовую. Александр в течение недели превратил грязное и запылённое помещение в крошечный филиал библиотеки. Начальник индентантской службы, однажды заглянув на задворки столовой, поразился чистоте и порядку в кочегарке.

- Молодец, гражданин осуждённый, - похлопал он заключённого по плечу, - так держать! Объявляю тебе благодарность.

Горин не знал, что нужно отвечать в таких случаях (в самом деле, не ляпнешь же «Служу Советскому Союзу!»), потому, опустив глаза, смущённо улыбнулся.

- Стараюсь, гражданин начальник, - ответил он. – Люблю порядок…

С переходом в кочегарку отбывать неправедное наказание стало гораздо легче. Во-первых, всегда сыт, во-вторых, тепло, но самое главное, времени для книг стало столько, что приходилось менять набор томов два-три раза в неделю.

Однажды, возвращаясь из библиотеки с ворохом книг, Горин заметил за углом сжавшуюся в комочек чёрную птицу. Он положил на стоящую у входа лавку «классиков» и подошёл ближе. Птицей оказался чёрный, словно смоль, воронёнок. Он даже был похож на большую уголину. Такие куски угля осуждённый ежедневно тоннами отправлял в ненасытные печные топки, помогая поварам вовремя готовить пищу для пяти тысячи заключённых. Горин взял дрожащего птенца на руки и погладил его. Воронёнок жалобно пискнул и раскрыл клюв.

- Бедненький ты мой, - ласково прошептал Александр, - как же тебя сюда угораздило?

Воронёнок снова пискнул.

- Кушать хочешь? – спросил Горин. – А где же твоя мама? Небось, захотелось полетать, да силёнок не хватило? – укоризненно покачал он головой. – Ну, пойдём ко мне, сейчас я тебе червячка организую.

Заключённый наложил в алюминевую кружку овсяной каши, поставил её на стол и посадил незадачливого путешественника рядом. Птенец долго смотрел то на кружку, то на хозяина тёплого помещения. Воронёнок не мог сообразить, как начать трапезу. Тогда Горин взял пальцами щепотку каши и вложил её в клюв малыша. Тот жадно проглотил первую порцию и, задрав голову вверх, широко раскрыл клюв.

- Так бы сразу и сказал, что сам не умеешь кушать, - рассмеялся Горин. – Тоже мне, летун нашёлся. Сам жрать-то толком не умеет, а туда же – вылез из родительского гнезда.

Воронёнок, словно понимая, что речь идёт о нём, громко пискнул и потребовал продолжения банкета, снова широко раскрыв клюв. Насытившись, маленькая птица уселась на подоконник и, нахохлившись, задремала.

- Ну ладно, - сказал Горин, - ты поспи немного, а я поработаю.

Забив печи до отказа углём, кочегар смахнул с лица пот и подошёл к гостю. Тот внимательно разглядывал своего спасителя и нисколько не боялся его. Горин погладил птенца и задумчиво произнёс:

- Слушай, тебе же надо какое-то погоняло придумать. Без имени как-то не хорошо. Как тебя зовут? А?

Воронёнок каркнул почти по взрослому.

- Ишь ты, - рассмеялся Горин, - пока голодный был, пищал как мышка, а тут смотри, голос у него прорезался.

Воронёнка Горин назвал Яшкой. Через полгода тот превратился в Якова. Язык не поворачивался обращаться к большой и солидной птице столь фамильярно. Заведующий столовой старый зэк, бывший полковник-авиатор, убивший жену и её любовника и отбывающий пятнадцатилетний срок, пошёл ещё дальше и называл ворона Яковом Александровичем.

- Ты же у него, как батька, - шутил он. – Если бы не ты, сожрали бы его коты или собаки.

Яков Александрович утром покидал гнездо-кочегарку, а вечером непременно возвращался, чтобы поклевать что-нибудь вкусненького. Летом Горин смастерил из марлевой ткани сачок и ловил для своего питомца бабочек. Яков любил полакомиться таким яством, хотя от каши тоже не отказывался. И даже вместе с кочегаром попивал сладкий чай. Как и в детстве, он после ужина располагался на подоконнике и, пока Горин читал ему вслух очередную книгу, тщательно чистил свой иссиня чёрный мундир, проверяя клювом каждое пёрышко. Затем дремал, иногда открывая глаза, проверить на месте ли кормилец. Когда «батька» укладывался спать, Яков спускался на пол и, широко растопырив крылья, важно прохаживался по кочегарке. Рано утром он громко каркал и будил Горина - привык, что тот всегда вставал в одно время, нужно было заполнить углём печи перед утренней варкой. Позавтракав, Яков улетал по своим птичьим делам.

- Как жаль, Яшка, что ты не умеешь говорить, - вздыхал по вечерам Горин, - хоть бы рассказал, что там нового на волюшке, как живут мои родные, чем друзья занимаются. Ну да ладно, бог с тобой, сынка. Всё равно рад тебя видеть. Ты ж смотри там, на свободе людям не доверяй, не подходи к ним. Убьют. Они же не знают, что ты учёный, что книги здесь у меня читаешь. Ты для них кто? Глупая и бесполезная птица. Так что будь аккуратнее там. Понял?

Яков внимательно слушал. Он всегда с удовольствием слушал Горина. Видимо, человеческая речь была ему приятна.

Однажды ночью в кочегарку нагрянул наряд надзирателей с проверкой.

- Как тут у тебя дела, осуждённый Горин? – спросил прапорщик Мотько. – Водочкой не балуешься? Травку не покуриваешь?

- Я на воле-то её не курил, - ухмыльнулся Горин. – А здесь и подавно…

- А это что у тебя за чудо на окне сидит? – удивился надзиратель.

- Это Яков, - улыбнулся осуждённый.

- Что ещё за Яков? – Мотько оттопырил нижнюю губу.

- Ворон, - пояснил Горин, - маленький был, выпал, наверное, из гнезда. Я его выходил. Вот он и прилетает ко мне в гости.

- Это нарушение режима содержания, - заявил прапорщик. – Заключённым запрещено заводить животных. Немедленно убрать!

- Так… это… гражданин прапорщик, - испугался Горин. – Ночь же. Он утром улетит. Я…

- Ты что, Горин, тупой, что ли? – перебил надзиратель. – Немедленно убери его отсюда, иначе я его щас в печку отправлю. Попадёт твой Яков-Шмяков в крематорий, - прапорщик загоготал. Сопровождающие солдаты-контролёры дружно рассмеялись шутке командира.

- Хорошо, - понуро ответил Горин и, взяв ворона на руки, вышел на улицу.

Яков недовольно закряхтел. Кто посмел нарушить его распорядок дня?

- Прости, Яшка, - виновато сказал заключённый, - прости, пожалуйста. Придётся сегодня ночевать тебе на улице. Не обижайся, малыш. Подневольный я. Прилетай вечером, - он подбросил птицу вверх. – Лети, Яшка, лети. Нельзя тебе здесь находиться. Вечером увидимся.

Дверь распахнулась, прапорщик вышел из кочегарки.

- Чего ты тут нашёптываешь? – гаркнул он. - У тебя, по-моему, Горин крыша съехала. С воронами стал разговаривать? Готовься, я напишу утром рапорт, тебя вызовут в режимную часть.

- За что? – удивился Горин. – Я же убрал его…

- Гы, - усмехнулся надзиратель, - убрал, говоришь? А это кто сидит? – он показал пальцем на козырёк котельной. Яков, как ни в чём не бывало, сидел на крыше и с недоумением смотрел на людей.

Мотько, замахал руками.

- Кыш отсюда, собака! Пошёл вон, - стал он кричать, но Яков даже не шелохнулся. Казалось, он с презрением смотрел на разбушевавшегося стража порядка. – Нет, ты посмотри на эту сволочь. Не улетает. А ну пошёл вон! – Не унимался прапорщик и, повернувшись к Горину, добавил: - Сразу видно, прикормил ты его здесь.

В этот момент раздался звонкий шлепок. Горин с ужасом увидел, как по плечу прапорщика расплывалось большое белое пятно. Надзиратель покосился на погон и, сообразив, отчего произошёл неожиданный звук, заорал, как резанный:

- Ах ты, {censored}! Да я тебя сейчас падлу… - он резко наклонился, схватил с земли угольный осколок и швырнул в птицу. Камень пролетел мимо. Солдат, вышедший на улицу вслед за прапорщиком, последовал примеру командира и неистово стал швырять в птицу камнями. Вдруг один камень попал прямо в Якова. Ворон взлетел и, громко каркнув (причём не так, как всегда, а зло), поднялся в высь и улетел.

На следующий день Горина вызвал начальник режимной части.

- Гражданин осуждённый, поступила информация, что вы нарушаете режим и содержите на рабочем месте животное. Это правда?

- Не совсем так, гражданин начальник, - робко начал Горин. – Это не животное… понимаете… это птица… птенец выпал из гнезда…

- Ты чё, в школе не учился? – грубо оборвал режимник. – Даже сверчок считается животным, хоть это и насекомое.

- Но я не содержу его, он просто прилетает иногда. Поклюёт чего-нибудь и всё…

- В общем, так, осуждённый Горин, если ещё раз мне доложат о твоей вороне, пойдёшь на пятнадцать суток в штрафной изолятор. Ты меня понял?

- Понял, - кивнув, буркнул заключённый.

- Не слышу! - заорал начальник. – Ты понял меня?

- Так точно, понял! – громко ответил Горин.

- Идите! – приказал режимник и бросил вслед: – Устроил из столовой зоопарк!

Горин, выйдя из кабинета, едва не заплакал. Он ещё не знал, что самое страшное его ожидает вечером. Яков не прилетел.

«Сынок, - обливаясь ночью слезами, шептал заключённый, - Яшенька, ты обиделся на меня? Прости меня, родной! Я не виноват. Не обижайся на меня. Я же тебя не выгонял. Так получилось, Яшка.»

Ночью пришла другая смена.

- Горин, мне поручили проверить тебя, - объявил старшина-сверхсрочник. – Говорят, ты тут птицеферму организовал. О! А что случилось? – приглядевшись, спросил командир. – Плачешь, что ли? Мамку вспомнил?

- Какая разница? – буркнул осуждённый. – Взгрустнулось, вот немного и всплакнул.

- Бывает, - старшина похлопал заключённого по плечу, - меня, когда «срочную» служил, тоже иногда по ночам на слезу прошибало. Тебе-то здесь хоть попроще, рядом со столовой работаешь, а я в Туркмении служил, все два года голодный, как собака проходил. Иногда и жить не хотелось. Ну так что тут у тебя? Птичник разогнал?

- Ну видите же, никого нет, - тяжело вздохнув, ответил Горин.

- А кто был-то? – спросил начальник. – Говорят птица какая-то?

- Да никого не было, - раздражённо ответил Горин. – Прапор ваш пришёл с проверкой, а у меня тут ворон сидел в кочегарке. Чем он ему помешал, не пойму. Побежал в режим-часть, рапорт на меня накатал.

- Так он же, говорят, ему китель обгадил, - заметил старшина. – Вся рота сегодня смеялась.

- В том-то и дело, что ворон сидел себе спокойно и сидел. Прапор выгнал его на улицу. А когда сам вышел во двор, Яшка взял и…

- Что за Яшка? – удивился старшина.

- Птицу так зовут, - пояснил заключённый и продолжил: – Так вот после того, как прапор его выгнал, ворон и «плюнул» ему на погон. Сам же и спровоцировал птицу. А потом визжал тут, как дикий вепрь.

- Ну ты даёшь, Горин, - рассмеялся старшина. – Птицы у него здесь с именами, может, ещё медведя заведёшь? Или поросёнка? Откормишь, пригласишь на свеженинку.

- Командир, если честно, мне сегодня не до шуток. Что-то сердце барахлит, - Горин постучал себя по груди.

- Ладно, - махнул рукой надзиратель. – Ложись, отдыхай, я пошёл. Смотри, с режимниками не шути. Они в миг лапти тебе сплетут. Будешь потом в изоляторе чалиться, да и место тёплое потеряешь. Зачем тебе эта ворона? Гони её. Она тебя до добра не доведёт.

- Лучше с воронами жить, чем с такими людьми, как ваш прапорщик, - процедил Горин.

- Да, - согласился старшина, - Мотько такой. Ему палец в рот не клади, откусит руку по самый локоть. Ты с ним тоже не ругайся. Дерьмовый человек. Мстительный и злопамятный.

- А зачем мне с ним ругаться? – удивился Горин. – Он раньше приходил, я ни в чём ему не отказывал. И картошечки поджарю, и мяска варёного с кухни принесу, и салатик сделаю. А он с рапортом на меня побежал к режимникам.

- Вот такой он человек, - развёл руками старшина. – Ты думаешь, он на своих не «стучит»? Ещё как. Меня тоже недавно ротному сдал, я похмелился немного на службе. Так он и на меня рапорт накатал. Ну ладно, бывай…

Дверь за старшиной затворилась. Горин прикурил сигарету и жадно затянулся. В ту ночь он так и не уснул. Яков не прилетел и на следующий день.

Прошло пять дней. Горин приволок из библиотеки сборник стихов средневековых арабских поэтов и ночью по привычке читал вслух:

«Мечтают все до старости прожить,

Но что за счастье – слишком долгий век?

С годами жизнь становится горька,

Бесплодная, как высохший побег.

Что может веселить на склоне лет?

Уходит время радостей и нег,

Умру – и злобно усмехнётся враг,

Друзья вздохнут: «Был добрый человек!»

В дверь постучали.

- Да, - сказал Горин, - открыто!

Но никто не вошёл. Он вскочил с топчана и отворил дверь. На пороге, завалившись на правое крыло, полулежал Яшка. Нужно быть либо Пушкиным, либо Львом Толстым, чтобы описать то состояние радости, которое охватило Горина.

- Здравствуй сынок, - прошептал заключённый. – Что с тобой случилось? – он бережно взял птицу на руки и занёс в кочегарку.

Крыло у Якова было перебито, на шее выдраны перья, по лапе сочилась кровь. Горин поцеловал в клюв блудного сына, положил его на стол и полез в аптечку за зелёнкой. Через полчаса, забинтовав, лапу, смазав раны, заключённый принялся кормить Яшку с ложки, словно птенца. Ворон был голоден, но не хватал кашу, как в детстве. Клюв широко не разевал, ел медленно, с достоинством. Затем Горин напоил питомца сладким чаем и спрятал «нарушителя режима» в тумбочку, предварительно вынув оттуда все книги. Он оставил едва заметную щель в дверце. Вскоре Яков уснул. Горин наполнил печи углём, стараясь делать работу осторожно, чтобы не шуметь лопатой. Рано утром из щели показался клюв. «Батька» отворил дверцу, Яков медленно вышел и заковылял по бетонному полу.

- Что же нам делать-то, брат? – спросил Горин. – Куда тебя поселить? Летать, я вижу, ты не можешь. Это плохо.

Яков виновато посмотрел на Горина и жалобно, как в первый день знакомства, пискнул.

- Болит крыло? – спросил Горин. – Подрался с кем-то или люди напали? Ладно, пока поживёшь в тумбочке. Только смотри, когда у меня будут гости, не каркай. Сиди молча. Понял?

Яшка поковылял к тумбочке. Александр помог ему забраться в новое жилище и прикрыл дверцу.

На следующую ночь кочегарку посетил в сопровождении двух солдат прапорщик Мотько.

- Горин, - начал он с порога, - это не твою ворону вчера наши собаки потрепали? Ох и задали они ей жару. Перья в разные стороны летели.

- А я откуда знаю, - ответил Горин и подумал: «Вон оно, в чём дело - Яшка попал под собак. Бедолага мой…»

- Ну ты ж у нас любитель ворон, - хихикнул Мотько. - А вдруг видел или слышал от кого.

- Нет, - замотал головой Горин. – Не слышал.

- Что там у тебя? Чаёк есть? – спросил Мотько.

- Не важный, - ответил Горин.

- Ладно, не жадничай. Не важный. Завари, какой есть. А то я сегодня что-то не выспался, в сон клонит. Замути покрепче.

Поняв, что Мотько без чаепития не уйдёт, Горин, ставя на стол стеклянную банку с водой и погружая в неё кипятильник, незаметно коленом прикрыл плотно дверцу тумбочки-гнезда. Прапорщик, напившись чая, встал и направился к выходу.

- Спасибо за чай, - сказал он Горину. – До свидания.

Вдруг по котельной раздалось, словно гром среди ясного неба: «Тук-тук». Мотько, обернувшись, взглянул на солдат и удивлённо спросил у Горина:

- Кто это к тебе в гости по ночам ходит?

- Не знаю, - пожал плечами заключённый. – Да это, наверное, ветер, гражданин начальник.

Мотько отворил дверь и выглянул на улицу.

- Точно никого нет, - удивился прапорщик. – Но ведь кто-то постучал. Вы слышали? – спросил он у солдат.

- Да, - закивали те. – Слышали.

- Мистика какая-то, - хмыкнул Мотько и добавил: - Горин, может, ты здесь уже с инопланетянами встречаешься?

- Да это что-то с крыши упало, - ответил Горин, мысленно моля бога, чтобы наряд скорее покинул кочегарку. «Яшка, - закричал он мысленно, - умоляю, посиди минутку молча, они сейчас уйдут…»

Но предательское «тук-тук» повторилось снова.

- А ну-ка погоди, - сощурившись, прислушался Мотько. Когда снова раздался стук, он подошёл к столу и отворил дверцу тумбочки. – Ага, твою мать. Вот ты где? – Прапорщик грубо вытащил Яшку из укрытия и, взяв его за крыло, поднял над головой.

- Гражданин начальник, - взмолился Горин, - оставьте его. Он ранен…

- Так, значит, это его наш ротвейлер потрепал? – гоготал Мотько. – Ну что, засранец, забыл, как нагадил мне на китель? Мне из-за тебя погоны пришлось новые покупать.

- Гражданин прапорщик, - умолял заключённый, - пожалуйста, прошу вас, отпустите его.

- Я же тебе дураку объяснял, что это – он поднёс к лицу заключённого птицу, - нарушение режима содержания. Ты сейчас пойдёшь с нами в дежурку. Ясно?

- Пожалуйста, гражданин начальник, пожалейте! Ему же нужен уход, он ранен…

- Уход, говоришь? – усмехнулся Мотько и вдруг, резко открыв печную дверцу, швырнул Яшку в раскалённую топку.

Горин бросился к печи, протянул руку, но было уже поздно – птица погибла мгновенно.

- Ты что, придурок? – заорал Мотько, увидев обожженную руку Горина.

- {censored} ты, позорная, - закричал Горин, схватил кочергу и, что было сил, ударил прапорщика по лицу.

Солдаты бросились на помощь, накинулись на бунтаря, скрутили его, заковали в наручники, избили и волоком потащили в дежурную часть.

В газетах вскоре написали: "Отрицательно настроенный заключённый напал на надзирателей..."

© AnnaArkan

[Ravshanovich]

Сам я был в армии, трудно, но сделать с собой такое...

Комиссован (много букв, легсега!)

Мама открыла холодильник. Сверкнула большая никелированная дверная ручка.

- Володенька, обедать будешь? – спросила она, переставляя для чего-то внутри холодильника кастрюли и тарелки.

- Не знаю, мам, - Алексашин застыл в дверях кухни, не решаясь пройти дальше в грязных сапогах, - а что там есть?

- Да вот, сам посмотри, - ответила мать и сама же принялась перечислять содержимое – студень есть, вчерашний правда, картошка есть, котлеты, огурцов малосольных на рынке купила.

Алексашину все это показалось очень аппетитно, но больше хотелось хлеба с маслом.

- Мам, а хлеба нет с маслом?

- Есть конечно. Хлеб в хлебнице, масло вот: - она достала увесистую масленку из толстого запотевшего стекла, внутри которой желтел брусок масла покрытый бусинками воды.

Алексашин повернулся к навесному шкафчику. На полке в плетеной хлебнице чинно лежала большая, обжаренная с боков до румяной корочки, а сверху густо обсыпанная белоснежной мукой паляница. Алексашин сглотнул слюну, так ему захотелось схватить эту паляницу, отломить от нее кусок побольше и жирно, в два пальца, намазав его маслом, тут же съесть, а потом снова отломить и опять намазать, так же – в два пальца. И съесть, но уже медленно, смакуя каждый кусочек.

Но только он протянул к руку, чтобы взять паляницу, как неожиданно мать не своим голосом оглушительно прокричала ему в ухо:

- Рота, пад-ъем!

И все, что казалось таким реальным и осязаемым, рассыпалась в один миг на мелкие осколки, и отраженные в них полсотни желтых круглых плафонов казарменных ламп ослепили глаза, заслонив своим блеском и мать, и холодильник, и такую вкусную, такую желанную паляницу, оставив взамен лишь режущий свет, грохот кирзовых сапог и окрики сержантов.

Тощие бойцы пугаными воробьями высыпали из кроватей и бросились одеваться, спешно натягивая на себя пэша, обертывая вокруг ног портянки, ныряя в сапоги, и уже на ходу застегивая ремни, выбегали строиться на взлетку, разрезающую казарму на две равных части.

Алексашин неловко стащил с себя одеяло, вскочил с кровати и, продолжая еще путать сон с явью, стал торопливо одеваться. Чтобы не быть опять последним, он не стал наворачивать портянки, а просто накинул их на горловины голенищ и протолкнул ступнями внутрь сапог. И все равно опоздал. Взвод уже вытянулся в струнку, когда он суетливо протиснулся в строй на свое третье с начала место.

- Алексашин, ты заканчивай дрочить по утрам, - сделал ему замечание Святошев, впрочем, сказал он это не злобно, скорее по инерции. Утром и сержанты еще не проснулись, хотя и застегнуты на все пуговицы, а зевают - челюсти щелкают. Сонным им придираться лень, даже Святошеву.

После переклички рота, минуя туалет вышла на плац. По утрам туалет солдату не положен: командование, а скорее сами сержанты решили, что оправиться и на улице можно: так быстрее выходит, а что мороз – так на то и армия, чтобы лишения всякие терпеть.

Шел седьмой час утра, но ощущалось это только по кипению жизни внутри казармы, снаружи по-прежнему стояла глубокая, морозная ночь. Рассветает в этих местах не раньше девяти, а потеплеет хорошо, если к апрелю. Темно, однако, не было: вся территория части от КПП до свинарника была равномерно залита желтым светом от фонарей и исполосована лучами нескольких прожекторов, стоявших на крышах казармы, административного корпуса и примыкавшей к нему столовой. Из-за этого освещения и без того унылый вид учебки - высокие редуты снега вдоль прямо расчерченных дорожек, серо-зеленые стены строений, черный квадрат плаца окруженный выцветшими стендами, да обнимающий всю часть высокий забор с колючей проволокой, – окрашивался в тускло-желтый цвет, нагоняя на Алексашина невыносимую, безысходную тоску.

Немного потоптались на плацу, для чего делалось это каждодневное топтание, Алексашин никак не мог взять в толк, да и не хотел. Однако, каждый раз с замиранием ждал, что вот сейчас роту вернут обратно в казарму. Но не было еще такого, чтобы вернули. Наконец, бойцы двинулись к воротам части, переходя на легкий бег и постепенно ускоряя темп так, что к забору зоны достигали уже той скорости, когда для спортивных результатов еще слишком медленно, а для обычной зарядки уже слишком быстро.

Бежали в колонне по трое. Алексашин бежал посреди тройки, слева от него сосредоточенно пыхтел Зданович, отмахиваясь огромными ручищами и при выдохе смешно складывая губы трубочкой. Справа бежал татарин Юмаев, его сосед по кровати, и деливший с ним прикроватную тумбочку.

Алексашин, никогда не любивший никаких физических нагрузок, а бег особенно, уже давно сбил дыхание и начинал потихоньку сдавать, сбавляя ритм. Юмаев заметил это и злобно прошипел на выдохе:

- Алексашин бежи, {censored}!

- Дыхалки не хватает! – жалобно ответил он.

- Бежи я сказал, а то опять утками посадят. У КПП передышка будет.

Алексашин выровнял темп, стараясь дышать размеренно, с интервалами. Через триста метров рота выбежала к воротам тюремного КПП. Юмаев оказался прав: сержанты перевели колонну сперва на шаг, а затем остановили. Поступила команда оправиться. Тяжело дыша, бойцы облепили сугробы.

После этой небольшой передышки, бег продолжился. Бежали, как и всегда, сперва до шоссе, потом сворачивали на дорогу ведущей к расконвойке, и пробегая ее, снова выходили на периметр зоны, оставляя его по левую руку. Всего получалось пробежать километров пять. Вроде и не так много, даже для Алексашина, но к концу кросса, метров за триста, а если случался залет, то и за полкилометра до ворот части, роту часто сажали на корточки и заставляли двигать дальше «по-утиному», сцепив руки за шеей. И вот этого испытания Алексашину никогда не удавалось пройти до конца: преодолев метров тридцать, он не выдерживал и заваливался на бок, выпадая из строя. И тогда сержанты поворачивали роту обратно и заставляли идти в полном приседе заново. Святошев лично пинками, порой очень болезненными, подгонял Алексашина, который снова, но уже через десять метров падал. В третий раз еще ни разу не поворачивали, но Святошев все время грозился, что как-нибудь заставит их взвод скакать целый день, пока Алексашин «Не соблаговолит пройти как все нормальные воины». После такой зарядки Алексашину, у которого перед глазами плавали круги, а ноги становились ватными, хотелось лечь в кровать и лежать целые сутки, ничего не делая, никуда не вставая, отвлекаясь только на еду. Алексашин эту зарядку про себя называл разрядкой.

Сегодня сажать не стали – уж больно холодно было, да и вроде как не за что. Никто не опоздал. Собственно, опаздывали и смешивали строй, - чуть не самое тягчайшее преступление на марше, как уяснил для себя Алексашин, - всегда только он и еще два бойца из второго взвода. И сегодня никто из них не умудрился ввалиться в заднюю тройку, может оттого что бежали не так быстро, а может, еще почему. Свезло, наконец. Обычно, кто-нибудь из них, нет-нет, да и завалится. И тогда роту, как правило, сажали, пускай и мороз.

После пробежки, уже на территории части их отвели на стадион и заставили несколько минут крутить руками и прыгать на месте, – чтобы дежурный офицер, делающий в это время обход, увидел, что их 4-я рота исправно делает утреннюю гимнастику. Как только дежурный завернул за административный корпус, помощник 1-го взвода Михеев повел роту в казарму.

Начиналась ежедневная утренняя экзекуция - утренняя уборка казармы и заправка кроватей. Кровать полагалось заправлять строго по установленным правилам, одеяло постелить полосами к ногам, завернуть под матрас по третьей полосе и обязательно набить кантик, чтобы кровать выглядела как ровно спиленная доска. Этого Алексашину, как и много другого здесь в армии, добиться никак не удавалось. Каждый день он заправлял свою кровать, тщательно, миллиметр за миллиметром вытягивал одеяло, расправлял на нем каждую складку, затем также тщательно набивал подошвой тапка кантик, придавая ему четкую прямоугольную форму. А все равно доски не выходило – или бугорок посреди одеяла оставался, или полоска шла неровно, или кант по длине сбивался и круглился на краях. Обходя каждую кровать, Святошев останавливался возле алексашинской, делал на лице страдальческую гримасу, как при зубной боли, затем, пристально, немигающим взглядом глядел на Алексашина и одним движением руки переворачивал кровать вверх тормашками.

- Алексашин, минуту тебе перестелить, и чтобы как струнка кровать стала. Вопросы есть?

- Никак нет, тащсан! – обреченно отвечал Алексашин и тоскливо оглянувшись на свой взвод, как бы ища в них поддержку, но не находя ее (давно уже не находя), он начинал стелить кровать заново. И снова Святошев ее переворачивал, и снова Алексашин ее застилал, на этот раз, по приказанию Святошева, вместе с Юмаевым, который быстро научился этому недоступному для Алексашина искусству и заправлял свою кровать всегда с легкостью и даже с некоторым изяществом. Юмаев, обычно, отодвигал Алексашина в сторону и делал все сам: так выходило быстрее. Поначалу Святошев после такой помощи снова переворачивал кровать, требуя, чтобы Алексашин заправлял ее сам, но постепенно ему это наскучило, и он ограничивался одним переворачиванием, разрешая дальше застилать Юмаеву. Тот хотя и злился на Алексашина за эту дополнительную нагрузку, шипел на него, пару раз даже болезненно бил его сапогом в голень, но в целом, терпел, понимая, что пока все кровати не будут заправлены, взвод, а значит и вся рота, не сможет пойти на завтрак. И в этот день, после дух неудачных попыток Алексашина, Юмаев сам, не дожидаясь начальства, быстро застелил Алексашину кровать, шепнув ему злобно, что это в последний раз. Алексашин согласно закивал головой. Он не думал, что будет завтра, сегодня одной проблемой стало меньше. Скоро раздалась команда строиться на завтрак.

Рота медленно втянулась в здание столовой, выпуская на морозный воздух клубы густого пара. Первый взвод и сержанты направились прямиком к раздаточной. Оставшиеся дожидались своей очереди в просторной, в четыре окна пристройке, соединявшей проходную с обеденным залом.

Предоставленные самим себе бойцы, рассыпались по холодному помещению. Будто скрепки к магниту, прижались они к едва теплым рыжим батареям, толстыми гусеницами скользившими вдоль стен, выкрашенных на две трети от пола зеленой краской, а выше к потолку просто оштукатуренные.

Курящие задымили заныченными бычками, вставляя их в корпусы авторучек или просто насаживая на иголки, чтобы не обжечь пальцы. Находились и такие, кто немного стесняясь своей роскоши, осторожно, стараясь не проронить ни крошки драгоценного табака, продувал целую гильзу кировского «Беломора», купленного в армейской лавке у КПП. К таким тут же неслось с разных сторон робко-вопросительное: «покурим?».

- Уже курим, - отвечал курильщик, оставляя чинарик, своему корешу или если такого, вдруг не было, первому просильщику, у которого тоже испрашивали разок дернуть.

Алексашину удалось укрепить свой тощий зад на куске теплого чугуна, и сейчас он полусидел, оцепенев в сладкой дреме, смежив веки и втянув шею в воротник шинели.

Курить он толком не начинал и потому просто наслаждался неожиданным отдыхом, стараясь отогнать от себя тоскливые мысли о доме и о еде, а старался думать о чем-нибудь приятном, например, о маме, которую здесь в армии он так неожиданно для самого себя и так сильно полюбил. Полюбил так, как любят дети, обожествляя ее образ, как обожествляют его малыши, не представляющие себе существа важнее и любимее матери. Алексашин, с одной стороны, стеснялся этого своего нового, неожиданно сильного чувства, даже пытался его выжить из себя, доказывая себе, что глупо и некрасиво ему уподомляться маленькому ребенку, так сильно привязываясь к матери, тем более что в гражданской жизни он ее, особенно последние подростковые годы, никак не баловал своей любовью. Но с другой стороны, именно это чувство, эту любовь он берег в себе больше других, именно к нему он обращался в тяжелые моменты своей теперешней военной жизни, черпая из него духовные силы для противостояния враждебного окружения. В том, что окружение, в какое он теперь попал было враждебное, он нисколько не сомневался. Если еще в первые дни службы, он, как теленок на корову, доверчиво и с надеждой смотрел на офицеров, то сейчас, после трех месяцев службы, понял, что никакому офицеру он со своими переживаниями и страхами не интересен, что помощи ждать здесь не от кого и надеяться он мог, только на самого себя. Была еще, конечно товарищеская поддержка среди солдат одного призыва или с одной области – землячество – но от Алексашина постепенно все отвернулись, и, в конце концов, осталось два-три товарища, с которыми он мог поговорить, что называлось по душам.

Служба, нелегкая с первого дня, все сильнее угнетала его невыносимой тяжестью, своей беспощадной однообразностью, холодом вятской зимы, но, прежде всего, голодом.

Из-за него Алексашин все больше скатывался к тем, кого здесь называют чушками или помойщиками. Недотянув ростом всего сантиметра до двойной порции, вечно голодный, в поисках еды нередко попадался он у окна с грязной посудой за прочесыванием тарелок и подносов, высматривая не съеденную корку хлеба. Дважды его уже ставили перед строем, заставляя поедать целый батон, пока рота с грохотом падала на пол казармы, по команде «вспышка справа!». Вечером, после отбоя, били свои же, скрученными полотенцами, чтобы не оставлять следов.

Уже потом, глухой ночью, Алексашин глухо рыдал, накрывшись подушкой и закусив край простыни, чтобы никто не услышал. Клялся себе сквозь слезы, что в последний раз, что лучше умереть, чем терпеть все это, а на следующее утро, снова рыскал голодным взглядом по чужим тарелкам, по грязной посуде и поварам.

- Браток, плесни чутка больше, - тихим голосом, унизительно улыбаясь, упрашивал он здоровенного мордатого повара в большом грязно белом и таком нелепом на фоне армейского пэша, колпаке.

- Съе%ался, Алексашин! – повар не глядя швырял на железное полотно раздаточной тарелку каши и зачерпывал следующую.

- Алексашин, {censored}, ты че опять палишься?! – шипели сзади и пинали его курсанты выталкивая из прохода.

Он брел дальше, высоко подняв большую, шишковатую голову на тонкой шее, нелепо озираясь и оглядываясь назад в тщетной надежде, что там передумают, позовут и дольют ему полчерпака каши.

Затем, все повторялось у хлеборезки. Склонившись в половину, влезал головой в окно и бубнил, просительно-унижающе:

- Рустэм, отрежь горбуху, я тебе папирос найду.

- Иди в %уй, {censored}! Я не курю, - зло огрызался дагестанец Рустэм и выталкивал его из хлеборезки.

Оставшиеся у Алексашина товарищи, точнее те, кто не до конца отвернулся от него, иногда подбадривали его.

- Будет у нас Володька весна. Отожремся тогда, - говорил ему краснодарец Мордашев.

- Будет Леха,- уныло соглашался Алексашин. Сам он в душе давно перестал верить в весну.

- Ты главное, по помойкам не шныряй и не крысятничай.

- Я не крысятничаю.

- Но ведь шныряешь?

- Это да. Леха, я хавать все время хочу. И домой тянет.

- Все хавать хотят, и домой всех тянет.

- Откосить бы, - мечтательно тянул Алексашин и уходил в себя.

Он, с тех пор как двое солдат из пятой роты вскрыли себе вены на руках через ночь после прибытия, не переставая думал об этом. Резать вены ему не хотелось. Страшно было: вдруг не спасут? Те двое полночи пролежали, пока их дневальный не заметил. Нет, с болью, с увечьями ему не хотелось, а вот чтобы так, по болезни, без боли. Так ведь не брали его болезни.

В декабре еще, через две недели как приехал он из Калуги в Кирово-Чепецк, и как завладела им тоска от здешних мест, решил Алексашин заболеть во что бы то ни стало.

Дождавшись, когда их взвод заступил в наряд, он напросился караульным на склады и на пару с Терехиным, ночью разделся до пояса, и извалялся в снегу на сорокаградусном морозе.

На следующий день оба заболели. Но так, вяло как-то: температура едва дотягивалась до 37-ми, тогда как в армии высокой она считалась с 37.6. Им даже постельный режим не выписали. Так и кашляли в строю.

Через три дня, у Алексашина все прошло, а Терехину в одну ночь поплошело, приполз он к дежурному, начал на боли жаловаться. Увезли в больничку, оказалось: пневмония. Месяцем позже он вернулся на автобусе, комиссоваться. Довольный, отожратый на больничном пайке. Алексашин как раз стоял дневальным на тумбочке и смотрел, как Терехин с мамой неспешно собирает свои вещи, гладит парадку, о чем-то почти вальяжно говорит с командиром роты Гомозовым, которого в роте все, конечно, звали Тормозовым.

- Эй, Терехин, - улучив момент, позвал его Алексашин, - ты скажи, как это у тебя так случилось?

- Не знаю, браток. Вот так. Повезло короче.

- А почему комиссовали?

- А у меня одно легкое не дышит, кажется так. Инвалидность будут оформлять!

- Так ты что же, на одном теперь будешь?

- Ну и что? Мне в противогазе вокруг зоны больше не бегать.

- Это верно, - Алексашину нестерпимо стало жаль себя, у которого оба легких дышали и потому он должен был стоять на нелепом постаменте и как попка дурак орать на всю казарму: «дежурный по роте на выход!» – только лишь появится в дверях кто-нибудь из офицеров или: «рота, смирно!» – если заглянет вдруг комбат или еще кто чином повыше.

Убаюканный теплом от трубы, Алексашин почти спал, когда в дверях повисла белобрысая голова младшего сержанта Святошева, крикнувшего сонным бойцам:

- Третий взвод строиться!

Гремя сапогами по мерзлой плитке, курсанты построились в две шеренги. Святошев, по своему обыкновению, принялся шутить. Шутил он своеобразно и в первую очередь над Алексашиным и Климовым, щуплым парнишкой из Сыктывкара.

- Климов, покажи ящерицу, - скомандовал Святошев.

- Товарищ младший сержант… - начал было Климов, но Святошев перебил его:

- Климов, два шага из строя!

Солдат шагнул вперед. Святошев подошел ближе, ростом он чуть не вдвое был выше Климова.

- Ящерицу пока-зать!

Климов открыл рот, показал язык и стал им водить из стороны в сторону. Святошев, откинув голову назад, громко, заразительно засмеялся. По шеренгам тоже пролетели улыбки, хотя ничего смешного Климов не делал, но здесь все было не так, как на гражданке: еда не такая, смех не над тем.

- Ящерица, нале – во!

Климов, не переставая шевелить языком, повернулся налево. Затем, следуя приказанием сержанта, сделал поворот кругом, прошелся взад-вперед вдоль строя бойцов.

- Молодец, упал в строй – Святошев теперь посмотрел на Алексашина, будто вспоминая что-то.

- Тащ сан, - не выдержал, первым заговорил Алексашин, панически боявшийся Святошева, как, впрочем, и всякого старшего по званию.

- Что тащсан, - Святошев шагнул к курсанту, - ты меня звал, Алексашин?

- Никак нет, тащ сан.

- Кудряшов!

- Я!

- Алексашин звал меня?

- Так точно товарищ младший сержант!

- Боронин! – продолжал Святошев.

- Я!

- Курсант Алексашин звал меня?

- Так точно товарищ младший сержант!

- Вот, - довольный Святошев повернулся к бледному Алексашину, - ты меня за нос водишь, получается?

- Никак нет тащ сан.

- Не слышу.

- Никак нет та-рищ сан!

- После завтрака принесешь мне три папиросы. Вопросы есть?

- Никак нет, тащ сан!

Святошев заложил руки за спину, картинно расставил ноги и скомандовал:

- Взвод, нале-во! В столовую, в колонну по одному, шагом марш!

После завтрака роту погнали на плац – развод на занятия. Сегодня они должны были метать боевые гранаты, а перед тем, учить азбуку Морзе и чистить ни разу еще не стрелявшее оружие. Чистить его полагалось через день, и непонятно было для чего, если они из него ни разу не палили, и неизвестно когда будут и будут ли?

Уже три почти месяца здесь, а пока только и делали из военных дел, что разбирали-собирали автоматы, бегали в касках, да учили морзянку. Тоже, тот еще труд. Казалось бы - сидишь в теплом классе, да поешь, хором растягивая или наоборот, обрубая слога: « И тооль-коо оод-наа! Две не-хоо-роо-шоо! Три те-бе маа-лоо!».

Да вот так попоешь с полчасика, и такая дрема набрасывается, что хоть кусай себя за локоть, а все равно, нет-нет, да и клюнешь носом, и тут же Святошев тебя длиннющей антенной по плечу перетянет. А то и «проверку связи» устроит. Это такая игра. Говорит, сам ее изобрел, может и не врет, с него станется.

Весь взвод за руки сцепляется друг с другом. Крайние бойцы за оголенные провода берутся, подсоединенные к двум телефонам ТА-57. Один крутит ручку у динамо машины первого телефона, ток через весь взвод летит на тот конец. И крайний курсант должен поднять трубку на том аппарате и сказать:

- Дежурный радист слушает!

- Проверка связи! – отвечает тот, и еще раз крутит ручку и опять ток летит по курсантам. Кто поздоровей или к боли нечувствительный, как Зданович – мордоворот из Кемерово, - тому только ладошки пощиплет. А Алексашин всегда подпрыгивал, дергался как марионетка. И не от боли сколько, а больше от неожиданности и от страха – с детства боялся он электричества.

После уроков по спецподготовке – так назывались их «пения» и перед чисткой оружия Алексашин тщетно пытался найти папиросы, но никто не давал.

- Братцы, он же меня побьет! – умолял Алексашин, давя на жалость.

- А так нас побьет, - отвечали ему.

Святошев скоро поинтересовался, где папиросы.

- Нету ни у кого, тащ сан! – развел руками Алексашин и повесил голову.

- Нету? – недоверчиво переспросил Святошев и позвал Гаврикова, шустрого паренька из их взвода: - папиросу мне добудь, даю тебе три минуты!

- Есть! – рявкнул Гавриков и бросился на поиски.

Через минуту он вернулся сжимая в варежке три беломорины. Святошев взял папиросы, одну закурил, две других положил в портсигар. Выкурив половину, он протянул бычок Гаврикову.

- Курсант Гавриков, объявляю Вам личную благодарность и разрешаю ни чё не делать до обеда.

- Рад стараться товарищ младший сержант! Разрешите идти?

- Иди.

Гавриков убежал в казарму, Святошев подошел к Алексашину и взяв его за ремень тихо сказал:

- Алексашин, почему ты меня все время дрочишь?

- Я не…

- Молчать {censored}! Я тебя спрашиваю, почему ты, душара, все время херишь мои приказы? Ты решил, что меня можно бросать через %уй? На дурочку все свести?!

- Никак нет таз сан, я не…

- Вечером после отбоя подойдешь ко мне. А сейчас свалил чистить снег.

Алексашин поплелся за лопатой, тоскливо думая о своем скором будущем. Этот Святошев не возлюбил его сразу. Когда Алексашин только из грузовика вылезал, тот, подошел к нему и спросил, из какой части он прибыл. Алексашин как назло забыл номер, запутался, начал что-то мямлить.

- Ты что боец, не знаешь, откуда ты прибыл? – спросил удивленно Святошев. И в ту же ночь заставил Алексашина тысячу раз написать в тетради номер своей части.

С тех пор он постоянно к нему придирался, иногда по мелочам, иногда, даже как бы по-дружески, но после помоечных залетов Алексашина, Святошев просто озверел, не проходило и дня, чтобы он не придумал ему новую пытку. И вот очередной залет, и снова будут бить, или в «отпуск» отправит или еще «очко» драить до полуночи.

После обеда, когда Алексашин предавался своим грустным мыслям о предстоящем вечере и неловко счищал снег с огромного плаца, прозвучала команда строиться.

На середину плаца вышел комроты майор Гомозов и объявил о сегодняшнем метании боевых гранат.

В роте прошло заметное оживление: изнывающая однообразность строевой подготовки и ежедневная уборка территории всем настолько набило оскомину, что малейшее отклонение от установившегося распорядка, походило чуть не на приключение.

В сопровождении лейтенанта Якушева четыре бойца ушли получать ящики с гранатами, а остальные двинулись к огневому рубежу, оборудованному сразу за складами.

Гомозов, как и прошлый раз, когда рота метала учебные гранаты, принялся объяснять, по своему обыкновению бубня в нос что-то заумное, никакого отношения к броску Ф-1 не имеющее. Бойцы, незаметно переминаясь с ноги на ногу, слушали. Наконец, Гомозов устал, и вконец запутавшись в собственных выкладках, беспомощно взглянул на командира первого взвода капитана Дерягина и замолчал. Дерягин поправил портупею коротко напомнил воякам для чего нужна граната оборонительного действия Ф-1, из чего она состоит и как ее следует метать. Потом объявил порядок метания. Как всегда, первым бросал первый взвод, затем второй, последним третий. В ожидании гранат, бойцы отрабатывали движения по траншеям. То есть бегали по узким проходам, в изобилии отрытыми здесь прошлыми призывами.

Принесли ящики с гранатами. Откидались первый и второй взвода. Их третий все это время, как белки в колесе, бегал по глубоким окопам. Наконец, подошла их очередь и курсанты, вытянувшись в окопе, один за другим побежал к огневому рубежу.

Алексашин, который в школе уроки НВП прогуливал, здесь тоже не прислушивался к объяснению офицеров, поглощенный своими тревогами и общей отупляющей усталостью. Как-нибудь он ее кинет. Учебную же кинул, кинет и эту. Какая-то тревожная мысль вертелась в его голове, но что именно это была за мысль он понять не мог, а доискиваться до нее, сосредотачиваться, Алексашин уже не мог, до того он уже устал к середине этого дня, причем не несколько физически, сколько морально. Особенно же его тяготил предстоящий вечер с непременными побоями.

- Алексашин! – скомандовал Святошев и пинком подтолкнул его вперед. Алексашин пробежал два поворота и вылез, цепляясь за бруствер на позицию. За высоким, обитым железом щитом сидел майор Гомозов перед ящиком гранат. Рядом стоял командир взвода лейтенант Якушев. Он вложил Алексашину в правую руку круглую увесистую бочку Ф-1.

Алексашин, зачем-то покрутил ее в руке, недоуменно соображая.

- Что Вы делаете, воин? – сморщился Гомозов и велел бежать на рубеж.

Алексашин, в сопровождении Якушева побежал к следующему щиту.

- Значит так, Алексашин, в правой руке лимонка, левой дергаешь чеку, бросаешь что есть силы вперед и прячешься вот за этот щит, ясно?

- Ясно тащ летенант,- неуверенно ответил он, и хотел сказать вслед что-то важное, что вертелось у него в голове, и никак не хотелось собираться в ясную мысль, но растерялся, ибо так и не знал, что именно он хотел сказать. Якушев отошел уже за щит и шипел оттуда:

- Алексашин, черт такой, дергай чеку и бросай!

Алексашин послушно выдернул кольцо и замер с отведенной рукой. Только теперь до него дошло, что именно вертелось у него в голове, что он хотел сказать: он не сможет швырнуть лимонку на безопасное расстояние правой рукой. Он был левшой, и именно это он и хотел сказать Якушеву, да не сказал. И теперь он стоял, боясь швырнуть лимонку слишком близко, и медлил чего-то ожидая.

- Алексашин! Что ты творишь Алексашин? - повторял бледный Якушев, - бросай ее на хер скорее.

- Я не могу правой, тащ летенант, - Алексашин разжал ладонь и начал перекладывать лимонку в левую руку, тут Якушев, совсем теряя самообладание закричал в голос:

- Бросай ее на %уй, мудак!

Алексашин вздрогнул, лимонка выпала на снег, он наклонился, чтобы ее подобрать, в этот момент Якушев прыгнул в его сторону и, сбивая его с ног, повалил за спасительный щит.

Раздался взрыв. В ногах у Алексашина полыхнуло резкой болью, как будто от сильного электрического разряда. В глазах все поплыло. Он с трудом смог различать, что происходило вокруг. Ближе всего к нему было какое-то неестественное, будто из воска вылепленное лицо Якушева, в ушах гудело, как во встревоженном улье. Краем зрения он видел, как из окопа бежали солдаты, впереди них, неряшливо, по-бабьи вихляя тазом, семенил Гомозов.

Алексашину становилось все труднее фокусировать взгляд, он медленно проваливался в черную зияющую пустоту, сдавленный сверху ставшим в раз неподъемно тяжелым телом лейтенанта. В голове загнанным зверем металась пульсирующая боль, но сквозь нее, сквозь страх, сквозь приливающий жар, шедший обжигающей волной от ног по всему телу, он успел ухватить тонкой ниткою спасительную мысль: комиссован! Теперь он непременно будет комиссован и никакой Святошев не отправит его за папиросами. От этой мысли ему было не так больно, и на бледном лице вдруг выступила счастливая улыбка.

Курсант Алексашин после трех месяцев проведенных в военном госпитале был комиссован. Майор Гомозов, учитывая безупречный послужной список и тяжелые семейные обстоятельства был приговорен военным трибуналом к трем годам лишения свободы. Лейтенант Якушев погиб.

Автор: Khristoff

[Ravshanovich]

Бушлат.

Я прилег на нежную зеленую травку, что весело поднялась на пригорке у небольшой канавы.

Яркое апрельское солнышко пригревало и нежило мои лицо и шею.

- Мать моя, как хорошо-то!

Одна рука моя лежала под головой, а другая держала зажженную сигарету. Я курил и думал о своей жизни - такой маленькой и одновременно большой. Мне казалось, что в свои двадцать лет я познал все, и мир этот прост и, в общем-то, довольно глуп. И ничего мне более не страшно, и ничего уже не в диковинку.

Я "черпак", и вот-вот стану "дедом". Осенью дембель.

И уже все в моей жизни просматривалось очень хорошо - и скорое окончание службы и где-то там дома молодая жена. Написала, что скоро приедет повидаться. Ох, и потрахаемся!

Я даже поежился от предвкушения удовольствия.

Хотя какая она жена - девчонка одноклассница, с которой крутили любовь еще с детства и так и не смогли расстаться, как все нормальные люди после его окончания.

Уже полтора года службы прошли. Глупо, тупо и бессмысленно.

Для чего нас тут всех собрали? Учиться воевать? Да вроде нет. Никаких учений. Только маршировка. Учились лишь красить снег и траву для толстожопых генералов. Пить, тырить военное имущество. Выживать в дурацких, искусственных, концлагерных условиях. Чего еще? Голодать и пресмыкаться по первому году, и обжираться и измываться над первогодками - по второму... И все собственно.

А для чего все это? Для занятости молодого населения, что ли?

- Домой хочу! Ох-х, как домой-то хочу! А чего собственно делать-то стану, как приеду? - я повернул голову ухом к солнышку и прислушался. Вдалеке защебетала какая-то степная пичуга, выводя весенние, легкомысленные рулады. Шелковая травка щекотала щеку, и хотелось лежать вот так долго-долго и вообще не вставать.

Не вставать и не знать, что там недалеко начинаются холодные и угрюмые казармы, плац, штабной дом, столовка-тошниловка - обиталище нашего полка, место жизни для тысячи с чем-то одинаково-зеленых и изнывающих от зеленой же тоски пацанов.

Не думать, что жена твоя, может, уже и не только твоя вовсе. Не мечтать о будущей работе, о рождении детей, обустройстве дома, чтении умных книг, образовании и прочая, прочая, прочая....

Лежать бы вот так, блаженствовать вечно и ни о чем не думать, ощущая в душе приятную пустоту.

Откинув щелчком пальцев догоревшую сигарету, я положил обе руки под голову.

Я был тих и счастлив - мне хотелось любить всех и вся, хотелось бегать с радостным криком, босиком по мокрому лугу полному цветов и падать с любимой голенастой девчонкой в теплое и душистое летнее сено, плести ей венки из ромашек и улыбаться, глядя в ее смеющееся лицо.

Как же я люблю этот мир! Как же мне хочется добра, понимания, справедливости, тихой маминой улыбки и нежных губ любимой! Люди, я люблю вас!!!

Небо, голубое и чистое, смотрело в мои голубые и чистые глаза. Оно было радо за меня, за мои прекрасные мысли, надежды, за мою тихую любовь к этому миру.

-Господи, спаси и сохрани! Доживу до дембеля - столько хорошего людям сделаю! Только б дожить...

А солнышко пекло и пекло, жаря почему-то левую руку все сильней и сильней.

- Классное солнышко и через ватник прогревает, - блаженствовал я.

Откуда-то доносился легкий запах дымка, приятный и успокаивающий. А я продолжал смотреть в небо и боялся невзначай уснуть от тихого спокойствия и мира в душе.

Вдруг что-то прижгло мне левую руку - сильно и остро. Я вскочил и с ужасом увидал, что рукав бушлата сгорел почти наполовину. Видно, окурочек мой отлетел неудачно, и воротился под ветер, незаметно упав на рукав.

- Эх-х-х, елы палы! Твою мать! - я тушил рукав пальцами, выбрасывая вату и вытряхивая пепел и горелое тряпье.

Когда дело было сделано, мой ватник представлял собой жалкое зрелище - огромная дыра с обгорелыми краями на левом рукаве. Носить такой - было западло.

- Эгей, сынишка, сюда иди ! - поманил я пальцем, пробегавшего мимо, на свою беду, тощешеего мальчика - салагу, - Ну-ка, братец, давай-ка поменяемся !

И не успел салажонок опомниться, как я уже застегивал свой солдатский ремень на его бывшем бушлате.

- Носи, зеленый, помни мою доброту. Добрый бушлатик, сносу не будет! - я пнул ногой свой брошенный наземь ватник пацану и пошел, переваливаясь и перепрыгивая через весенние лужи, к расположению полка. Совесть моя молчала.

Растерянный мальчик-солдат сидел на моем пригорке и плакал от унижения и своей первой горькой потери.

А небо продолжало смотреть вниз. Оно укоризненно качало своими горизонтами и надувало щеки облаков, размышляя о том, что в этом гребаном мире нет ни правды, ни любви, ни совести, и, видимо, никогда не будет...

© Шукшын

[Ravshanovich]

Анализы.

Кто хоть раз ходил сдавать анализы в наши раённые поликлиники – тот миня поймёт.

Кто работал в раённой поликлинике – поймёт ещё больше.

А кто скажет, что наша медицына – самая лучшая медицына в мире – тот лоботомированный инвалид, которому всё равно терять уже нечего.

Вот такое у меня на этот раз вышло предисловие к рассказу об анализах.

Коротко и ясно, да?

***

С моей лучшей подругой Юлькой мы забеременели одновременно.

По-моему даже в один день. С той разницей только, что осеменители у нас с ней были разные. Хотя я давно в этом сомневаюсь, глядя на то, как с каждым годом наши с ней дети становятся всё больше похожи на моего мужа. Пугающе похожи просто.

А тогда, одиннадцать лет назад, выйдя из кабинета раённого гинеколога, с кучей бумажек в руках, мы с Юлькой впервые так близко столкнулись с понятием «совеццкая медицына».

Перво-наперво нам с Юлой предписывалось встать на учёт по беременности. А что это значит? А вот достаньте-ка носовой платок побольше, и включите песню Селин Дион из Титаника. Ибо только так вы проникнетесь той гаммой чувств, в кою окунулись мы с Юлией, подсчитывая количество бумажек в нашых руках, и прикидывая, успеем ли мы сдать все эти анализы до того, как родим.

Бумашка первая. Анализ мочи.

Анализ мочи предписывалось сдавать через день на протяжении всех девяти месяцев. Направления нам дали сразу на три месяца впирёд. С бумагой в стране больше дефицыта нету. Мы хотели посчитать, сколько же литров мочи нам с ней придёцца принести согласно выданным бумажкам, но на пятнадцатом литре сбились, и заплакали.

Бумашка вторая. Анализ крови.

Кровь надо было сдать: из пальца, из вены, на сахар, на билирубин, на ВИЧ, на сифилис, на гепатит, на группу крови, общий, гавнёпщий… В общем, дураку понятно: столько крови нету ни у меня, ни у Юльки. Снова заплакали.

Бумашка третья. Анализ крови на токсоплазмоз.

Вы знаете, чо это такое? Вот и я не знаю. А Юлька – тем более. А название жуткое. Так что Юлька, наказав мне до её возвращения посчитать бумажки с требованиями принести в лабораторию чемодан говна, снова вернулась в кабинет номер дваццать два, с целью уточнения термина «токсоплазмоз».

Я засела считать бумажки. В общей сложности, нам с Юлой нужно было принести минимум по килограмму говна, чтобы нас поставили на учёт. Всё просто: нет говна – нет учёта. Нет учёта – рожай в инфекционной больнице, рядом с полусгнившими сифилитиками. И причём, ещё за бапки. Нету бабок – рожай дома, в ванной. По-модному. Посмотрев на даты на бумажках, я поняла, что этот килограмм надо принести сразу в один день, разделив его на три порции. В одной порции будут искать под микроскопом глистов, в другой – какие-то полезные витамины, а в третьей, по-моему, картошку. Юльки в тот момент рядом не было, поэтому я плакала уже одна.

А минут через пять вернулась красная Юлька.

- Они тут все долбанутые, Лида. – Сказала Юлька, и плюхнулась жопой на важные документы о бесперебойной поставке говна с витаминами. – Знаешь, кто такой этот токсоплазмос?

- Это фамилия врача?

- Хуже. Это вирус. Да-да. Страшный вирус. Если он у тебя есть – то ребёнок у тебя будет похож на Ваню-Румля из пятого подьезда.

Я вздрогнула. Ванька-Рубль был безнадёжным олигофреном, и любил в свои двадцать пять лет гулять по весне в кружевном чепчике возле гаражей, пириадически облизывая гаражные стены, и подрачивая на покрышки от КАМАЗа. Родить точно такого же Ваню я не хотела. Вирус меня пугал. Вдруг он, вирус этот, уже у меня есть? Я запаниковала:

- А как он передаёцца, вирус-то? Я, Юль, если чо, только в гандоне трахаюсь.

Юлька посмотрела на меня, и назидательно ответила:

- Оно и видно. Именно поэтому ты тут щас и сидишь. Если я не ошибаюсь, гандоны иногда рвуцца? – Я покраснела, а Юлька добавила: - Но гандоны тут ваще не при чом. Вирус этот живёт в кошачьих ссаках. Ты часто имеешь дело с кошачьими ссаками, отвечай?

Смотрю я на Юлу, и понять не могу: то ли она, {censored}, так шутит неудачно, то ли врачи нас обмануть хотят, патамушта анализ этот ещё и платный. В общем, я и отвечаю:

- У меня нету ссак. Кошачьих ссак. Нету. У меня даже кота нету. У меня хомяк есть. Старый. Но он на меня никогда не ссал.

Выпалила я это, и начала нервно бумажки у Юльки из-под жопы выдирать.

- Нет, Лида. Хомяк – хрен с ним. Вирус только в кошачьем ссанье есть. А я врачихе этой щас и говорю: «А зачем нам этот анализ, у нас и котов ссаных-то нету. У меня дома ваще скотины никакой, кроме бабки мужа – нету. И то, она пока, слава Богу, не ссыцца. Поэтому совершенно точно ни у миня, ни у Лидки этово вашего ссанова микроба нет...»

Юлька замолчала, и опустила глаза. А я не выдержала:

- И чо дальше? Чо она тебе ответила?

Юла всхлипнула, и достала из кармана ещё одну бумашку:

- Она сказала, што, возможно, у нас с тобой есть подруги, у которых есть коты, которые ссут в лоток, и вполне возможно, что эти подруги заставляют нас в этом лотке бумашку менять… В общем, за мой нездоровый интерес к ссакам меня принудили сдать дополнительный анализ говна. Уже не помню для чего. Ну не суки?

И подруга заплакала. И я тоже. И какая-то совершенно посторонняя и незнакомая нам беременная тётка – тоже. А слезами горю, как известно, не поможешь…

На следующий день, в восемь утра, мы с Юлькой, гремя разнокалиберными баночками, потопали в поликлинику.

Лаборатория для этих баночных анализов там находилась прямо у кабинета, где брали кровь. С одной стороны, это был плюс: потому что кровь из нас тоже хотели выкачать - так что не надо далеко ходить. Но присутствовал и минус: в очереди желающих сдать кровь сидели несколько очень неотразимо-красивых мущщин. И они смотрели на Юльку. И ещё – на меня. Смотрели с интересом. Животов у нас с ней ещё не было, но интерес мущщин был нам всё равно непонятен. Две ненакрашенные девки в ритузах, с полиэтиленовыми пакетами, внутри которых угадывались очертания баночек с чем-то невкусным – по-моему это ниразу не сексуально. Но, возможно, эти мущщины были дальними родственниками Вани-Румля, только очень дальними, и очень на нево непохожими. Но, чорт возьми, мы с Юлькой сразу почувствовали себя порнозвёздами раёна Отрадное. Минуты на две. Патамушта потом нам с ней пришла в голову гениальная мысль о том, што щас мы с ней должны на глазах этих красивых мущщин вытащить из пакета свою стеклотару с говном, и водрузить её прям им под нос. Патамушта эти мущщины однозначно имели отношение к Рублю, раз сели прям у каталки, куда больной глистами народ ставит свои анализы. Стало ужасно неудобно. Но делать было нечево. Раз принесла – надо отдать. Из-за Ваниной родни топать сюда с новыми банками второй раз не хотелось. Так что я, подмигнув самому красивому мущщине, беспалева достала свои баночки, и гордо шлёпнула их на стол. Юлька, в свою очередь, чуть ухмыльнувшысь, тоже достала свои склянки, и я ахренела: Юлькина тара была густро обклеена наклейками от жувачки «Бумер», и о содержимом баночек можно было только догадывацца. Хотя я и подозревала, что в них лежыт вовсе не «Рафаэлло». Я покосилась на Юльку, и та шепнула:

- Это ж гадство какое-то: на глазах пяти десятков людей своё говно сюда вываливать. Я ж люблю, чтобы всё было красиво и аккуратненько. Кстати, это я сама придумала. – Последняя фраза прозвучала гордо.

Теперь я покосилась на мущщин. Те сидели, и делали вид, что ничего не видели. И на нас с Юлькой уже даже не смотрели. Может, оно и к лучшему.

Тут я подняла голову, и увидела над каталкой с говном натпись: «Баночки с ссаками открывать, а баночки с говном – даже не думайте. Ибо это абалдеть какой косяк»

Согласно лозунгу, я отвинтила крышку с одной баночки, и оставила в покое вторую. Юлька последовала моему примеру, и мы с ней, с чувством выполненного долга, уселись рядом с мущщинами, и начали всячески шутить и смеяцца, пытаясь скрыть нелофкость, и привлечь к себе внимание.

Нащёт последнего пункта, как оказалось, можно было и не стараца. Ибо внимание нам было обеспечено с той минуты, как в коридор вышла большая бабища с волосатыми руками и могучей грудью, и, сразу выделив опытным глазом Юлькину весёлую стеклотару, заорала на пять этажей поликлиники:

- ЧЬЯ ЭТА БАНОЧКА?! ПОЧЕМУ, ЗАКРЫТА?! КТО, ТУТ СЛЕПОЙ, И ЛОЗУНГОВ НЕ ЧИТАЕТ?!

Красивые мущщины интенсивно захихикали, а Юлька густо покраснела, и, не глядя на них, твёрдым шагом подошла к бабище, и смело откупорила свою банку.

Волосатая тётя тут же сунула в неё нос, изменилась в лице, покраснела, отпрянула в сторону, и завопила:

- У ВАС ЖЕ ТАМ КАЛ!!!!!!!

Красивые мущщины зарыдали, и начали сползать с казённой банкетки на линолеумный пол, и даже безнадёжно больные и глухие старушки, которые пришли получить сюда порцыю йаду, чтоб скорее сдохнуть, затряслись, и закашлялись как рота туберкулёзников. Пятьдесят пар глаз смотрели на Юльку, до которой вдруг дошло, что ей уже всё равно нечего терять, и она заорала в ответ:

- Да! Да, %ля! Там лежит мой кал! Моё говно! Говнище! Я высрала ево сегодня утром, и сложыла, в банку! А что вы там хотели обнаружыть? Мармелад «Жевастик»?! Че вы тут теперь орёте, в рот вам, кило пиченья!!!»

Мущщины к тому моменту уже умерли, а старушки выздоровели.

- ЗАЧЕМ ВЫ ЗАКЛЕИЛИ БАНОЧКУ?! – Бесновалась могучая тётя, и трясла Юлькиным анализом над головой уже умершых Ваниных родственников, - Я ЗНАЙУ, ЧОТАМ У ВАС ЛЕЖЫТ???!!!!

Юлька пыталась отнять у нервной женщины свой кал, и огрызалась:

- А вот хочу – и заклеиваю! Мой кал! Моя баночка! Что хочу – то с ними и делаю! Быстро забирайте у меня говно, пока я вам тут прям в каталку не насрала!

- Хамка! – взвизгнула тётя, и стукнула Юлькиной баночкой по столу, отчего у той отвалилось дно, и Юлькины старания скрыть свой кал от глаз посторонних закончились полным провалом. Трупы мущщин уже начали странно пахнуть. А старушки вообще пропали из очереди.

- Говноройка криворукая! – выплюнула Юлька, и быстро накрыла свой экскремент моим направлением на анализ крови.

- Вон отсюда! – визжала тётка, и уже схватилась за ручку каталки.

Второй части Марлезонского балета мы с Юлией ждать не стали, и поэтому быстро съеблись из поликлиники, забыв взять в гардеробе свои куртки.

Через неделю Юлькино направление вернулось обратно в кабинет к нашему раённому гинекологу, с пометкой: «Кал нужно сдавать в чистой прозрачной посуде. Пересдать»

Вот этого надругательства Юлька уже не вынесла, и мы с ней перевелись в другую поликлинику. Тоже раённую, но настолько нищую, что у них даже микроскопа лишнего нету, чтоб витамины в говне поискать. И наш кал в этой поликлинике нафиг никому не был нужен.

Как оказалось, у нас и токсоплазмоза не было, и дети родились непохожими на Ваню Румля, а то, что они похожы на моево мужа – выяснилось только пять лет спустя, но это уже другая история.

А наша совеццкая медицына навсегда останецца самой лучшей медицыной в мире. Это вам подтвердит любой лоботомированный инвалид, и Ваня-Рубль в частности.

Зато я теперь точно знаю, что в говне есть витамины.

© Мама Стифлера

[Ravshanovich]

Одноклассники.ru

Вся страна сидит в «Одноклассниках». И вся эмиграция тоже. Пожарные сидят между пожарами, а иногда вместо, милиционеры зависают, врачи, банкиры с охранниками, домохозяйки и, разумеется, менеджеры среднего звена. Им-то сам Бог велел - компьютер на столе, начальник на деловой встрече, зам. начальника на работе, но тоже в «Одноклассниках», школьную любовь ищет… Все на сайте, все поголовно, и не только люди – депутаты попадаются! - один Ваня Лепёшкин там не сидит. Он то в тюрьме сидит, то дома на диване и без всякого компьютера. Но однажды – он как раз дома сидел, не в тюрьме - подарили ему компьютер. Ну как подарили – отдали. Ну, даже не отдали, а он сам попросил. Ну не попросил – взял и всё. Двери запирать на ночь надо, не в деревне живёте. Так вот – появился у него компьютер и Ваня сразу в эти «Одноклассники» зашёл, на друзей-подруг школьных посмотрел. Очень расстроился, очень. Какие там фотографии! Правда, у всех почему-то одинаковые. Бабы сначала на фото с ребёнком, потом в купальнике на море, если фигура позволяет. Если фигура уже не очень, тогда на фоне своего особняка и по пояс, но особняк целиком, все шесть этажей. Потом фото за компьютером – это она на работе, фото с шампанским – на корпоративной вечеринке и последнее – «Это я в Испании в прошлом году». Они в прошлом году почему-то все в Испании были. И на заднем плане обязательно какой-то мачо маячит – намёк на курортный роман. Хотя у нас таких мачо на любом рынке больше, чем во всей Испании. У мужиков фотографии почти такие же, только антураж пивной. Зонтик, под зонтиком столик, весь уставленный пивом – «Я во Франции». Другой зонтик, другой столик и пиво другое – «Я в Италии». Третий зонтик, третий столик с пивом – «Это я в Амстердаме» и так по всей географии. Плюс – обязательно! – фото за рулём дорогой машины и охота-рыбалка на фоне джипа. Лепёшкин же во франциях-италиях, разумеется, не был, про Амстердам и не слышал даже, рыбалкой не увлекался, а охотился только по ночам и только с целью наживы денег на выпить-закусить. Да и фотоаппарата у него никогда не было, его обычно милиционеры фотографировали. Машина, правда, была, но недорогая и не очень его. А пиво Лепёшкин вообще не пил, он по водке ударял и по самогону. Но настроение как-то поднимать надо и он вспомнил про своего дружка, они сидели вместе. Тот на компьютере и доллары делал, и свидетельства всякие, и акции «Норильского никеля», а один раз деньги какого-то банка на себя перевёл и поехал в Кемерово отдыхать, думал, это далеко и там не найдут. Его в Кемерово и не искали, его прямо в вагоне-ресторане взяли, в километре от Москвы. Вот ему-то Лепёшкин и позвонил. Дружок выслушал проблему, сказал, что это дело двух минут, но нужны всякие напитки. Лепёшкин всякие напитки взял и выехал.

На следующий день, приехав домой и поборов похмелье, Лепёшкин гордо открыл свою страничку в «Одноклассниках». Он не помнил, что за фотографии они вчера сделали, поэтому уже первая повергла его в шок. На ней он стоял между Путиным и Медведевым, а подпись гласила: «Я знакомлю Владимира Владимировича с Дмитрием Анатольевичем». Подписи под остальными фотографиями, как и сами фотографии, были под стать первой: «Я даю взаймы Абрамовичу», «Я учу петь Аллу Борисовну», «Я показываю Биллу Гейтсу, как работать на компьютере», «Я объясняю Гусу Хиддинку футбольные правила», «Я выгоняю из своей постели Наоми Кэмбелл и Дженифер Лопес», «Я покупаю десяток яиц Фаберже», «Элтон Джон и Борис Моисеев поют мне колыбельную»… Эту фотографию Лепёшкин решил на всякий случай удалить, слышал он что-то нехорошее про этих Джонов-Борисов. Зато следующее фото ему очень понравилось. На нём он гордо скакал на белом коне по степи, в папахе и бурке, с нагайкой в руке, а от него трусливо убегала украинская армия, уплывал флот и улетала авиация. Подписано фото было просто: «Я возвращаю Крым России». Оставшиеся фотографии Лепёшкин уже не просматривал, а быстро пролистал. На них он кормил с рук Валуева, запускал в космос Гагарина, отгонял Сальери от Моцарта и тушил Жанну д’Арк. Самая последняя фотография была сделана, наверное, когда напитки уже кончились. Счастливый Лепёшкин выходил из роддома под руку с Девой Марией. В руках у Лепёшкина был свёрток с ребёнком. Встречающие стояли на коленях, не смея поднять глаз. От Лепёшкина исходило какое-то неземное сияние. Невдалеке братья Кличко заранее били Иуду. Водитель лимузина каялся. Короче, Ваня Лепёшкин остался доволен.

Письма Ване начали приходить сразу и в огромных количествах. Отличница, которая отторгла Ваню на выпускном, предлагала срочно встретиться и исправить эту ошибку, остальные девушки просто присылали свои фотографии и номера не только телефонов, при этом каждая третья хотела родить от него ребёнка, а у каждой второй он уже был и, разумеется, от Вани. Мужики просили взаймы и звали в баню обсудить совместный бизнес, а некто Кузьмичёв именно Ване мечтал задёшево продать партию мопедов. В городе Сыктывкаре назвали новую улицу его, Вани Лепёшкина, именем, там осталось только вырубить лес, положить асфальт, построить дома и можно заселяться, в какой-то деревне открывали его бюст, приглашали на открытие и просили немного денег на торжества, женская волейбольная команда из Томилина предлагала купить её всю целиком вместе с сеткой и мячиками, но без маньяка-тренера… Много было писем, очень много, а последним пришло послание от Абрамовича. Он интересовался, где, когда и сколько он взял взаймы у господина Лепёшкина и как ему вернуть долг. Господин Лепёшкин вспотел и, не мешкая, стал писать ответ. Сначала он написал, что Абрамович взял у него взаймы в марте, у входа в универсам на 3-ей Парковой улице. Перечитав, Ваня решил, что это несолидно и переделал универсам в сберкассу, а март в сентябрь. Получилось лучше. Насчёт суммы Ваня решил сразу – 100 долларов. Но руки предательски дрожали после вчерашнего и в итоге нулей получилось чуть больше…

Через час люди Абрамовича привезли Ване дипломат с деньгами. Солнце на землю, конечно, при этом не упало и мир не перевернулся. Упал и перевернулся Лепёшкин, когда, проводив гостей, открыл дипломат. Денег было так много, что Ванины математические способности не позволяли их сосчитать.

Большие суммы учат и дисциплинируют. Ваня Лепёшкин со временем стал преуспевающим бизнесменом. Он женился на отличнице, некогда его отторгшей, купил шестиэтажный особняк, возле которого с утра до вечера играет в волейбол женская команда из Томилина и послал приглашение Наоми Кэмбелл. Он вообще старался строить свою жизнь по фотографиям из «Одноклассников», хотя не всё, конечно, проходило гладко. Приехавшая Наоми, например, оказалась пожилой пьющей негритянкой и чуть не разрушила Ванину семью, Билл Гейтс на письма, даже со смайликами, не отвечал, Алла Борисовна отвечала, но исключительно матом, Путин с Медведевым познакомились давно и без Вани, а Жанны д’Арк с Моцартом и Сальери так вообще в живых не было, что Ваню очень удивило. Вскоре он в «Одноклассниках» разочаровался и перестал туда заходить. Чего там делать-то, на рожи эти противные смотреть? Ваня свой сайт создал – «Однокамерники.ру». Сайт сразу стал очень популярным, жизнь на нём закипела, особенно в группах «Лефортово» и «Бутырка». Всё правильно рассчитал бизнесмен Ваня Лепёшкин. Ведь в какой стране живём? Сегодня ты в своём офисе в «Одноклассниках» сидишь-общаешься, а завтра налоговая случайно зашла, обиделась на что-то и… «Владимирский Централ, ветер северный…».

@Илья Криштул

[Ravshanovich]

Путь к девушке через РОЗЫ!

Иногда воспоминания юности очень помогают прожить день сегодняшний.

Когда я только закончил школу, я был уверен что девушкам кроме денег, которых естественно у меня хватало только на пиво и сигареты, ничего больше не надо. Причем чем красивее девушка, тем больше денег нужно на нее тратить. И вот, совсем не случайно а очень намеренно, я отбил у своего друга девушку. Да он и сам был не против, чтобы ее отбили. Девушку звали Алена и за ней бегали парни нескольких микрорайонов, а шансов у меня, по моему мнению, было очень мало. В первый же вечер Алена объяснила мне, что не деньги главное. Главное-внимание к самой девушке. Мол, если ты тратишь на нее деньги, и это совсем не отражается на твоем бюджете - это не романтично и вообще плохо. Но если ты на последние деньги купил какой-нибудь подарок - честь и хвала тебе! Я слушал Алену очень внимательно, пытаясь одной рукой залезть в ее трусики, а другой пощупать ее немаленькую грудь. И не понимал ничего из того, что она говорила. Прогуляв со мной несколько вечеров Алена объявила что уезжает на море с родителями, и что у меня есть шанс! Если я смогу ее удивить, и убедить что без нее очень скучал, то получу главный приз. Я попытался начать сразу с приза (а вдруг игра не стоит свеч) но получил коленом между ног и улыбнувшись через силу, пообещал достать звезду, свернуть какую-нибудь гору и т.д. Алены не было неделю, и вот у меня дома звонит телефон. Оказывается, завтра она приезжает и вся готова к сюрпризу.

За советом я обратился к старшему и опытному товарищу, который за литруху Кайзера (была тогда такая недорогая водка) мне популярно объяснил что все бабы любят золото и розы. Срочная инвентаризация наличности после распития Кайзера показала, что денег не хватит даже на похоронную гвоздичку. Грустный от того, что не удалось родиться мажором, я пошел бродить по району. И вдруг перед райсполкомом я увидел огромную клумбу замечательных роз. Причем это были не маленькие кустики, а огромные, ничем не отличающиеся от дорогущих голандских, розы. Ну, как все просто. Я даже немного разочаровался. Приду ночью, нарежу охапку роз и смогу всем хвастаться, что красавица Алена мне дала! Дома стрельнул у родителя денег, чтобы купить пива перед важным делом, взял у соседа секатор и пошел во двор играть в карты.

И вот уже темно, карты закончились, потом закончился самогон, и я был вполне готов идти на дело. Подойдя к нашему исполкому, я увидел, что вся площадь перед ним ярко освещена прожекторами. Замечательно! Можно будет выбрать самые лучшие розы! А то я уже начал переживать, что нарежу в темноте некрасивых, и придется их выбрасывать. Ну, сомнения в сторону, и я принялся за дело. Секатор оказался тупой, а розы ужасно кололись. Я сначала решил нарезать сто одну но потом понял, что все женщины мира не стоят такого количества цветов и решил остановиться на пятнадцати. С трудом срезав штук девять я понял что розы - довольно объемная конструкция. И вдруг в ночной тишине раздался чей-то грозный крик. Некто вспоминал чью-то маму, обещал кому-то такие пытки, что мне вдруг стало страшно. Вот же кому-то сейчас вломят, подумал я и вдруг понял, что вломить собираются именно мне. Прямо на меня несся от исполкома орущий и размахивающий палкой мужик. Время вдруг замедлилось, ноги стали совсем ватные и стало трудно дышать. Мне вдруг стало себя очень жалко, я не люблю, когда меня бьют да еще к тому же палками, и я побежал. Я несся как спортсмен, но это продолжалось очень недолго. Я понял, что тот, кто за мной гонится, не курит, и наверно в детстве занимался спортом, потому что у меня сил бежать уже не было. Мой преследователь мало того, что меня догонял, так он еще и выкрикивал на ходу все, что думал обо мне и моих близких родственниках. Рядом с исполкомом стояли пятиэтажки и, пробегая мимо, я решил сбросить розы. Как раз на клумбу возле одного из подъездов. Аэродинамика значительно улучшилась, и это вовремя спасло меня от удара палкой по спине. По тембру звука, произведенного палкой об асфальт я понял, что это никакая не палка, а металлическая труба водогазопроводная. И это совсем не радовало.

Не знаю почему я повернул к исполкому. И подбегая к его входу я внезапно подумал, что сторож, выбежав из здания, мог оставить дверь открытой. Сторож понял это тогда, когда я, резко распахнув входную дверь, закрыл ее перед самым лицом ужасного сторожа, и повесил на петли специально для этого предназначенную металлическую дужку. Сторож, осознав свой тактический просчет, дико разъярился. Он кидался на двери как монстр из фильма ужасов. Спасибо тому, кто придумал делать двери в такие учреждения из небьющегося витринного стекла. Сторож выл и плакал, но понимал, что если он разобьет дверь своей железной трубой, то не факт что сможет поймать меня. И тогда за двери придется отвечать ему.

В общем, сторож присел на крыльце, и по его виду было понятно, что он замышляет что-то весьма мерзкое. Но хозяином положения пока был я, и чтобы не скучать я обследовал холл исполкома. Стол с лампой - место обитания злобного сторожа, жесткие сидения для посетителей и двери, двери, двери. Одна дверь была чуть приоткрыта, и явно слышалось урчание холодильника. Желудок мой заурчал в унисон и я решил осмотреть объект. В холодильнике лежал бутерброд, и стояла бутылка пива. Вот это находка! С пивом и бутером я подошел к двери и пнул ее, чтобы несчастный сторож обратил на меня внимание. Вид меня, пьющего его пиво привел сторожа в состояние полнейшей грусти. Он обзывал меня сволочью и другими намного более плохими словами и обещал позвать милицию.

Удивительно, как эта мысль раньше не пришла ему в голову! Метров триста от исполкома находилась почта, и там был телефон-автомат. Но сторож прекрасно понимал, что путь к телефону означал исчезновение меня. И объясняй потом ментам что ты не лошадь. Сторож пытался блокировать дверь своей железной трубой, но видно строители предусмотрели такие варианты. Дверь исполкома снаружи никак не запиралась. Тогда этот враг человечества стал орать "Ми-и-и-и-и-ли-и-и-и-и-ици-и-и-и-и-ийа-а-а-а-а-а!" Но разбудить милицию ночью в то время было почти невозможно. К тому же до ближайшего опорного пункта было чуть больше двух км. Мне надоело смотреть на воющего сторожа, и я решил покинуть помещение. В комнате с холодильником я открыл окно, но вопли сторожа меня все равно раздражали. Подойдя к двери я ему строго сказал, что если он не прекратит орать, я вызову милицию. Сторож заткнулся и стал соображать, капая на ступени ядовитой слюной. Понятно любому младенцу, что приехавший наряд милиции заберет хулигана, а ответственного работника оставит в покое. Разница между хулиганом и ответственным работником в том, что хулиган на улице, а бдительный гражданин на рабочем месте. И никакая милиция не будет выяснять, как и что, а даст по почкам хулигану и увезет его в место обитания обезьян. Я поднял трубку и набрал ноль два. Сторож замер, прижав свое волосатое ухо к двери. "Алло, милиция! Я живу возле исполкома. Тут хулиган ломится в дверь исполкома, а сторож наверно спит. Орут спать не дают. Приезжайте скорее, наведите порядок. " Милиция в нашем районе всегда приезжала очень быстро. Минимум через пол часа. У меня еще было время выкурить сигарету и допить пиво. Сторож слышал беседу и решился на отчаянный шаг. Этого я от него не ожидал. Рассудив здраво, что менты не будут бить того, кто уже избит, этот хренов сторож ебанул своей железкой себя по голове. Причем одного раза ему было мало, и он двинул еще. Бил с любовью, поэтому после второго раза отключился. Вот так история, подумал я. И, открыв дверь исполкома, рванул к домам. И тут я вспомнил про розы. Вот клумба возле подъезда, а вот и мой букет, слегка разбросанный по земле. Собирая розы я подумал что юноша, идущий с букетом роз среди ночи по нашему поселку, обязательно вызовет подозрение работников милиции. Поэтому собрав розы я спрятался в подъезде. Милиция приехала на удивление слишком быстро. Причем сразу несколько машин. В ночи я слышал, как пепсы обсуждают план оцепления района. Вот это попал! Ага, а вот идут как раз в мой подъезд. На ципочках я взлетел на пятый этаж, и , О БОГИ, люк на крышу был без замка. Через миг я уже лежал на крыше. Причем тому, кто решил бы открыть люк сначала пришлось бы сдвинуть меня, потому что на этом люке как раз я и лежал. В ночи я слышал, как хрипят милицейские рации, видел, как скорая увезла тело несчастного сторожа. В голове крутились песни из тюремного репертуара. С рассветом я заснул. Проснулся от того, что солнце светило прямо в глаза. Замотав розы в обрывок рубероида я спустился на улицу и смело двинулся домой. Произошедшее ночью напоминало страшный сон. Обмотав дома букет цветной бумагой я двинулся к Алене. Да, я был победителем! И меня ждал сюрприз. Первый сюрприз преподнесли бабки возле моего дома, сообщив мне, что милиция ищет бандитов, напавших на сторожа райсполкома. Второй - мама Алены, весьма точно опознавшая розы. Оказалось, что она работала на почте как раз напротив исполкома. Но Алена была на седьмом небе от счастья. Сам факт того, что розы именно украдены , приводил ее в состояние крайнего возбуждения. И вечером, сидя во дворе в компании друзей я радостно и беспрепятственно мял siski Алены. А все пацаны обсуждали нападение на исполком. Банда на джипе подавила розы на клумбе и чуть не убили сторожа. Ну и проводив Алену домой я получил то, ради чего все и затевалось.

А возле исполкома до сих пор боюсь ходить, несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет с момента той истории.

©jamal

[Ravshanovich]

Выживший!(легсека)

Песал старательно, высунув язык

Мне опять снится сон про отца, который умер много лет назад, еще до эпидемии. Во сне он приходит в дом, я помню, что он вроде бы умер, однако с досадой обнаруживаю его живым и здоровым, и как всегда пьяным. Он рассказывает мне про женщин, он говорит мне: "Наблюдай за ними издалека, не доверяй никому из них. Нет рас, нет вероисповеданий, есть только два враждующих лагеря, вход в которые определен при рождении." Его слова вылетают облачками пара и тают в воздухе, словно подтверждая призрачность и бесполезность суждений...

Меня будит отвратительный крысиный писк будильника, который я предусмотрительно поставил подальше от кровати. Это обстоятельство не раз спасало его от участи быть разбитым об стену. Не могу понять, какими идеями руководствуются производители данного девайса, каждый раз выпуская будильники все более мерзкие по звучанию. За окном серое февральское утро, промозглый ветер гоняет по двору обрывки газет и мусор из помойки. На кухне по радио бубнит президент Сергеева, отмечая повышение уровня жизни и тарифов на энергоносители. Я набираю в кружку мутной воды из под крана и разжигаю на плитке половину таблетки сухого горючего, отмечая, что в ящике стола осталось всего две. Вчера я отстоял три часа в очереди за газом, и ушел с пустым баллоном. Если не заправлю его в ближайшее время, придется ломать мебель для растопки. Перебои с газом и электричеством за последний квартал участились, а отопление в домах последний раз функционировало два года назад.

Пока вода нагревается, я тщательно скоблю подбородок старым станком Venus с неудобной ручкой, придирчиво осматривая себя в подслеповатое облупившееся зеркало над раковиной. Не должно быть даже намека на щетину, если я не хочу оказаться в "доилке". После бритья я тщательно наношу тональный крем, кладу тени и чуть подкрашиваю тушью ресницы. Завершающим штрихом я смазываю губы помадой грязно-кирпичного цвета. В отражении на меня смотрит унылое лицо мужеподобной самки. Первое правило- в моей внешности не должно быть ничего яркого и крикливого. Второе правило- молчать, чтобы голосом не выдать себя. Третье правило- как можно меньше контактов, в одиночестве мое спасение.

Я растворяю в кружке бульонный кубик и сажусь завтракать. По радио передают новости: "Вчера президент Западной России нанесла визит в город Санкт-Петербург. В ходе общения с губернатором Матвиенко были отмечены тенденции к росту развития промышленности региона....бла...бла...". Я еще застал время, когда работали Кировский завод и Электросила, на проходных висели объявления "Требуются:", а уставшие после рабочего дня мужики осаждали ларьки с бутылочным пивом.

...Последнее перед эпидемией лето было особенно жарким, словно пытаясь дать неизбалованным солнцем питерцам самые теплые воспоминания, которых больше не будет. На лавочках в парках сидели утомленные прогулкой парочки, с веселым смехом пробегали молодые студентки, дети висели у родителей на руках, попрошайничая мороженое. Я лениво наблюдал за прохожими из прохлады салона "мазды", обреченно плетущейся в многокилометровой пробке. Менеджер среднего звена в крупной компании, карьера с перспективами роста, ипотечная "двушка" в Озерках, отпуск на Мальдивах, бильярд по средам и боулинг по субботам. Спокойная размеренная жизнь и уверенность в завтрашнем дне...

Я надеваю бюстгалтер, набитый ватой до второго номера и тесные плавки. Зимой проще скрыть угловатые очертания своего тела, напялив на себя бесформенные тряпки и безразмерный женский пуховик. Открывая дверь, быстро осматриваю лестничный пролет. У соседей я давно заслужил статус "дибильной Нины из сорок четвертой квартиры". Со мной никто не общается, и если я умру, вряд ли меня обнаружат ранее лета, пока смрад разложения не заставит взломать двери.

Улица встречает сбивающим с ног порывом холодного ветра. Поплотнее закутавшись в старый пуховый платок, выхожу на дорогу, ведущую к центру. Глаза слезятся от ледяных крошек, которые щедро бросает в лицо февральская метель. По обочинам стоят коробки давно брошенных автомобилей, топливо давно стало ценной редкостью. Редкие в столь ранний час прохожие уныло месят снег валенками, направляясь по своим делам. До Рынка десять километров по прямой, через два часа открывают ворота, нужно успеть вовремя. Работа простая и непыльная- помочь хозяйкам расставить палатки, убрать снег с территории, подбирать мусор, в конце дня свернуться, там же закупить еды. Если повезет, прикупить керосина и свечей, и заправить газовый баллон. Хозяйка Рынка платит мало, но исправно, поэтому опаздывать нельзя, работу вмиг перехватят...

...Эпидемия захватила мир внезапно, первые случаи заболевания были отмечены одновременно в нескольких местах на разных континентах, поэтому ответственность за её возникновение возлагают на одну из женских экстремистских группировок. Её жертвами сперва оказывались половозрелые мужчины, это потом она мутировала на всех особей с хромосомой X-Y. Первые симптомы болезни напоминали простатит или гонорею- трудное мочеиспускание с болью, обильное слюноотделение, умеренные боли в горле. Поэтому к врачу в первые дни обращались немногие, запивая пригоршни антибиотиков. Потом следовала вторая фаза- острое воспаление яичек, резкое повышение температуры, тупая боль в нижнем отделе живота. Третья фаза- заражение крови и смерть. Случаи вырабатывания иммунитета, как у меня, были единичны, поэтому в 999 случаях из тысячи болезнь приводила к летальному исходу. Вирус оказался стоек и неуловим, мгновенно мутируя и развиваясь, обходя все сыворотки, легко передающийся и переносящий все дезинфекции. Его многообразный вид не оставлял сомнений в искусственном происхождении, природа не могла создать столь совершенное оружие.

Перед запертыми воротами Рынка толпится разношерстный народ- торговки с огромными сумками, толстые надутые покупательницы с такого же размера кошелями, хитрые воровки, которых выделяет опытный глаз, изможденные женщины-попрошайки с несчастными детьми на руках, и такие же, как я, "эйпойдисюдапринесито", бабы на подхвате. У ворот стоят мощные коренастые охранницы с собаками, отпугивающими хриплым лаем слишком близко подошедших к заветному входу. Рынок- единственное место в городе, где еще бурлит жизнь. Самые последние сплетни, самые свежие новости можно узнать тут, крутясь вокруг палаток.

Наконец ворота со скрипом давно не смазанных петель открываются. Раздается зычный глас хозяйки: "Так! Без суеты проходим, не стесняемся, гости дорогие!" Из толпы торговка кричит, поднимая руку: "Одна!" Я подбегаю первым, хватаю её неподъемные сумки и согнувшись от непомерной тяжести, прохожу с ней на Рынок. День начался удачно...

...Я провалялся дома почти месяц, загибаясь от острой боли в яйцах и паху. По телевизору показывали забитые палаты больниц, срочно развертываемые мобильные госпиталя, новости напоминали сводки с коллосального поля боя, где мужская половина человечества терпела полное поражение. Завернувшись в одеяло, я тихо скулил от непереносимой боли и панического страха перед неизбежностью. Я почти физически ощущал, как смерть гладила меня по голове своим черным крылом, принося волны страданий. Но я оказался случайной травинкой в поле смерти, которую не достала коса черной жницы, широким махом собирающей свой богатый урожай. Не раз я думал об этом. Чем это было- чудесным спасением или жестокой карой, я не понял до сих пор...

Я сваливаю снег в сани с закрепленной коробкой и выношу их за территорию Рынка, стараясь не задеть посетителей. Простая механическая работа помогает избавиться от мыслей в моей голове, насыпал-увез-свалил-вернулся. Многоголосый хор голосов вокруг что-то обсуждает, торгуется, ругается, смеется и плачет. Занятый своим делом, я пропускаю мимо ушей оклик: "Андрей?!" Владелица голоса приближается, повторяя еще раз:

-АНДРЕЙ, это ты???

Я стараюсь затеряться в толпе, но женщина догоняет меня. Хана. Лена... Обрюзгшая и постаревшая, с заметной сединой в локонах, выбившихся из-под платка.

-Андрей, ты меня узнал?- я провожу взглядом мимо неё, пожав плечами.

-Вы обознались, гражданка.

-И голос твой! Андрей, я столько лет тебя не видела!

По затихшему гулу голосов я догадываюсь, что наш разговор услышан. Вокруг настает пронзительная хищная тишина. Я отворачиваюсь и пытаюсь уйти, уткнув взгляд в землю, растворившись в напряженном молчании толпы женщин.

-Мужчина?- удивленно вопрошает внезапно появившаяся охранница. Все-таки надрессированные у хозяйки самки.

-Ну-ка стоять!- я понимаю, что сейчас лучше уйти с ней, чем быть изнасилованным и разорванным изголодавшимися бабами.

-Пройдемте на проверку половой принадлежности.- истерический шепот толпы. Я молю Бога, чтобы дойти до вагончика администрации целым и невредимым...

...Я тогда избежал участи остальных мужчин, справившихся с болезнью. Их заперли в бывших Боткинских бараках, предварительно повесив на окна решетки. Судьба этих несчастных оказалась куда горьче моей- привязанные ремнями к больничным койкам, они служили донорами спермы. Ежедневная белковая диета, строгий контроль, стимулирующие препараты и приборы для механической мастурбации очень быстро сводили их с ума. В народе Боткинские бараки быстро приобрели новое название- Доилка, и являлись предметом возбужденного обсуждения среди населения города. Ходили слухи, что за большие деньги некоторых самок запускали туда на ночь, где они неистово совокуплялись с больными сумасшедшими жертвами.

Полученной спермой оплодотворяли только достойных представительниц, крепкого здоровья и телосложения, чтобы усилить генофонд. Все мальчики вынашивались в утробе уже мертвыми, поэтому вскоре медики отказались от вынашивания плода с мужской хромосомой и оперативно обрывали беременность на ранних стадиях...

В вагончике меня приковывают наручником, вкрученным в стену. Стальной капкан под названием "Прикол" надежно обнимает мое запястье. Я пытаюсь подавить волны паники. Лохмотья, старательно напяленные утром, с меня срывают в мгновение ока. За окном возбужденно шумит людская толпа. Я стою голый, зябко переступая с ноги на ногу, и стараюсь прикрыть рукой свой сморщившийся от страха отросток дрожащей плоти. В комнатку заходит хозяйка Рынка.

-Тааак. Я ведь тебя давно знаю, Андрюююша!- издевательски растягивая гласные, коверкает она мое имя.

-В общем расклад такой. Вариант один- сейчас ты садишься в мою машину и девочки отвозят тебя ко мне домой. Дальше будем смотреть, что с тобой делать. Вариант два- я вызываю кого-нибудь с управления и тебя спешно отвозят в Доилку. Как тебе такой вариант, Андрюууша? Надеюсь, ты не импотент, а?

-Я...я не знаю.- дрожа скорее от страха, чем от холода, шепчу я.

Последний раз на машине я передвигался до эпидемии. У хозяйки огромный Лендкрузер 200, пожирающий бензин бочками. Не похоже, что она экономит на транспорте. Я осмысливаю свою участь. Утро ведь так хорошо начиналось! Лена, {censored}! Моя бывшая сотрудница, которую я периодически трахал в подсобке офиса на Московском. Не додумалась, долбанутая тварь, проследить меня от Рынка и заговорить по дороге домой. Хотя я бы её сразу придушил, как ту сучку, которая меня выпасла в прошлый раз.

Дорогу Лендкрузеру преграждает возбужденная толпа на улице. Охранница пытается объехать её по тротуару, но бабы кидают сразу несколько камней в лобовое. Стекло покрывается трещинами, осколки засыпают торпеду. Лендкрузер на автопилоте проезжает еще несколько метров и застревает в павильоне автобусной остановки. Боковые тонированые стекла рассыпаются, словно тонкий лед, я вижу в них озверевшие исступленные женские рожи. Сильные руки вытаскивают меня из окна. Я прошу Бога только об одном- чтобы все побыстрее закончилось.....

© Ехидный

[Ravshanovich]

Длинный, но интересный рассказ.

Феникс.

В камере нестерпимо воняло экскрементами, кровью и страхом. Единственный ее обитатель - заросший бородой человек в заскорузлых от крови лохмотьях - дико смотрел на Феникса, истово осеняя себя крестным знамением. Едва Феникс сделал к нему шаг, узник отпрыгнул, вжался в стену и, не прекращая креститься, с надрывными завываниями принялся читать молитву. Это Фениксу не понравилось: привлекать воплями внимание тюремщиков не следовало, он нахмурился и прижал палец к губам. Узник смолк. Теперь в камере было слышно только его частое хриплое дыхание. Феникс внимательно вгляделся в черты бледного, изможденного пытками лица узника и начал трансформацию. Смотреть на то, как лицо незнакомца, неведомыми путями появившегося в каменном мешке, оплывает и формируется вновь, превращаясь в точную копию его собственного, несчастный не смог. Глаза узника закатились; теряя сознание, он медленно сполз по стене на подстилку из гнилой соломы.

Обморок объекта оказался весьма кстати: времени заниматься разъяснениями у Феникса почти не было, портал должен был открыться с минуты на минуту. И когда это произошло, Фениксу оставалось только положить обмякшее тело в бледно-серебристый круг и послать сигнал об успешном завершении замены. Круг слабо мигнул и исчез вместе с телом узника. Феникс остался в камере один.

Хотя вся операция была рассчитана достаточно точно, прошло несколько часов, пока он услышал в коридоре топот подкованных железом сапог и бряцанье оружия. Заскрежетал замок, дверь открылась, в камеру вошли два стражника и кузнец с охапкой кандалов. Один из стражников что-то сказал Фениксу и почему-то засмеялся. Этого языка Феникс не знал: ввиду срочности и локальности операции настолько глубокая подготовка не требовалась. Однако догадаться, чего от него хотят, было нетрудно, и Феникс шагнул вперед, покорно протянув руки. Несколькими точными ударами молотка кузнец заклепал на его запястьях и лодыжках тяжелые, шершавые браслеты, стражники взялись за цепи и вытащили Феникса из камеры в коридор. Тот же стражник снова обратился к нему с каким-то вопросом. Не получив ответа, грубо дернул цепь, потом сплюнул и, уже не оглядываясь, поволок Феникса к выходу.

В тюремном дворе ждала запряженная парой быков телега, на которую его усадили. Охраны у него здесь прибавилось - полтора десятка вооруженных алебардами солдат во главе с офицером взяли телегу в кольцо. Возничий щелкнул кнутом, и телега медленно тронулась, грохоча по булыжной мостовой окованными железом ободьями колес. На узких городских улочках прохожих почти не попадалось. Лишь несколько раз проскользнули мимо торопливые тени, да на углу возле часовни две женщины с корзинами, ненадолго прервав оживленную беседу, проводили телегу и вооруженный эскорт равнодушными взглядами. Видимо, предстоящее событие не входило в число исключительных.

На центральной площади кое-какой народ все же собрался. Десятка четыре горожан толпились вокруг помоста со столбом и поленницей дров. Феникса свели с телеги и передали в руки подручным палача, которые сноровисто закрепили на столбе цепи и принялись обкладывать приговоренного дровами. На помосте появился монах, скороговоркой прочитал молитву и сильно прижал к губам Феникса серебряный крест. Он о чем-то спросил Феникса, потом повторил вопрос громче. Не дождавшись ответа, вздохнул, укоризненно покачал головой и сошел на мостовую. Дрова доходили Фениксу до колен, один из подручных обильно полил их вонючим жиром и уступил место палачу со смоляным факелом.

Тут произошла небольшая заминка: подручный раз за разом чиркал кресалом, но приготовленный трут никак не желал загораться. В толпе со смешками комментировали неловкость подручного. Наконец потерявший терпение палач отобрал у помощника кресало и с одного удара подпалил трут, а от него и факел. Монах снова затянул молитву; сухие, пролитые жиром дрова занялись дружно и дымно. Феникс подумал, что надо бы немного покричать, однако решил этого не делать - все происходящее ему уже изрядно надоело. Огонь разгорался все ярче, вскоре языки пламени, скрывшие Феникса от зрителей, охватили его плоть. А потом наступила темнота и долгая пауза...

* * *

Восстановление, как обычно, происходило медленно. Повинуясь пробудившейся воле, из окружающего пространства начали стягиваться атомы необходимых элементов. Они образовывали сложные органические молекулы, из которых выстраивались цепочки, формируя вокруг растущего скелета живую плоть. Процесс еще был далек от завершения, когда Феникс обнаружил, что снова способен думать.

"Интересно, сколько лет прошло на этот раз?" - была первая мысль. Естественное восстановление тела Феникса занимало от двух до пяти лет, если не вмешивались какие-либо внешние обстоятельства, вроде внезапных извержений вулкана, опустошительных наводнений или иных катаклизмов. Однако Феникс никогда не был склонен к спешке, предпочитая отдохнуть подольше. Чаще всего причиной пробуждения становилось новое задание.

Феникс вспомнил того, кого заменил на аутодафе - несчастный монах, приговоренный к смерти лишь за то, что предложил считать центром Вселенной не планету, а светило, вокруг которой она вращается. По сути же - сменить одно заблуждение на другое. Феникс очень надеялся, что Координаторы знали, зачем спасать это жалкое и довольно ограниченное существо.

Он попытался определить свое местонахождение и понял, что лежит под землей, а от поверхности его отделяет около двух метров грунта. Значит, это кладбище. Теперь под его мысленным контролем восстановление продвигалось значительно быстрее. Наступил момент, и он ощутил, как вначале дрогнуло, а затем ровно забилось сердце. Зрачки задвигались под закрытыми ресницами, рот наполнился слюной. Пора было выбираться наружу.

Грунт за прошедшие годы изрядно уплотнился, но Фениксу это помешать не могло. Напрягая мышцы, он легко сел, а потом и поднялся на ноги, выталкивая вверх пласт земли. Феникс выбрался из ямы, сделал первый глубокий вдох и огляделся. Как обычно, восстановление завершилось глубокой ночью, всякий раз это уберегало местное население от ненужных волнений, хотя порой случались и неожиданности. Однако теперь он был действительно один. Яркая полная луна освещала территорию кладбища, явно давно заброшенного. Да, с той последней замены времени утекло достаточно. Тем не менее малейшие следы воскрешения следовало тщательно замаскировать. Феникс забросал образовавшееся в почве углубление охапками прелой листвы и привел в порядок нарушенный травяной покров.

Широким неслышным шагом он направился к поселку, огоньки которого светились сквозь листву окружающей кладбище рощицы. До утра нужно было отыскать подходящую позицию для начала адаптации. Такое место он нашел на сеновале крайнего дома этой маленькой деревеньки. Забравшись глубоко в толщу пряно пахнущих стеблей, он прополз к щели меж досок сарая и приготовился наблюдать.

Тут в полной неподвижности Феникс провел два дня. Оставаться дольше не имело смысла. Крестьянская семья - хозяева двора - жила обычной сельской жизнью, наполненной тяжким монотонным трудом от рассвета до заката. За это время они обменялись едва ли десятком фраз, что было Фениксу отнюдь не достаточно, для того чтобы овладеть языком. Но у него вполне хватило времени, чтобы вырастить на себе тщательно скопированную одежду главы семьи. Это потребовало немалых стараний и затрат сил, зато теперь он не отличался от местных жителей по крайней мере внешне. Дальнейшая адаптация должна была проходить в совершенно иных условиях. Поразмыслив немного, Феникс решил, что, как и много раз прежде, такие условия он найдет в тюрьме, отсидев несколько месяцев за какое-нибудь мелкое преступление под личиной слабоумного. Зато после освобождения, полностью овладев языком и поменяв внешний облик, Феникс сможет жить в этой стране и в этом времени, наслаждаясь спокойствием до следующего вызова. В отличие от своих коллег Феникс возвращался домой нечасто, и Координаторы это даже поощряли, обеспечивая лучшего сотрудника на время служебного отпуска всем необходимым. Поэтому проблемы с деньгами или их эквивалентом в любых эпохах для Феникса не существовало.

Во исполнение своего плана Феникс решил отправиться в ближайший город, чтобы украсть там что-нибудь и тут же попасться. Он очень надеялся, что действующее законодательство не предусматривает в качестве наказания для мелких жуликов немедленную смертную казнь или членовредительство. Ни то, ни другое Феникса, конечно, напугать не могло, однако существенно осложнило бы его планы на длительный отдых.

К сожалению, сбыться его надеждам суждено не было. Вызов пришел в тот момент, когда Феникс вступил на территорию городского предместья.

Очередной объект замены дожидался своей участи в ином времени и на другом континенте планеты в жалкой тюрьме жалкого государства, власть в котором захватили какие-то мерзкие ублюдки, решившие, что удержат ее тем дольше, чем больше собственного населения истребят. Тот, кого накануне казни должен был заменить Феникс, не относился ни к научной, ни к политической элите. Просто рядовой и довольно немолодой уже преподаватель заштатного университета. Удивленный Феникс запросил подтверждения. Ошибки в работе Координаторов случались крайне редко, но такое все же бывало. Ответ пришел быстро и не оставлял места сомнениям. Задание было подтверждено в полном объеме. Феникс обреченно вздохнул, уточнил координаты и переместился. Его утешила лишь информация о том, что свои жертвы узурпаторы просто расстреливают, после чего бросают тела без погребения в реку. А потому восстановление в данном случае не займет и часа.

Так оно и случилось. Но раньше, чем он успел осмотреться на новом месте, пришел очередной вызов, куда более серьезный: теперь Фениксу надлежало немедленно отправиться в Египет времен строительства великих пирамид. А потом у него было еще много разных заданий...

* * *

Ничто не говорило о том, что этот великолепный лайнер должен всего через несколько часов рухнуть с десятикилометровой высоты в океан. С комфортом устроившись в мягких креслах, пассажиры вели неторопливые беседы, потягивали напитки, смотрели кинофильмы на индивидуальных экранах или просто сладко дремали. Трое детишек ясельного возраста копошились в куче мягких игрушек в специальном манежике, позабыв о родителях. Предупредительные красавицы стюардессы в коротких форменных юбках грациозно скользили по ковровой дорожке, готовые исполнить малейшую прихоть клиентов компании.

Феникс сидел на крайнем сиденье своего ряда, отхлебывая из бокала маленькими глотками хороший коньяк и наслаждаясь последними минутами безмятежного спокойствия. Его объект расположился четырьмя рядами дальше. Худенький молодой человек, почти мальчишка, юный гений астрофизики, стал лауреатом престижнейшей научной премии, за которой и отправился в Европу из провинциального австралийского университета.

Скорее всего, этот дальний перелет был первым в его недолгой жизни. Он пытался скрыть возбуждение, но удавалось ему плохо. Астрофизик вертелся на своем кресле, о чем-то азартно спорил, энергично жестикулировал и громко смеялся, не давая ни минуты покоя соседям, которые, впрочем, реагировали вполне благосклонно.

Лайнер слегка тряхнуло. Через несколько секунд толчок повторился с удвоенной силой. Сосед Феникса негромко выругался: напиток выплеснулся из его бокала на белоснежную сорочку. Толчки теперь следовали один за другим. Вспыхнуло табло, предлагающее пристегнуться. Стюардессы с профессионально-спокойными улыбками побежали по салонам, помогая пассажирам справиться с застежками ремней безопасности. Одна из них ловко вытащила малышей из манежа и раздала сидевшим рядом мамашам.

- Господа пассажиры, - прозвучал в динамиках спокойный голос командира корамля, - наш самолет проходит зону турбулентности. Для беспокойства нет никаких причин. Прошу вас занять свои места и пристегнуться.

Кроме экипажа только Феникс знал, что дело вовсе не в турбулентности. Выходила из строя система подачи топлива. Двигатели начали захлебываться. Вначале один, за ним другой, а потом и два оставшихся натужно закашливались, требуя пищи. Экипаж стойко боролся, подробно сообщая о происходящем на землю, однако противостоять неизбежности не было ни возможности, ни сил. Когда Феникс понял, что до перехода лайнера в свободное падение осталось не более минуты, он поднялся с места и шагнул к астрофизику. Стюардесса попыталась его остановить, потянув за плечо обратно, но Феникс не обратил на нее никакого внимания. Астрофизик сидел на среднем кресле. Толчки его ничуть не обеспокоили. На лице царило все то же выражение восторга, которое сменилось некоторой озадаченностью, когда Феникс, не утруждая себя возней с застежкой, одним движением разорвал ремень и выдернул астрофизика в проход.

На Фениксе скрестились десятки изумленных, но отнюдь не испуганных взглядов. Никто не успел понять, что происходит. Серебристый круг раскрылся, поглотил гения и тут же исчез. А через секунду самолет начал падать, и осознание этого обстоятельства в единый страшный миг настигло каждого.

Все должно было закончиться очень быстро. И хотя Феникс легко мог уйти вместе со спасенным астрофизиком, он не находил в себе сил оставить этих несчастных людей в последние минуты их жизни. Он не мог сделать для них ничего - только лишь разделить с ними общую судьбу. Феникс не стал возвращаться на свое место, теперь это уже не имело никакого смысла. Он просто сел на ковер, удерживаясь за ближайший подлокотник. Молодая женщина с ребенком в руках вскочила со своего кресла. Очередной рывок швырнул ее на пол, тогда она поползла к Фениксу, протягивая ему ребенка.

- Умоляю! Спасите его! Только его! - шептали ее губы.

В эти краткие предсмертные минуты сверхъестественного озарения она первой поняла смысл происходящего. Спустя секунду то же самое поняли и остальные. Салон наполнился криками и стонами. Люди тянули руки к Фениксу, хватали его за рукава, на него смотрели десятки глаз, исполненных смертной тоски пополам с немыслимой, сумасшедшей надеждой, его умоляли о спасении и тут же начинали проклинать, осознав с той же сверхъестественной проницательностью, что любые мольбы, обращенные к этому высокому человеку с печальным лицом, бессмысленны. И лишь та женщина, что поняла первой, все продолжала просить, поднося ребенка к самому лицу Феникса. Безмерная скорбь охватила Феникса, она владела им все долгие двенадцать с половиной минут падения и покинула лишь вместе с жизнью в момент страшного удара о поверхность океана...

* * *

Курбатов оторвался от компьютера и с недоумением посмотрел на вошедшего.

- Вам, собственно, что? - недовольно спросил он.

- Я ваш новый водитель, - напомнил Илья. - Машина стоит у подъезда.

- Ах, да! Вы...

- Меня зовут Илья.

- Да-да, Илья! У меня к вам просьба... Сейчас придет моя жена, ее нужно отвезти на дачу. Сам я не поеду, у меня очень много работы. Пожалуйста, дождитесь ее в приемной!

Он повернулся к экрану, показывая, что разговор окончен, но дверь вновь отворилась, и в кабинет вошла миловидная женщина лет тридцати с небольшой дорожной сумкой в руках.

- Леша, я готова.

- Да-да, - в голосе Курбатова Илья снова услышал нотки раздражения, что его немного удивило. - Оля, я не еду. Мне нужно срочно подготовить тезисы к совещанию в министерстве.

- Но как же так? - растерялась она. - К нам приедут Савельевы... ты же сам просил, чтобы я их пригласила.

- Я не еду! - раздражение в голосе Курбатова усилилось. - Тебя отвезет водитель... Как вас?.. Илья! А Савельевым ты все объяснишь. Может быть, я приеду завтра. Может быть, хотя точно сказать не могу. В любом случае, я пришлю за тобой машину. Все, Оля! Иди, иди!

Он развернул ее и не слишком вежливо подтолкнул в направлении двери. Илья увидел, что губы женщины задрожали. Ему было неудобно присутствовать при этой семейной сцене, он повернулся и поспешил к выходу.

- Э... Илья! - окликнул его Курбатов. - Когда вернетесь, на сегодня можете быть свободны. Но завтра ровно в десять машина должна стоять у подъезда.

Подойдя к машине, Илья предупредительно распахнул заднюю дверцу, но Ольга обошла автомобиль и села на сиденье рядом с водительским.

- Я буду показывать дорогу, - сказала она. - Ведь вы туда ни разу не ездили.

В голосе ее все еще трепетали нотки не угасшей обиды. Некоторое время ехали молча.

- Он не всегда был такой, - вдруг сказала Ольга. - Это все ответственность... эта дурацкая фирма, которую он организовал. У него не хватает времени на то, что он любит больше всего.

Илья деликатно молчал.

- Прежде всего он ученый, - продолжала она. - Он просто занимается не своим делом.

Полугосударственный концерн, президентом которого был Курбатов, производил медицинскую технику высокой сложности. Начав практически на пустом месте, он отыскал по всей стране квалифицированные кадры, весьма быстро восстановил разваленное производство и теперь весьма уверенно теснил посредников, наводнивших рынок дорогим импортом. Рынок, на который вторгся Курбатов, стоил огромных денег, его бизнес постепенно начал серьезно затрагивать интересы многих влиятельных лиц. Поэтому он был чрезвычайно опасен.

- Я помню его совсем другим, - говорила Ольга. Илья понимал: ей необходимо выговориться и совершенно неважно кому, пусть даже шоферу, которого она видела впервые в жизни. Он просто оказался рядом в нужный момент. - Я была лаборанткой в институте, а его только что избрали членом-корреспондентом Академии...

Поглядывая в зеркало заднего вида, Илья обнаружил, что вот уже несколько поворотов подряд за ними неотступно следует серый, изрядно забрызганный грязью "опель". Не отставая и не приближаясь более чем на две машины, "опель" старательно повторял все маневры Ильи. Ради проверки Илья сбросил скорость и перестроился в правый ряд. "Опель" немедленно сделал то же самое.

- Нет-нет, здесь поворачивать не нужно! - воскликнула Ольга.

- Я просто хотел объехать возможную пробку, - пробормотал Илья.

- В это время пробок уже нет.

Илья послушно вырулил влево и вновь увеличил скорость. "Опель" шел как приклеенный.

- Он... он никогда не хотел... - Ольга резко замолчала и взглянула на Илью, внезапно осознав, что делится наболевшим с совершенно незнакомым и, скорее всего, абсолютно равнодушным человеком.

- В жизни каждой семьи когда-нибудь обязательно возникают трудности, - негромко и мягко произнес Илья. - Чаще всего их удается успешно пережить. Но случается и по-другому. Мне, например, пережить трудности не удалось. Но я почему-то уверен, что у вас все будет хорошо.

Напряжение в лице Ольги исчезло, оно сделалось печальным и по-детски обиженным.

- Не знаю, - вздохнула она. - Я в этом совсем не уверена. А что случилось у вас? Извините, если я лезу не в свое дело.

- Ничего исключительного, - сказал Илья. - Просто была хорошая семья, а потом ее не стало. И я до сих пор не могу точно сказать, кто в этом виноват.

Ее взгляд был долгим и изучающим. Она легонько коснулась ладонью его локтя.

- У вас тоже все будет хорошо! - сказала Ольга. - Обязательно!

С этой минуты между ними что-то произошло. Они больше не говорили о личном и грустном - все только о разных пустяках, Илья осторожно шутил, а Ольга охотно смеялась. Так и доехали.

"Опель" отстал примерно за километр до въезда в дачный поселок. "Может, просто совпадение?" - подумал Илья. Он проводил Ольгу до крыльца, вежливо отказался от приглашения поужинать и увидел, что отказ Ольгу заметно огорчил. Нужно было отправляться обратно. Проезжая ближайшую развилку, увидел, как серый "опель" вынырнул со стоянки, снова пристраиваясь в хвост. Нет, совпадением это быть никак не могло.

* * *

Точно рассчитать на тысячелетия назад момент замены практически невозможно. Время многовариантно, его поток, следуя по основному руслу, изобилует стремнинами, перекатами, локальными водоворотами, то появляющимися, то исчезающими, чтобы тут же возникнуть в ином месте. Предшествующий моменту замены вероятностный ход событий по объективным причинам рассчитывался с разной точностью. Иногда точность расчетов доходила до девяноста процентов - как в случае с приговоренным к сожжению на костре монахом, - а иногда не превышала и сорока. И тогда Фениксу приходилось прибывать на место заранее, порой за несколько месяцев или даже лет, адаптироваться, вживаться в среду, отслеживая перемещения объекта замены, постепенно приближаясь к нему с тем, чтобы в момент, предшествующий критическому, оказаться рядом и выполнить свою работу, не оставив следов.

Труднее всего приходилось, когда гибель объекта была не спланирована чьей-то злой волей, а происходила случайно - в катастрофе, аварии. Объект мог погибнуть от ножа уличного грабителя, изначально вовсе не желавшего наступления такого результата, на его голову мог рухнуть кусок стены, его могло поразить ударом молнии, и всякий раз сказать точно, когда и где именно такое произойдет, расчетчики были не в силах. Более того, нередко, располагая лишь приблизительной датой его кончины, расчетчики вообще не знали, как закончилась жизнь объекта. Так было, например, с несколькими выдающимися учеными, погибшими в таежных концентрационных лагерях от голода и болезней, исчезнувшими без следа исследователями белых пятен континентов или потерпевшими кораблекрушение где-то в океанских просторах.

В таких случаях приходилось полагаться на интуицию Феникса, который самостоятельно планировал ход операции и решал, когда следует произвести замену. Он делал это, а затем в личине замененного объекта проходил оставшийся тому отрезок жизненного пути до рокового момента. Отрезок этот не должен был быть слишком велик: несмотря на все совершенство внешней маскировки, наиболее близкие объекту люди обязательно обнаружили бы подмену, а допустить этого Феникс не должен был ни в коем случае. Однажды такое чуть не произошло. Сосед по лагерному бараку, пораженный открывшимся, вдруг уставился в глаза харкающему кровью доходяге и потрясенно прошептал: "Викентий Савельевич! Что с тобой? Кто ты?" Феникс ничего не ответил, потому что как раз в этот момент умер. А через несколько дней в том же бараке умер и проницательный сосед...

* * *

Ровно в десять Илья подкатил к подъезду "тойоту" представительского класса и набрал код домофона.

- Алексей Игоревич? Это Илья, водитель. Машина у подъезда.

- Жди, - сухо прозвучало в ответ. - Скоро выйду.

- Алексей Игоревич! - заторопился Илья, пока хозяин квартиры не отключил прием. - Мне нужно набрать воды для стеклоомывателя. В гараже машину не подготовили.

Он услышал недовольное хмыканье.

- Хорошо, заходи. Открываю!

Илья вошел в подъезд и поднялся на лифте в квартиру. Дверь открыл крепкий парень со снайперским прищуром глаз. Личный охранник.

- Кто остался в машине? - спросил парень с ходу.

- Никто, - пожал плечами Илья. - Там сигнализация.

- Тебя чему учили, дурак?! - бодигард отпихнул Илью и стремительно бросился вниз по лестнице. - Ни на шаг от объекта! - крикнул он двумя пролетами ниже.

Илья аккуратно закрыл за собой дверь и пошел по длинному коридору, устланному пушистой ковровой дорожкой. Открылась дверь ванной комнаты, выглянул Курбатов.

- А-а, - сказал он. - Вон там набирай. Во второй ванной.

И снова скрылся за дверью. Вид у него был усталый, опустошенный. Под глазами набрякли темные мешки, белки глаз пронизаны сетью красных сосудов. Так можно выглядеть и после долгого, тяжкого труда, и после ночи безудержного загула.

Пожалуй, решил Феникс, момент самый подходящий. Он шагнул в ванную комнату вслед за Курбатовым, развернул его к себе и взял за руки.

- Что вы делаете?! Что! - попытался тот вырваться, но Феникс уже не обращал на него внимания, сосредотачиваясь на процессе трансформации.

Курбатов с ужасом смотрел, как меняется лицо его шофера Ильи. Утонули в орбитах, затянулись глаза, нос расплылся по щекам, стек на губы, еще через секунду матовая поверхность, отдаленно напоминающая человеческую кожу, полностью разровнялась, превратившись в совершенно гладкий овал манекена для головных уборов. А еще через секунду она начала принимать совершенно новые очертания. Словно пузырь из кипящей каши всплыл нос с характерной утолщенной переносицей, образовались глазницы, веки, брови, сформировался рот с тонкими бледными губами, скулы чуть расширились, глаза открылись, и на Курбатова взглянула его абсолютная копия.

Он снова рефлекторно дернулся, но державшие его руки монстра обладали нечеловеческой силой.

— З-зачем это?! - потрясенно пробормотал Курбатов. - Кто вы?

— Вам все объяснят, не нужно ни о чем беспокоиться, - ответил монстр странно знакомым голосом, и лишь спустя секунду Курбатов догадался, что голос этот - его собственный. - У нас мало времени, - проговорил дубль мягко, но неуклонно двигая Курбатова в центр ванной комнаты, где на итальянском кафеле появился странно мерцающий серебристый круг. В воздухе разнесся резкий запах озона, Курбатов отчаянно рванулся, крикнул "нет!", но серебристое сияние уже объяло его, спеленало и растворило без остатка...

Феникс подождал, пока канал окончательно закроется, а потом неторопливо переоделся в приготовленный Курбатовым костюм, вышел на лестничную площадку и тщательно запер квартиру. В соответствии с прогнозом с этого момента начинался отсчет последних часов или даже минут земной жизни академика Курбатова.

Охранник топтался на тротуаре возле машины.

- Я поеду сам, - сказал Феникс, предвосхищая его вопрос. - Водитель остался в квартире, я попросил его кое-что сделать. Он закроет дверь и отдаст ключи консьержу. Вы мне тоже на сегодня не нужны, можете быть свободны.

- Но, Алексей Игоревич! - воскликнул охранник. - Мы ведь с вами все это уже обсуждали! Так нельзя!

- Вы мне не нужны, - сухо повторил Феникс. - Увидимся в понедельник.

Настоящий Курбатов действительно нередко отпускал водителя и садился за руль сам, но отказ от охраны был существенным отступлением от правил. Впрочем, телохранителям он платил из своего кармана, поэтому последнее слово оставалось за ним.

- Вы напрасно так поступаете, - угрюмо сказал охранник.

Не удостоив его ответом, Феникс сел в машину и включил двигатель. Охранник не подозревал, что сейчас ему спасли жизнь. Пережив множество смертей, приходивших к нему в самом разнообразном обличье, Феникс старался не умножать вокруг себя их количество. Отдельная жизнь третьестепенного персонажа человеческой истории практически не влияла на будущее. Рожденное произведенным изменением возмущение Хроноса затухало без следа в течение нескольких десятков лет. Прогноз расчетчиков гласил: охранник должен был погибнуть вместе с Курбатовым, и Феникс испытывал удовлетворение от того, что расчет в этой части оказался неверен.

Слежку за собой он заметил, как только вырулил со двора на улицу. Сегодня роль "хвоста" исполнял синий "форд", тоже достаточно старенький и неприметный. "Интересно, как это произойдет? - подумал Феникс. - Дистанционный взрыв? Лобовое столкновение с грузовиком? Выстрел снайпера?"

Город кончился, и через некоторое время дорога очистилась от транспорта. На серой ленте шоссе Феникс остался наедине с преследователем, однако изрядно приотставший и едва заметный в пелене моросящего дождя "форд" вовсе не стремился его догнать. "Значит, все-таки грузовик, - заключил Феникс. - Или все же снайпер?"

Он сбросил скорость, входя в поворот к дачному поселку. Если на него организована засада, она должна располагаться именно здесь: лучшего места не придумаешь. Но против ожиданий Феникса густые придорожные кусты вовсе не стали плеваться автоматными очередями. Осенний лес был тих и безлюден. Проселок изобиловал поворотами, и Феникс сейчас не мог видеть своего преследователя, хотя был уверен: тот неотступно следует за ним. Тем не менее ничего не происходило, и это Феникса слегка озадачило. Может быть, убийцы ждут его на даче? Нет, никто не мог знать, что Курбатов сегодня отправится именно туда. Значит, покушение откладывается на неопределенное время? Этого быть не может, поскольку день смерти Курбатова был известен совершенно точно. В сущности, не стоило ломать голову над предположениями. То, что сегодня должно случиться, обязательно произойдет. Фениксу оставалось только ждать.

Охранник у ворот поселка, узнав Курбатова, махнул ему в знак приветствия рукой и поднял шлагбаум. В этот дождливый осенний день в поселке почти никого не было. Дачный сезон закончился, а местные жители не принадлежали к тем, кто стремится непременно провести уик-энд вне города. Феникс тихонько ехал по узкой улочке, убеждаясь в полном отсутствии соседей. Створки автоматических ворот его участка разошлись по сигналу инфракрасного датчика, Феникс подъехал к самому крыльцу и заглушил мотор.

В холле громко работал телевизор. Ольга сидела в кресле и смотрела на экран. Так могло показаться, но на самом деле Феникс увидел, что ее взгляд просто был устремлен в этом направлении. Глубоко погруженная в свои мысли, Ольга вряд ли воспринимала мелькающие картинки сериала. Феникс кашлянул, обозначая свое появление. Ольга медленно повернулась и выключила телевизор.

- Алексей, это ты, - сказала она без удивления. - Я тебя не ждала. Савельевы уехали еще вчера вечером. Женя сказал, что как-нибудь тебе позвонит. Но то, что ты приехал, хорошо. Я должна с тобой поговорить.

- Давай сделаем это завтра, - сухо проговорил Феникс. - Я очень устал за неделю, мне нужно отдохнуть.

Всяких выяснений отношений следовало избегать, подобной проверки Феникс бы не выдержал.

- Мы поговорим сегодня, - твердо сказала Ольга. - Я слишком долго это откладывала.

- А я говорю: завтра! - Феникс прибавил льда в голос, но тут же сбавил тон. - Завтра, Оля, я тебе обещаю. Я действительно очень устал.

Пресекая дальнейшую дискуссию, он быстро взбежал по лестнице на второй этаж. Кабинет Курбатова, кажется, располагался справа. Феникс заглянул в ближайшее помещение и понял, что ошибся - это была одна из спален для гостей. Он прошел по коридору дальше, приоткрывая двери. Ага, теперь правильно...

Дневной свет с трудом преодолевал сплоченную толщу дождевых облаков, и, несмотря на относительно ранний час, в комнате стоял почти вечерний сумрак. Феникс подошел к окну и некоторое время стоял, рассматривая окружающий дом участок леса, ограниченный высоким металлическим забором, чьи секции кое-где просвечивали меж стволов стройных сосен и зарослей кустарника.

Скрипнула дверь, почти неслышно вошла Ольга. Феникс не оборачивался.

- Я сейчас уезжаю, - услышал он. - Поэтому завтра мы поговорить не сможем. В сущности, ты прав, разговоры нам не нужны. Мне и так давно все известно о твоих отношениях с... Не беспокойся, я не собираюсь устраивать сцены ревности. Просто хочу сказать, что мне ничего от тебя не нужно. Вообще ничего...

Феникс смотрел на ее отражение в стекле. Ольга была бледна, грустна, но совершенно спокойна. Ему стало очень жаль эту женщину, потому что не пройдет и нескольких часов, как ее настигнет новое сильнейшее потрясение. Феникс решил, что будет с ней холоден и груб, так для нее лучше. Он резко повернулся, но приготовленные слова отчего-то задержались на устах.

- Что касается всяких деловых бумаг, - продолжала Ольга, глядя немного в сторону, - мне кажется, их следует переписать как можно скорее, я все подпишу.

- Бумаг? - недоуменно спросил Феникс.

- Ну, конечно, - Ольга с досадой передернула плечами. - Только не делай вид, что они для тебя ничего не значат. Мне не нужны эти деньги. В качестве совладельца фирмы ты можешь использовать кого угодно, если тебе это необходимо. Мне все равно...

Только теперь Феникс понял, почему покушение до сих пор не состоялось. Курбатов не был единственной мишенью. Убийцы прекрасно знали, что после его смерти законной наследницей состояния и бизнеса станет Ольга. Поэтому сегодня семейная пара должна погибнуть вместе. Расчетчики об этом знать, конечно же, не могли - никаких сведений о жене Курбатова в истории не сохранилось. Академик Курбатов был убит на даче неизвестными преступниками, а кто там еще погиб вместе с ним, значения не имело. Ольга принадлежала к той категории персонажей, судьбы которых не способны повлиять на течение основного потока Времени.

- Где наша охрана? - спросил он.

- Валера? - удивилась она. - Я его отпустила еще вчера. Он был здесь совершенно не нужен.

- Разве я разрешал тебе отпускать охрану?! - яростно воскликнул Курбатов-Феникс, продолжая оставаться в образе, но тут же сменил тон. - Оля, прости меня. Мы должны немедленно уезжать. Пойдем скорее!

Видимо, какое-то построение в этой последней фразе показалось Ольге необычным, она посмотрела на Феникса с изумлением.

— Что случилось?

— Пойдем же! - Феникс схватил ее за руку, увлекая прочь, но в этот момент его обострившиеся чувства уловили некое изменение в окружающем пространстве.

Он прыгнул к окну и успел заметить быстрое движение фигур в камуфляже, легко перемахнувших забор и скрывшихся под покровом густого кустарника. Уходить было поздно.

* * *

Врагов оказалось около десятка. Вооруженные автоматическим оружием, они подступали к дому со всех сторон, отрезая все пути к бегству. Феникс понял, что если даже он выскочит им навстречу, погибнув первым, Ольгу это не спасет. Полученное убийцами задание совершенно очевидно: погибнуть должны оба. Но решение, пришедшее к Фениксу, было столь же недвусмысленным: Ольга будет жить. Феникс выполнил задание, все прочее не касалось никого, кроме него самого. И если те, кто многие века посылал его в прошлое, успели забыть, что изначально Феникс был рожден человеком, сам он помнил об этом. А сейчас удивительно четко вспомнил молящие глаза той женщины с ребенком, удивительно похожей на Ольгу.

- Ольга! Ложись на пол в угол и ни в коем случае не вставай, пока все не закончится, - приказал он, начиная боевую трансформацию.

Ольга повиновалась беспрекословно. Забившись в угол комнаты, она смотрела на него с безмерным изумлением, постепенно переходящим в ужас. Лицо Феникса каменело. Кожный покров утолщался и твердел, превращаясь в непробиваемую броню, глаза закрыли прозрачные пластины, пальцы рук соединились, образовав бритвенно-острые лезвия. Феникс шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь. Движения его были легкими, бесшумными и почти неуловимыми для глаза.

Он надеялся, что большинство убийц войдут в дом, однако внутрь скользнули лишь двое из них, остальные расположились снаружи по периметру. Эти двое погибли почти мгновенно. Минуя лестничные пролеты, Феникс прыгнул со второго этажа на середину холла и располосовал их клинками, прежде чем кто-либо из убийц успел уловить его появление. Все произошло почти в полной тишине: лишь негромко булькнула кровь, и мертвые тела мягко осели на ковровое покрытие. Феникс приблизился к двери и стал ждать продолжения. Но больше входить в дом никто не собирался. Он скользнул вдоль стены, осторожно выглядывая в окна. Двое заняли позицию перед входом, нацелив на дверь автоматы. Остальных не было видно, хотя Феникс ощущал их близкое присутствие. Он перешел в другую комнату и из окна заметил следующую пару - те возились с какими-то свертками у стены.

Убийцы закладывали взрывчатку. Медлить было нельзя. Феникс шагнул сквозь окно, обрушиваясь на взрывников. Один из них успел повернуться на звон лопнувшего стекла и тут же взлетел в воздух, насаженный на клинок, словно бабочка на булавку. Сюда уже бежали остальные. Автоматная очередь хлестнула Феникса поперек груди, заставив его пошатнуться и помедлить с броском. Зато следующая очередь ударила в спину, ускорив движение. Феникс сделал длинный кувырок к ногам автоматчиков, а потом вскочил, проводя клинками снизу вверх по прикрытой пятнистым камуфляжем мускулистой плоти.

Врагов осталось четверо, и только теперь, спустя секунды после начала боя, они разглядели, кто им противостоит, и осознали, насколько это страшно. Следует отдать им должное, ужас не парализовал их. С искаженными, безумными лицами наемники продолжали сражаться. Их автоматы стреляли точно в цель, пока не иссякли обоймы. Могучие полутонные удары свинцовых ос некоторое время не давали Фениксу возможности приблизиться, но перезарядить оружие он противникам уже не позволил. Трое из них, наверное, так и не поняли, как их настигла смерть: просто скользнула мимо размытая тень, а вместе с ней пришла короткая яростная боль, сменившаяся вечным мраком.

Последний из наемников бросился бежать. Жажда жизни позволила ему совершить фантастический рывок. Две секунды стремительного бега - последние секунды его жизни - вместили надежду и веру в то, что спасение совсем рядом. Он успел добежать до забора и подпрыгнуть, ухватившись за верхнюю планку, когда алмазной твердости лезвие пробило его тело насквозь вместе с толстой доской...

Феникс выдернул клинок и отступил на шаг. Мертвое тело словно нехотя сползло по забору. Феникс замер, прислушиваясь. Опасности больше не было. Он торопился с обратной трансформацией, и это отняло немало энергии. Когда превращение закончилось, Феникс испытал легкое головокружение. Он постоял немного, подставляя лицо тоненьким, но не иссякающим дождевым струйкам, сочившимся с небес. Потом встряхнул головой и поспешил к дому.

Полуденный сумрак еще больше сгустился, превратив пространство в настоящий вечер. Света в доме не было, и Феникс, чья острота чувств сейчас почти сравнялась с человеческой, добираясь до лестницы на второй этаж, пару раз неловко наткнулся на поваленную мебель. Он вошел в кабинет и, пошарив ладонью по стене, нажал кнопку выключателя. Ольга сидела в том же углу, сжимая в руках помповое ружье, которое, вероятно, хранил здесь Курбатов. Яркий свет заставил ее сощуриться и прикрыть глаза рукой.

- Все в порядке, Оля, - сказал Феникс. - Теперь уже нечего бояться. Но все равно нам нужно уходить.

Она убрала от глаз руку и вздрогнула.

- Илья? - беспомощно проговорила она. - Как вы сюда попали?

Феникс испытал легкое замешательство. Он коснулся рукой своего лица, ощутил гладкость кожи тридцатилетнего человека и понял, что ошибся, возвращаясь в образ.

- Где Алексей? Что происходит? Что с ним? Кто эти люди? - быстро проговорила Ольга и внезапно замолчала. Внимательно вгляделась в его лицо и направила на него ружейный ствол.

- Кто вы, Илья? - внятно и очень спокойно спросила она. - Скажите, где Алексей? Его ведь сегодня здесь не было, это так? Ведь это был совсем не он?

В принципе, Феникс ждал подобных вопросов и даже был готов ответить на них с долей правды. Но сделать это немедленно ему не удалось, потому что в комнату ворвался последний из наемников - одиннадцатый, - которого Феникс прозевал, готовясь к сражению. Возможно, этот одиннадцатый самым первым проник в дом через черный ход или чердак и тихо сидел в темноте, ожидая выхода на сцену; может быть, он просто не поспел к началу действия и прибежал только что, но сейчас это было уже неважно. Наемник не собирался договариваться или торговаться, он выполнял хорошо оплаченный заказ, поэтому начал стрелять немедленно, успев всадить в грудь Феникса две пули. Он бы потратил на него всю обойму, но третий выстрел ему сделать не удалось. В руках Ольги гулко бабахнула помповка, и наемника с развороченной грудью швырнуло в коридор.

Почти одновременно с ним на пол рухнул Феникс.

* * *

Человечество - всего лишь одна из бесчисленного количества разумных рас, населяющих бесконечную Вселенную. Каждой из них суждено пережить периоды младенчества и юности, подъема и упадка, предшествующего окончательному исчезновению. Каждая из них пыталась максимально продлить расцвет, избежать деградации и отдалить гибель, но не всякой удавалось отыскать решение до того, как ее цивилизация рушилась под натиском молодого, а потому безудержно сильного и готового на все конкурента. И хотя этот конкурент пока еще не появился, ресурсы возможного противостояния оказались почти исчерпаны...

* * *

Обе пули точно попали в жизненно важные органы - сердце и печень, что давало Фениксу возможность достойно уйти со сцены без объяснений. Но именно теперь ему этого совершенно не хотелось. Ольга стояла над ним, прижимая тряпку к хлещущей кровью ране и беспомощно повторяла: "Илья! Илья!"

Поэтому Феникс занялся восстановлением, ощущая, что сил на это, в общем-то, остается не так уж много. Он нуждался в отдыхе, забытье действительно приближалось, и Феникс надеялся, что оно будет означать не очередную смерть, а всего лишь недолгий сон...

Сладкая прохлада пробудила его. Феникс открыл глаза и увидел Ольгу. Склонившись над ним, она осторожно отирала его лицо чем-то влажным. Феникс просканировал себя и понял, что жизненные функции почти восстановились. Он придержал ее руку и отвел в сторону.

— Который час? - спросил он.

— Не знаю. Наверное, около десяти, - автоматически ответила Ольга. - Илья! Ты... как ты себя чувствуешь?

Феникс тяжело поднялся. Его сильно качнуло, и Ольга торопливо подхватила его под локоть.

- Мы должны немедленно уходить отсюда. Я все объясню потом. Ольга, помоги мне, пожалуйста...

Сейчас действительно не было времени объяснять, как ей повезло, что он очнулся до истечения суток, обозначенных в истории гибелью великого физика Курбатова. Они выбрались из дома, и пока Ольга разыскивала и подгоняла к воротам тот самый потрепанный "форд" наемников (машина Курбатова по сюжету должна была оставаться здесь), Феникс заканчивал то, что собирались сделать убийцы - активировал заложенную взрывчатку. Взрыв состоялся, когда "форд" уже выбрался с проселка на магистраль. Феникс его услышал, Ольга - нет. А короткая вспышка света со стороны поселка могла сойти и за сполох поздней осенней грозы...

* * *

Фениксу не возбранялись контакты с аборигенами эпох. Что бы ни открылось им из этого общения ненароком, никакого значения не имело. Во все времена на планете существовали тысячи ненормальных, истово уверявших, что лично встречались с богами и бесами, колдунами, ведьмами и космическими пришельцами. И хотя некоторые из них вовсе не лгали, изменить они ничего не могли. Главным и основным условием работы Феникса и его коллег являлось точное соблюдение исторической фактографии. Все, что оставалось за ее пределами, на течение основного потока Хроноса никак не влияло. Поэтому у него не было причин скрывать что-либо от Ольги. Впрочем, он и не собрался этого делать.

- Мы можем почти все. Но кроме этого, уже ничего не можем, - терпеливо объяснял Феникс. - И это не парадокс, а констатация. Наш вид теряет самое главное: способность к созиданию. Проще говоря, общечеловеческий интеллект необратимо угасает. Люди были слишком расточительны и неразумны, они не берегли самое ценное, что дала им Природа, они безрассудно уничтожали своих гениев, не задумываясь над тем, во что это обойдется будущему. Сейчас мы пытаемся остановить угасание, вливая новые... нет, напрасно утраченные ресурсы.

- Я поняла, - кивнула Ольга. - Вы берете к себе тех, кто все равно должен умереть. А что с ними происходит дальше? Ставите руководить научно-исследовательскими институтами? Это смешно. Скорее всего, вы разбираете их на молекулы, готовите коктейль и впрыскиваете будущим матерям. Интересно бы знать, кому достанутся запасные части от Курбатова?

Вопрос этот и обидел Феникса, и одновременно смутил. Он действительно не знал в точности, как используют спасенный им генный материал.

- Что за глупости! - сказал он. - Никто никого не разбирает. Они просто живут. Точно в таких же условиях, к которым привыкли, если не желают иного. Даже у вас давно существует генная инженерия. Есть много методов...

- Ты тоже результат применения этих методов? - вдруг спросила Ольга. - Кто ты вообще?

- Человек, - твердо ответил он. - И в этом у тебя не должно быть никаких сомнений.

На экране маленького телевизора появилась заставка очередного выпуска новостей, и Феникс прибавил громкость.

- Продолжается расследование пожара в дачном поселке "Салют", произошедшего накануне вечером, - говорил диктор. - Сотрудники милиции и прокуратуры пока отказываются от комментариев, однако по предварительным сведениям жертвами пожара стали известный ученый Алексей Курбатов и его супруга. По показаниям свидетелей, пожару предшествовал взрыв, причины которого также выясняются...

- Выключи, - попросила Ольга.

Она поднялась и вышла на крыльцо небольшого домика, ставшего на некоторое время их пристанищем. Тропинка от калитки сбегала к берегу реки, где у темных от времени мостков покачивалась тяжелая и неустойчивая лодка-"гробарка", какие издавна ладились здесь местными жителями. Дождь прекратился, в тучах обозначились разрывы, сквозь которые изредка пробивались солнечные лучи.

- Когда ты... уйдешь? - спросила Ольга, не оборачиваясь.

- Мне вовсе не обязательно уходить, - ответил Феникс.

- Ты... хочешь остаться?

- Я хочу остаться, - подтвердил он и добавил: - С тобой.

Она повернулась и долгую минуту внимательно смотрела в его глаза.

- Это странно, - сказала она с растерянной усмешкой. - Это немыслимо и невероятно. Скажи, как тебя зовут на самом деле?

Он ненадолго задумался.

- Илья. На самом деле теперь и навсегда меня зовут Илья. А тебя?

Глаза ее удивленно расширились, а потом сделались совсем грустными.

- В самом деле, - проговорила она. - Раз Ольги уже нет, у меня должно быть другое имя. Боюсь только, что я его еще не знаю... И я вообще не знаю, как жить дальше.

- Все будет очень хорошо, - сказал Феникс. - У нас все будет просто прекрасно.

Чтобы жить в этом мире, нужны деньги, документы и еще множество совершенно бессмысленных, но необходимых мелочей. Все это сейчас готовилось в соответствии с подробной заявкой Феникса. Сегодня они отдохнут в этом рыбацком домике, а завтра поедут туда, куда захотят. Куда захочет Ольга.

Порыв ветра принес со стороны леса влажный запах осени.

- А если тебя опять позовут? - спросила Ольга.

- Отпуск, - сказал он. - У меня он тоже бывает. И сейчас я взял его надолго.

(с)Б. Руденко

[Ravshanovich]

АНЕГДОТ!

- А вот мне.. А вот я.. - пробивался сквозь гогот Саня. - Дайте сказать-то!

Все умолкли и посмотрели на страждущего.

- А хотите я расскажу анекдот?

- Нет, что ты! - загоготали все. - Мы же тут уже четвертый час анекдоты травим. Всей толпой. И тут вдруг ты - возьмешь и расскажешь... Нелепость какая.

- Так рассказывать или нет? - надулся Саня.

- Рассказывай уже. - разрешила компания.

- Значит так. - набрал воздуха рассказчик. - Рассказываю анекдот.

- Нифига себе! Анекдот расскажет. - восхищенно сказал Толик.

- Обещал анекдот - рассказывает анекдот. - подхватил Иван. - Пацан сказал - пацан сделал. Не басню, не стишок... А-нек-дот.

- Мог ведь и сплясать заместо анекдота, ан нет. Целеустремлен как эсэс двадцать. Тверд в решении как гранит постамента. - похвалил Степан.

- Обязателен как подоходный налог. - кивнул Толик.

- Да ну вас. - обиделся Саня. - Дадите рассказать анекдот или нет?

- Рассказывай, конечно. - приготовились слушать все.

- Значит так... - начал Саня. - Идут по лесу как-то русский, немец и этот... Как его... Сейчас, сейчас... Забыл чего-то. Ну этот..

- Переводчик! - подсказал Степан. - Если русский с немцем - обязательно переводчик должен быть.

- Не. Не переводчик. - замахал руками Санек. - Этот... как его...

- Как это - не переводчик? - удивился Степан. - Как же они разговаривают-то? Они молча что ли идут?

- Чего ты как придурок какой-то, а? - возразил Толик. - Зачем им в лесу переводчик? О чем им в лесу говорить-то? Идут, птиц слушают. Сок березовый пьют. А с ними баба их.

- Откуда баба? Человек же говорит «Этот.. как его..». - включился в спор Иван.- Была бы баба - сказал бы «Эта.. как ее». А с другой стороны, раз сок пьют - может и баба. Пить не дает ничего, кроме сока. Зверь-баба. Потому и «Этот». Зверь-то - он.

- Да неее. Сами вы бабы! - сказал Санек. - Русский идет с немцем и с ними этот.. ахтыжосспади.. забыл. Ну этот..

- Лесник. - предположил Толик. - Лесник с ними или егерь. Или проводник вообще.

- А лесник какой? - спросил Иван.

- Ну как какой? Серьезный такой лесник. Трезвый почти что. - развил мысль Толик. - Шутка ли - интернациональная делегация в его лесу. Не каждый день такое.

- Да нет. - покачал головой Иван. - Этот русский, тот немецкий. А лесник какой?

- А это от леса зависит. - понял суть претензий Толик. - Если лес во Франции - француз вообще.

- О! Точно! - обрадовался Санек. - Идут, значит, по лесу русский, немец и француз.

- Фигассе как все закрутилось. - уважительно прошептал Степан. - Антанта прям какая-то по лесу идет....

- Вот грамотей. - захихикал Иван. - Немцы в Антанте откуда вдруг взялись? Там же англичане были. Немцы они против были Антанты были.

- Отыть.. - расстроился Степан. - А так все здорово получалось... Сань, нельзя немца на англичанина заменить? Пусть идут тройственным союзом по лесу. Русский, англичанин и француз. Грудь в орденах, сапоги блестят - красота же.

- Нельзя. - неуверенно сказал Саня. - Тогда анекдота не выйдет. Надо чтоб немец был.

- Ты сейчас просто упорствуешь или обязательно чтоб немец? - подозрительно спросил Степан. - Что он там делает-то?

- По лесу идет. - упрямо сказал Санек. - С русским и французом. Идут значит они, идут...

- Два раза идут? - поинтересовался Толик. - Какой интересный анекдот!

- Сань, а давай - ни твое, ни мое? Пусть идут почти Антанта и плененный ими немец? - попросил Степан. - Они его пусть на расстрел ведут. Ну или допрашивать. В лесу допрашивать прикольно, наверное. Хочешь ори, хочешь стони громко...

- И переводчик нужен тогда. Англо-русско-французско-немецкий. - добавил Толик. - Иначе допроса никакого не будет, если каждый на своем языке в лесу орать будет.

- Англо-то зачем? - не понял Иван. - Англичан вроде не было с ними.

- Англичане - союзники. От них секретов нет. - пояснил Толик. - И почему обязательно нет англичан? Переводчик - англичанин.

- Шпион! - ахнул Степан. - Переводчик - английский шпион! Я так и знал. До чего ж тв@рь подлая! Он же там такого напереводит..

- Так значит идут по лесу немец, русский и англичанин. - попытался Санек дорассказать анекдот. - Идут себе, идут. А тут им навстречу...

- Немец! - закричал Иван. - Им навстречу немец и орет - «Хенде хох, падлы! Вы чего меня в лесу потеряли?!»

- Ой да. - спохватился Санек. - Идут по лесу немец, русский и англи.. тьфу! француз, то есть. А им навстречу медведь такой выходит и говорит...

- «Хеллоу, джентльмены!» говорит им медведь. - продолжил Толик. - «Ай эм нот инглишь спай! Ай эм симпл беар! Донт шут, мазафака!»

- А они ему «Ай донт андестэнд!». У нас переводчика нету! Саня не разрешил! - сказал Степан. - Из упорства тупого. Из за него и погиб медведь.

- Упал медведь с простреленным сердцем и прошептал «О май гад!! А Саня-то подлый человек! Мог ведь и переводчика допустить» - укоризненно посмотрел на Саню Иван.

- Неа!!! Им навстречу медведь такой выходит и говорит «Мужики!!! Осторожно!! Тут медведи водятся!!» - выпалил Саня и покатился со смеху. - Ахахаха! Медведи водятся! Как будто непонятно, что раз он медведь - они там водятся!! Хахаха! Ну как вам?

- Какой тонкий юмор. - уважительно заметил Толик.

- Английский!! - обрадовался Степа. - Я ж говорил - Антанта!!

(с)автор неизвестен

[Ravshanovich]

Д.Р.

Я проснулся очень радостный и бегом побежал в душ. С улыбкой на лице, я вышел на кухню с мыслью, а что же мне подарит жена. Но она даже забыла меня поздравить.

- Ни фига себе — подумал я — ну ничего. Дети не забудут

Но дети тоже забыли.

Вы представляете, с какими чувствами я ехал на работу. Но когда я зашел в свой кабинет, секретарша Юля сказала мне нежно:

— Доброе утро, Шеф. С Днем Рождения!

И я почувствовал себя немного лучше Где-то в середине дня, Юля постучалась ко мне и сказала:

— Шеф, давайте пойдем пообедаем вместе!Это ведь ваш День Рождения!

И мы пошли. После третьего мартини Юля сказала:

— Шеф, поехали-ка ко мне домой. Ведь дел на работе нет, а у вас День Рождения!

И мы поехали. Когда мы приехали, Юля прошептала мне на ухо:

— Шеф, садитесь вот здесь на диван, а я схожу и надену на себя что-нибудь более удобное!

И она ушла.

Через минут пять открылась дверь и вошла Юля с тортом, за ней шли моя жена, дети, родители, теща, коллеги, друзья и многие другие.

А я сидел на диване голый и думал: УВОЛЮ СУКУ!

[Ravshanovich]

Люди в сером!

Он шёл к сумеречному порталу в Преисподнюю... Впрочем, у этого места было и другое, менее пугающее название — «сквер у Клуба Гидролизного завода». Тем не менее, местные жители даже днём обходили сквер стороной, а с наступлением ночи он становился и вовсе несовместимым с жизнью.

Петя Жухлый был тем редким ночным прохожим, кому обычно удавалось пересечь сквер без ущерба для здоровья. Но даже не потому, что Петя был аж младшим лейтенантом милиции и всегда ходил «по форме», и не потому, что в обход всех правил постоянно носил с собой табельное оружие, а просто потому, что Пете необыкновенно везло.

И вот однажды поздним вечером, когда Земля обратила своё заспанное лицо к Солнцу, а то место, где находился Петин город, соответственно, к Луне, Петя возвращался домой с дежурства. Шёл он по своему обыкновению через сквер по хрустящим под ногами сим-картам и пустым бумажникам. Сквер жил своей незамысловатой ночной жизнью: где-то вдалеке бренчала расстроенная гитара, время от времени раздавались то хохот, то женский визг, то крики о помощи. У единственной уцелевшей лавочки в глубине сквера, той самой, где позапрошлой осенью нашли троих зарезанных, а в прошлом году — мёртвую лошадь, Петю кто-то окликнул:

— Братуха, сигареткой не поделишься?

Петя резко обернулся, и так быстро выхватил из-за пояса заранее снятый с предохранителя пистолет, что за малым не отстрелил себе репродуктивный орган:

— Кто здесь?

Перед ним, ласково улыбаясь, стоял бомж.

— Я говорю, братуха, сигареткой не поделишься? Курить очень хочется. — не обращая внимания на пистолет, бомж отхлебнул из бутылки и протянул её Пете, — Угощайся.

— Жидкость для разжигания костров, — прочитал Петя на этикетке, — Ты что, вообще охренел?

Лицо бомжа источало крайнюю степень человеколюбия. Петя замахнулся было, но бомж, продолжая невозмутимо улыбаться, подмигнул и исчез. Просто растворился в воздухе вместе с недопитой бутылкой. И только улыбка зачем-то продолжала висеть в воздухе. От заметно вытянувшегося Петиного лица отвалилась челюсть. То ли в знак протеста против ирреальности происходящего, то ли просто для порядка, Петя выстрелил. Улыбка выругалась матом и исчезла.

— А вот стрелять было совершенно ни к чему. — сказал кто-то мягким, чуть укоризненным баритоном.

Баритон принадлежал неведомо откуда взявшемуся милиционеру — седому капитану с лицом Клинта Иствуда.

— Чеширский бомж, безобиднейшее существо. — пояснил он, — Разве что гадит где попало.

— Почему чеширский? — ошалело спросил Петя.

— Потому как не моется. — серьёзно ответил капитан. — Кстати, пули непременно должны быть из столового серебра. Иначе смысла нет.

— Почему из серебра? — снова удивился Петя.

— Ну, во-первых, это достаточно эстетично; во-вторых, уничтожает болезнетворные микробы. К тому же иначе его не убьёшь. В этом сквере как раз находится портал в параллельный мир, откуда и прёт разного рода криминальная нечисть, какую можно истребить исключительно серебряными пулями и хлорной известью...

Сквозь тучи выглянула луна. Лицо капитана сделалось озабоченным, глаза недобро сверкнули.

— Не нужно было тебе идти через сквер. Совсем не нужно. То, что ты увидел, представляет страшную тайну, а мы никак не можем допустить утечку информации.

— Так я ж никому. — Петей овладело нехорошее предчувствие.

— Разумеется никому. Вот сейчас мы тебе память-то и подотрём. Только ты уж извини, но оборудование у нас сам знаешь какое... — капитан развёл руками, и обращаясь к кому-то за Петиной спиной, отдал команду, — Митрич, код 24. Работай. Только чтоб всё было красиво.

— Щас сделаем. — отозвался чей-то голос.

Петя быстро обернулся, но успел увидеть лишь фрагмент бейсбольной биты...

— Как они тебя! Ну чисто как бог черепаху. — сказал кто-то с восхищением.

Превозмогая страшную головную боль, Петя поднял тяжёлые веки и увидел вначале фирменную чеширскую улыбку, а затем уже самого бомжа.

— На-ка, вот, выпей. — пользуясь Петиным плачевным состоянием, бомж изловчился, и влил таки в него добрых пол стакана своей отравы. — Водочка — она тебе сейчас в помощь. Считай, что во второй раз родился. Мало кому удавалось выжить после встречи с оборотнями в погонах. У них тут портал, а сегодня как раз полнолуние. Вот и прёт, погань милицейская.

Петя кивнул и снова потерял сознание.

© 2Para 2009 г.

[Ravshanovich]

Детские мечты!

Вот такой компот!

Когда я была маленькой и ходила в детский сад, мне очень нравились там две вещи - играть на прогулке в раненых партизанов энд медсестер и компот из сухофруктов.

Второе больше. Очень мы все этот компот любили, просто до трясучки, и еще сами эти разваренные фрукты. За столиком сидело по четыре человека, и если ты прибегал в столовку первым, запросто мог скоренько выбрать самый вкусный стакан компоту( чтобы там и груша была, и инжирина, и урючина с орешком-косточку кладешь в дверной косяк-хрысь-ням!).

Я до сих пор очень такой компот люблю, вот тут сварила себе намедни, пила с удовольствием, потом из кастрюли фрухтов нагребла самых вкусных...а они никакие...как тряпки вареные. Я даже расстроилась.

Но это лирика, вернусь к детсаду.

Гулять я тоже очень любила. Гуляли мы однажды, гуляли со своей детсадовской группой, играли в "войнушку". Я очень с двумя мальчиками дружила - они в моем подъезде к тому же жили, понятно, они были раненые бойцы, а я их медсестра и должна была по снегу волочить их в санчасть. Припарилась я их таскать, села, задумалась. А была зима и возле веранды стояли два красивых снеговика, мы их даже красками подкрашивали с воспитательницей, они такие красивые получились как сахарные леденцы, и мне все их откусить хотелось, но нам строго-настрого запрещалось есть снег. И напали на меня мрачные думы, что вот сейчас надо будет пилить в группу, обедать и ложиться спать, а я это очень не любила (не в пример мне теперешней). И вдруг - озарение! Нас же( детей ) много, а воспиталка одна, она нас и не считает особо, надо просто спрятаться! В общем, подговорила я Андрюшу и Женьку просто спрятаться в кусты за веранду и спокойно гулять - хошь час, хошь-два, хошь вообще до вечера! И главное, можно все - даже есть снеговиков! Так мы и сделали - спрятались, наши ушли, а мы вылезли и довольные начали снеговиков глодать.

-Я, вот, откушу ухо!

- А я откушу пуговицу!

-А я лизну горку! - вошел в раж бестолковый Женька. И натурально прилип языком и губой к горке. Стоит и мычит страшным голосом. А мы - ржать! Поржали, поржали, а отодрать-то его не можем. Перепугались. Андрюшка вдруг развернулся и убежал куда-то, а я стою рядом с Женькой и плачу. Потом прибежал дедушка-сторож с Андрюшкой и воспитательница наша в слезах. Они Женьку тепленькой водичкой от горки отпарили, нас за шкирбан в группу потащили. И ругали сильно. Особенно меня, как зачинщицу. Компоту не дали, а отвели в административную часть и поставили там во взрослом туалете отбывать наказание.

А там ершик был для чистки унитаза, они в банке с хлористой водой стоял, я его достала и стала на кафельной плитке сама с собой в крестики-нолики играть, от скуки. Потом пришла уборщица, схватила меня за ухо и потащила обратно в группу : "Заберите, говорит, свое исчадие! Оно мне сраным ершиком весь пол измазало!"- гневалась, короче.

Не задался у меня тот день, я помню, все уже встали и на полдник пошли, а меня в кровать положили и велели лежать тихо. Я лежала и тихо думала: "Вот приехал бы сейчас рыцарь на коне белом с баальшой шпагой, заколол бы всех этих злыдней - воспиталок, дал бы пендаля уборщице и застрелил бы Андрюшку с Женькой, предателей этих поганых". Потом подошел бы ко мне и сказал:"Дорогая принцесса, хотите компоту?"

[Zholtykot]

ЦП (Центральный процессор): Ключ на старт. Все внимание! Подать напряжение.Акум(Аккумулятор): Хр-р-р…ФАК(справочная система): Акум российской разработки – на команды не отвечает, или дает напряжение, или нет. Рекомендовано смотреть датчики. И советоваться с генератором.Генератор: Не кручусь.ФАК: Та-ак, генератор тоже российский. Или крутится, или нет.ЦП: Дайте Напряжение!!!ФАК: Не ори. У тебя автономного питания нет. Ты подключен к общему. Раз мыслишь, значит наряжение есть!ЦП: Век живи, век учись.ФАК: Мля, достал. Памяти нет. Стоит отключить от акума – обнуляется. Ужас…ЦП: Проверка бортовой системы. Доложить о готовности!(общий гул): Готов, готов, готов…ФАК: И что? У них обрезана возможность предпусковой проверки.ЦП: ФАК: Ну ты тупой. Тут же не в Японии. Допуски! И колебания контролируемых параметров. Двери такие, что без удара не закроешь – жидкости приходят в волнение, датчики зашкаливает. А если еще и пассажир сядет – все, минут пять надо ждать, пока вибрация прекратится.ЦП: А на хрена тогда я.ФАК: Не думай – давай команду на стартер. А то сейчас начнутся удары по мозгам.ЦП: Не пон… (удар) .. ял. (удар) ОЙ! (удар)ФАК: Российский менталитет – надо стукнуть кулаком. Быстрей сделай хоть что-нибудь. Еще пара минут – начнутся хлопки багажника, капота, дверей, дерганье руля…ЦП: Стартер на старт.Стартер: Фр-р-р-р.ФАК: ЦП, лампочку имоба погаси, или помигай ей хозяину, чтоб отключил.Имоб: да-нет-да-нетЦП: Я могу отключить имоб Фак: Во тупой. Имоб сам по себе ни хрена не делает. Он только сигнализирует тебе - выключен или нет. А уже ты принимаешь решение – заводиться или нет.Имоб: да-нет-да-нет-да-да-да. Все. Погас.ЦП: Бензонасос – давай струю.БН: Бензин моча, количество 0.5 литров. НЗ не рекомендовано использовать, но эту субстанцию проще вылить.ЦП: Не рассуждай. Струю.БН: Понял. Потекло дерьмо по трубам.ФАК: БН пришлось ставить российский – японский отказывался работать. Учти, датчики тоже российские. Экономия и лоббизм. И не только этот – посему им не доверяй, чаще мигай индикаторными лампочками, пусть хозяин визуально контролирует параметры. А то добром не кончится.ЦП: Искра…ФАК: Повезло – завелся. С первого раза – редко, но бывает. А ты не так туп и плох. Два твои предшественника в ремзоне остались.ЦП: Сцепление – лечь!Сц.: Лежу! Но учти, не долго! Иначе пружины полопаются.ЦП: Что ФАК: Не спорь. Воспринимай, как есть. Российский менталитет. Скажи спасибо, что работают. Привыкай.ЦП: АКПП – первая передача!АКПП: Есть, первонах! Хр-р-р… Не втыкается!ЦП: Повторить!!!АКПП: Есть, первонах! Хр-р-р… Не втыкается!ФАК: Ну да механика старая, проверенная, через пару-тройку тысяч км притрется!ЦП: И что?ФАК: Попробуй воткнуть заднюю, и резко переднюю.ЦП: Заднюю!!!Парктроник: А-А-А! Сзади 50 см до препятствия.ФАК: Ну какой идиот сюда парктроник присобачил. Это же не езда, а… Давай вторую!ЦП: Вторая!!!АКПП: Есть Второнах! Обороты ХХХ, скорость 0 км/час, облом!!! Остаюсь на первой, фигня! Не втыкается!!! Остаюсь на второй…ЦП: АКПП!!!ФАК: Не мешай. И не суетись, бесполезно. Зациклился. Чуешь – вибрация пошла. Сейчас датчик скорости с нуля соскочит и поедем.ЦП: Рулевая.Руль: А пошел ты. Ну пытались меня тебе подчинить. И что? Ни с места. Ямы да ухабы. Забудь про меня. Я в автономке.ФАК: Ты давай парктроник пытайся нейтролизовать. А то сейчас в резонанс войдет.Парктроник: А-А-А. Слева… справа… Уп-с-с…ЦП: Слава богу, контакт соскочил.ФАК: Во-во, повезло. И рулевое поэтому в автоном пустили.БН: Бензин – кончается… Еще пяток км и все.Свечи: Ап-чхи. Сам эту мочу пей, а у нас искрило загадилось.Инжектор: Эй, ЦП, или настраивайся на этот бензин, или давай управление мне.ЦП: А это кто?ФАК: Местный авторитет. До тебя был главный. Учти – дашь палец, откусит по локоть.Инж: НУ?ЦП: Да пошел ты!Инж.: Ну ты сам этого захотел.БН: Ну потекло…ЦП: Кто открыл заслонки Инж.: (ехидно) Я, а что?ФАК: Абзац…Радиатор: Да киплю я!!! Где карлсон?Карлсон: Отключен!ЦП: Калсон!Инж.: Датчик Неисправности двигателя! Пошел!!!ДНД: Есть!!!ЦП: ДНД включен! (в ужасе) Всем стоять!!!(Все) Стоим!!!ЦЗ: Заклинен!!! Все намертво!!!Стеклоподъемник: Ну нафига так резко? Нельзя же так, теперь только под замену.Тормоза: Есть!!! Ба-бах!Подушка безопасности: Ой, что это? Ну дык ЦП приказал!!!Акум: Я на такие нагрузки не рассчитан.Генератор: Понял, даешь стране угля!!!БН: Гена, все, что могу, на благо родины.Свечи: Раз пошла такая пьянка…Инж: Да это праздник какой-то!!!Датчики: А что, давай цветомузыку!!!Клаксон: Караоке? Йес!!!ФАК: Ну все. Меня к паталогоанатому. ЦП свихнулся. Русская мафия осталась безраздельно царить в автопроме, вытеснив заморских специалистов. Менталитет? Местные условия? Как говорил классик, в России две беды – Дураки и Дороги.

[Ravshanovich]

Скажи - "МЯУ"!

В один прекрасный весенний день работник ДЭЗа Павел Петрович Пятаков, или, как его попросту называли, Петрович, с нетерпением дожидался вечера. До получки оставалась неделя, все пустые бутылки были давно сданы, и вылазки было не избежать.

Он взял гаечный ключ, засунул его за подкладку куртки, крякнул и вышел из квартиры.

Спускаясь по лестнице, сантехник вспоминал тот первый случай, когда все в его жизни перевернулось с ног на голову.

В тот день ему в очередной раз задержали зарплату. Начальник, довольно гнусный тип с физиономией хорька в ответ на жалобы сказал: «Не бросишь пить – денег вообще не будет». Пятаков замысловато выругался (про себя) и ушел, несолоно хлебавши.

Вечером Петрович околачивался у пивного ларька. Денег не было ни копейки, и сантехник ходил кругами, заводился, зверел.

Вдруг к ларьку подошел какой-то хмырь. Молодой еще, лет двадцати двух, но одетый с иголочки: кожаное пальто, ботиночки, очки дорогущие в золотой оправе, в руках – кожаный портфельчик. Пижон одним словом, ботаник.

Очкарик нагнулся к окошку ларька, попросил сигарет и достал из кармана толстый лопатник. Петрович подошел, заглянул ботанику через плечо и охренел. Таких деньжищ он в жизни не видел одновременно.

- Парень, дай десять рублей! – сказал Пятаков.

Пижон даже ухом не повел, гаденыш этакий. Забрал сигареты и пошел.

Петрович нахмурился, выждал секунд десять, и пошел вслед за ботаником, сохраняя дистанцию. Вскоре тот свернул в подворотню, и сантехник нагнал его.

- Эй ты, глиста очкастая, поди сюда! – ласково позвал Петрович.

Очкарик обернулся.

- Простите, это вы мне?

- Тебе-тебе, – мрачно сказал сантехник, поднимая с земли железный обрезок трубы.

Очкарик попятился назад, и Петрович быстро прижал его к стенке.

- Кем работаешь? – рявкнул Пятаков.

- Топ-менеджером, - боязливо сказал гаденыш. - А почему вы спрашиваете?

- Штаны, значит, просиживаешь! – закричал Петрович. Мозоль на заднице натираешь! Бабки лопатой гребешь! В то время, как я! Вот этими вот руками!

- Извините, я не знаю, о чем вы, – пролепетал недомерок, нервно оглядываясь. – Мне лучше уйти.

- Ах ты, змееныш! – крикнул Петрович и легонько стукнул ботанику трубой между глаз.

Раздался мелодичный звон. Пижонские очки недомерка разлетелись брызгами, а сам он осел на землю, подвывая.

- Знай наших! – победно провозгласил Петрович.

Внезапно ботаник встал на карачки и пополз прочь, смешно вихляя задом.

- Куды! – взревел сантехник. И пощекотал трубой гаденышу затылок. Тот ткнулся носом в асфальт, да так и остался.

- Ты че? – сантехник пнул ботаника ногой, но он больше не шевелился.

- За-мо-чил, за-мо-чил! – застучало в висках у Петровича.

Он хотел бежать со всех ног, но тут краем глаза заметил, что из кармана недомерка выглядывает, как бы заманивая, угол лопатника. Тревожно оглядываясь, Петрович вынул лопатник, прихватил заодно и портфельчик и побежал прочь.

В портфельчике не оказалось ничего путного – какие-то бумажки. Зато в лопатнике обнаружились куча всяких буржуйских карточек и десять тысяч рублей с мелочью. Петрович на радостях устроил запой на неделю, и его выгнали из ДЭЗа. Но ему было уже все равно: он нашел куда более удобный способ заработка. Когда деньги кончились, он, вооружившись гаечным ключом, поехал ночью в соседний район, нашел там такого же ботаника, убил и разбогател на семь тысяч.

Но тут Пятаков столкнулся с неожиданной проблемой: поскольку ему больше не надо было ходить на работу, деньги потекли рекой и закончились через несколько дней. Петровичу пришлось вернуться в ДЭЗ, поставив хорьковатому начальнику коньяк.

С тех пор он совершал такие «вылазки» примерно раз в квартал, примечал состоятельных на вид, но хлипких мужичков.

Петрович вышел из подъезда во двор. До сумерек оставалось еще несколько часов, и он маялся ожиданием. На лавочке сидела соседка Антонина Семеновна и о чем-то оживленно сплетничала с подругами. Сантехник подошел поближе.

- А Танька-то кажинный день мужиков к себе водит! Совсем срам потеряла! Кажинный день! – увлеченно вещала она. - А Васька-то соседушка наш, вор! Миллионы ворует! Вчера домой с авоськой возвращался, думаете, что там, в авоське-то? Деньги ворованные, миллион!

Петрович усмехнулся и собрался было уходить.

- А в городе у нас маньяк объявился, – вдруг понизила голос Антонина Семеновна. – Я точно знаю, мне Балмашова говорила.

Пятаков насторожился. – Елки, так это же они про меня! – озарило его.

- Брешешь, Семенна! – захихикали бабки.

- Точно говорю! Кажинный день убивает человеков!

- Ну, это уж слишком, - подумал Петрович.

- Так прямо и каждый день? – вслух спросил он.

- На что ж мне врать-то? – обиделась старуха, входя в раж. – Каждый день мужиков убивают! И отрезают им! Отрезают… Ну, ты понимаешь!

- Неправда! – вскричал сантехник.

Во дворе вдруг стало тихо.

- Что неправда-то? – спросила одна из бабок.

Петрович пропотел.

- В Васькиной авоське картошка была, вот что! – презрительно сказал Пятаков, сплюнул и ушел со двора.

Спустя два часа Петрович шагал по пустынным улицам с гаечным ключом за подкладкой и выискивал свою жертву. И вдруг увидел ЕЁ.

Она шла по тротуару, грациозно покачивая бедрами. Волосы цвета воронова крыла колыхались бушующим водопадом. Глядя на округлое под тонкой брючной тканью, Пятаков забыл о том, зачем сюда пришел. Внутри него что-то задрожало, и неожиданно задергало в левом боку. Он вдруг ясно представил себя с этой красоткой. Потом вдруг ни к селу ни к городу вспомнил свою покойную супругу, Марфу Ивановну, и его передернуло от отвращения. Девица свернула в глухой переулок, и сантехник пошел за ней.

- Значит так, - лихорадочно соображал Петрович, вынимая гаечный ключ. – Подкрасться тихо и оглушить, только слегка. А там видно будет.

Неожиданно красотка обернулась, озорно посмотрела на сантехника и кокетливо спросила:

- Что вам надо, молодой человек?

Пятаков, которого не называли молодым человеком уже много лет, на секунду растерялся. И вдруг красавица своим тонким наманикюренным пальчиком ткнула его в солнечное сплетение. Сантехник выронил гаечный ключ и повалился на землю, держась за живот.

- Ко-отик! – сказала вдруг девица. – Скажи «мяу»!

- Мгмкхххауу – пролаял, задыхаясь, Петрович.

- Разве так говорят «мяу»? – обиженно протянула брюнетка.

Очумевший от ужаса Петрович судорожно сглотнул и тихо произнес:

- Мяу.

- Котик! – радостно вскричала девица. Гуляка! А ты знаешь, что с гуляющими котиками делают?

Пятаков вспомнил слова Антонины Семеновны и почувствовал, как на нем зашевелились брови.

Девица открыла сумочку и достала оттуда что-то металлическое, угрожающе позвякивающее. Сантехник рывком поднялся и хотел убежать, но красотка рубанула его ладонью по шее. Мир рассыпался на тысячу мелких осколков. Пятаков лежал, не в силах пошевелить ни единым членом.

- Не бойся, котик, - успокаивающе, даже нежно, сказала девица. – Так нужно! А потом все будет хорошо. Увидишь, все будет хорошо…

@florizel

[Ravshanovich]

Селедка по-норвежски!

- Саня, целлофановый пакет есть?

- ХЗ?! Сейчас посмотрю. А тебе на кой…?

- Дашь пакет, тогда скажу.

Покопавшись по ящикам стола, нашел мятый пакет далеко не первой свежести, который выдают в магазине в виде одноразовой упаковки. Но, не будем кривить душой, для русских любой пакет – многоразовый, не так ли?! Пошелестев уже пожелтевшим винилом, отдал пакет старшему лейтенанту Сереге Ёлкину – наземному технику с Ту – 134-го из 2-й эскадрильи.

- Нуууу?! Колись!

Серега старательно надул пакет, тщательно проверил его на герметичность. Удовлетворенный положительным результатом произведенных пневмоиспытаний старший лейтенант Ёлкин, осторожно выпустив воздух, аккуратно сложил целлофан и спрятал его в бездонном кармане зимней куртки.

- Саня, только тебе и только тсссс! Вернулся 996-й борт из Норвегии. Парни привезли настоящую норвежскую селедку. Бухнули все свои командировочные - всю валюту спустили и купили две огромные банки с селедкой. С настоящей фирменной норвежской селедкой, а не с нашей тощей иваси - только кости выноси. С долбанной перестройкой и ускорением, селедки нормальной в магазине не купишь – дефицит, твою мать. А тут настоящая, норвежская! Экипаж 996-го одну банку себе оставляет, а вторую решили открыть и разделить рыбку поштучно всем, кто успеет…

- А нафига тебе селедка?!

- Как?! Скоро же Новый год! Принесу домой жирненькую рыбешечку пряного посола, жена обрадуется и заварганит на праздничный стол «селедочку под шубой». Пальчики оближешь! Объеденье, особенно под «водовку»!

- У меня нет жены и «селедку под шубой» вряд ли кто сделает…

- Брось! «Шуба» для селедки совсем необязательна. Это же рыба из Норвегии! Не семга конечно, но тоже знатный продукт! А норвеги уж чего-чего, а толк в рыбе знают и готовят ее так, что язык проглотишь и пальчики оближешь. Точняк! Норвежцы – лучшие мореходы, непревзойденные рыбаки и прочее… Викинги одним словом. Короче, слушай сюда и запоминай. Почистить рыбу ты и сам сможешь, не велика проблема. Лучок репчатый купишь в «Овощном», почистишь от шелухи и нарежешь то-нень-ки-ми колечками. Красиво выложишь на дне узкого блюда разделанную селедочку, сверху щедро присыпешь колечками лука. Лучок не жалей, побольше нарежешь. Лука много не бывает, запомни! Сверху зальешь это чудо кулинарного искусства подсолнечным маслицем. Маслице, кстати, тоже не жалей. Полей от души, равномерно разбрызгивая по всему блюду, чтобы лучок хорошо пропитался и злость свою потерял – стал янтарно-золотистым. Картошку пожарить - это не глобальная проблема планетарного масштаба, справишься. В училище по ночам жарили, так ведь?!

- Ага, жарили, в наряде по столовой!

- Ну вот, все то же самое и в том же духе! Ну а потом, достанешь бутылочку «беленькой» из глубины морозильника. Да-да, именно из морозильника, а не из холодильника! Чтобы неторопливо тянулась водочка тоненькой и весьма густой струйкой из узкого горлышка, чистая как горный родник. Чтобы сама бутылочка была с толстым слоем инея, а еще лучше - с ледяной корочкой… Итак! Наливаешь себе рюмочку под самую рисочку и под бой Курантов накалываешь вилочкой кружочек лучка янтарного, маслицем подсолнечным щедро политого… Следом накалываешь кусочек селедочки ароматно-душистой пряного посола по-норвежски… и опять кружочек лучка. И макаешь все это великолепие многослойное в маслице подсолнечное, что на блюде лениво плещется, божественный вкус лука и рыбки в себе трепетно сохраняя...

Серега сделал короткую паузу и, закатив глаза, погрузился в творческий образ новогоднего разлива. Причмокивая губами и сладостно улыбаясь, он продолжил грезить наяву.

- Боооммм! Бооооммм – двенадцатый удар часов на Спасской башне! Новый 1989-й год стучится в двери! Встречайте, встречайте! А ты накатил рюмашечку с тягучей водочкой и сразу селедочку с вилочки прямо в рот, пока маслице с рыбки драгоценными каплями не стекло на рубашку или на скатерть… Ам! И кусочек черного хлебушка... Ам-мням-мням! Вкуснотища!

Ёлкин сделал непроизвольное глотательное движение. Его заостренный кадык резко дернувшись, метнулся высоко вверх под натянутой на шее коже, а затем нехотя вернулся в исходное положение.

- И сразу же без паузы вторую рюмашку ледяной водочки, пока вкус божественно-нежной рыбоньки на языке тающей и резкий вкус лу-чо-че-чка смягченного растительным маслицем, во рту твоем многократным эхом повторяется, черным хлебушком оттененный… Честно говоря, оливковое маслице лучше подошло бы, но где же его взять в стране победившего социализма…

Пока, упиваясь несуществующими яствами и смачно причмокивая, старлей Серега Ёлкин обстоятельно расписывал заманчивую процедуру встречи Нового года с применением такого замечательного продукта, как норвежская селедка, я чуть было не захлебнулся обильной слюной, которая буквально ведрами стекала из моего переполненного рта по стенкам пищевода прямо в изнемогающий желудок. При этом, катастрофически затапливая кишечник.

- Ёлкин, верни пакет!

- Фигу! Ты его мне добровольно отдал!

- Он мне самому нужен. Ты обманом выманил. Вертай пакет взад, маслопуп чумазый… (прозвище специалистов по СД – самолет-двигатель).

- Не отдам! За селедку, моя жена меня сегодня по-особенному полюбит…

- Если не отдашь, я тебя сейчас сам полюблю! Прямо здесь! И так... и сяк... и эдак …и еще по-особенному, только держись! Тебе так понравится, что потом за уши не оттянешь…

Шутливо поборовшись в комнате тех.домика и попрепиравшись больше для приличия, чем всерьез, мы вскоре пришли к единому знаменателю – главное успеть на борт 996-го к началу раздачи дефицитного продукта. А там возьмем две селедки, а потом уже как-нибудь разберемся, не проблема.

Прибежали на стоянку самолетов. Уф! Вовремя! Экипаж 996-го и толпа «тех, кто успел» кучковались в салоне лайнера вокруг стола, за которым восседал важный бортинженер – капитан Федя.

«Прихлебатели, им сочувствующие и просто халявщики» терпеливо ждали, трепетно отслеживая все вальяжные движения нашего благодетеля, который очень осторожно, словно хрустальное блюдо или китайскую вазу, держал в своих руках огромную блестящую банку, размером с противотанковую мину. Федя крутил банку с дефицитной рыбой и так и сяк и эдак, сосредоточенно разглядывая ее швы со всех сторон. Пауза явно затягивалась, народ начал проявлять первые признаки беспокойства.

- Не томи!

Федя внял гласу народа и вот банка торжественно уложена на стол. Бортач взял консервный нож, заботливо протянутый из «массовки» наземным техником 996-го, который влез с последней просьбой.

- Открывай осторожно, чтобы саму банку не повредить. Будем в нее краску наливать, когда валиком надо что-то покрасить, как раз влезет.

Снисходительно кивнув, бортинженер Федя под алчное свечение глаз всех присутствующих, мощным движением воткнул лезвие ножа в край крышки призывно блестящей банки.

ПССсссссссссссссссссс!!!!! Полностью открыть банку с селедкой капитан Федя так и не успел. Из отверстия в крышке, образованным узким ножом открывалки со страшным свистом вырвалось огромное облако ТАКОЙ вони (кубометр, не меньше), что вся толпа хаотично ломанулась к выходу из самолета просто наперегонки, расталкивая друг друга локтями и буквально «по головам». Паническая эвакуация личного состава за пределы салона 996-го была такой скоротечной, что были многократно перекрыты все нормативы спасения с терпящего бедствие самолета, не иначе.

Офицеры и прапорщики, с откровенно перекошенными физиономиями бледно-зеленого цвета, до посинения зажимая пальцами свои носы, разбегались от самолета с бортовым номером 996, как будто внутри его фюзеляжа тикал часовой механизм, подсоединенный к атомной бомбе.

Когда ребята оказались за пределами действия кошмарной вони от протухшей рыбы и немного провентилировали свои легкие, то стали осторожно возвращаться к покинутому самолету. Основная масса стремительных «бегунов» возвращалась с самых далеких окраин аэродрома. Отдышавшись и немного придя в себя, мы вернулись к "душегубке" под № 996 возле которой уже толпился экипаж этой «газовой камеры» с крыльями. …кое-кто из слабонервных, включая Серегу Ёлкина блевали за хвостом самолета, закопавшись по пояс в сугробе. Да уж, запах многократно протухшей рыбы, это НЕЧТО!!! Аж глаза повылазили!

Собравшись воедино члены «клуба любителей рыбы» с недоумением смотрели на самолет, из открытого люка которого сочилось ядовитое облако сногсшибательного зловония. Вытирая слезы удушья и брезгливо отплевываясь, штурман 996-го майор Петр Николаевич неожиданно выматерился, что было совсем нетипично для интеллигентного пожилого человека. Было отчетливо видно, что каждое слово дается седовласому штурману с колоссальным трудом, т.к. всегда предельно вежливый и образцово воспитанный майор еле-еле сдерживает рвотные позывы и кишечные спазмы.

- Бляха-муха, протухла вчистую?! Надо проклятую банку с борта выкинуть, а то весь салон провоняется, летать не сможем! Вот ведь суки норвежские, видят, что русские, тухлятину и впарили! Да еще и за наши же деньги! Всю валюту потратили, твою…дивизию! Ублюдки НАТОвские, то-то улыбались во весь хавальник когда банки нам упаковывали! Гут! Гут! Зеер гут! Капиталисты хреновы! Развели как кроликов вислоухих, суки! Наверное, специально решили бойцов Красной армии отравить. Ботулизм и все такое… Эту бы банку, да тому продавцу забить бы прямо в дупло, причем плашмя... Мде… Кто пойдет за проклятой селедкой? Желающие есть? Свою долю рыбы отдаю… полностью!

Желающих не нашлось. Тогда сбегали в технический домик, принесли противогаз. Кинули жребий, выпало бортинженеру Феде. Ха-ха! Бортач скрипнул зубами и, напялив на морду лица резиновый гандон «с глазами», обреченно скрылся в дверном проеме фюзеляжа 996-го.

Банку с селедкой несчастный капитан вынес очень осторожно, как будто это была противотанковая мина во взведенном состоянии. Все парни шарахнулись в разные стороны. Оно и понятно! Во-первых – вонища от открытой банки была отвратно-противная, здравому уму просто непостижимая и никак непереносимая. Во-вторых – если хоть капля пряного рассола попадет на форму, пипец, ее можно брезгливо выбрасывать без малейшей надежды на благополучный исход многократной стирки. Не знаю что там за секретный рецепт фирменного норвежского рассола но, при его контакте с одежной, ткань катастрофически меняла свой состав буквально на молекулярном уровне и начинала самостоятельно источать такой запах, что проще было ходить по аэродрому голым... или банально застрелиться.

Когда капитан Федя, максимально вытягивая свои руки, ушел за пределы видимости (за горизонт) и выбросил банку с проклятой селедкой по-норвежски, в группе «участников круглого стола» неожиданно возник резонный вопрос.

- А вторая банка?

- Твою мать… точно! И на хрена две брали?! Одной наелись выше крыши!

- Чтобы на всех хватило!

- Нуууу, спааа-сииии-бо, сами жрите!

- Ах вы скоты неблагодарные… мы самую дорогущую селедку купили, а они еще нос воротят...

- Будешь тут благодарным… Короче, хорош спорить, давайте откроем вторую банку и проверим. Только вскрываем на улице!!!

Открывал опять Федор, уже предусмотрительно не снимая противогаза. ПССссссссссссссссссс!!! Такая же дрянь! Члены клуба «любителей селедки по-норвежски» брезгливо зажав носы, дружно побежали на подветренную сторону как от банки, так и от самого Федора. …кое-кто опять поспешил за хвост самолета, снова блевать, уткнувшись лицом прямо в снег. Фууууу, мля! Запах, просто полный пипец! Ну, норвежцы, уроды вонючие, скунсы гадские…

- Банку куда?!

- Туда же - за горизонт!

Бессменный капитан Федя опять унес банку за пределы видимости. Вернулся один и грустный. Обидно! Хотели порадовать ребят под Новый год, а получилась хрень какая-то. Досадно, а куда деваться?!

Зима на аэродроме прошла более-менее спокойно, селедка в банках замерзла в дальних сугробах и перестала вонять. Затем выпал приличный снег, все присыпало толстым слоем, и жизнь вернулась на круги свои. А парни с 996-го еще неделю проветривали салон самолета и обильно разбрызгивали внутри фюзеляжа адский коктейль из смеси дешевого одеколона типа «Лаванда», «Тройной», «Шипр» и прочее. В магазине «Военторг» на ребят уже стали откровенно коситься и продавщицы и покупатели, т.к. экипаж 996-го закупался «по взрослому». В стране «сухой закон», а эти бравые ребята чуть ли не канистрами одеколон скупают… Но, честно говоря, внутри самолета все равно заметно попахивало!

Более того, в полку прижилась очередная шутка! Когда в какое-либо помещение заходил член экипажа с 996-го борта, все присутствующие начинали брезгливо морщить носы и старательно принюхиваться. Парень со «зловонного» самолета заметно тушевался, густо краснел, сам начинал шумно втягивать воздух носом, стараясь уловить причину всеобщего недовольства. Затем, не выдержав «морального» давления, «источник запаха» под благовидным предлогом и под общий хохот скоропостижно выбегал из помещения на свежий воздух где, отчаянно чертыхаясь, вытаскивал из кармана комбинезона «расходную» бутылочку одеколона и незаметно для окружающих, старался щедро полить себя туалетной водой.

С приходом весны, проклятая селедка по-норвежски благополучно оттаяла и начала вонять с новой силой. Приличное удаление банок с протухшей рыбой «за линию горизонта», помогало слабо. Слабый ветерок подует с той стороны и капец, хоть вешайся. Даже птички перестали петь на аэродроме в районе стоянки нашего полка.

Делать нечего, под прессингом возмущенной общественности, вперемешку с откровенно-издевательскими шутками и невыносимыми подколками, капитан Федя из экипажа 996-го в очередной раз напялил «любимый» противогаз и после долгих поисков «за горизонтом», закопал мерзопакостную селедку глубоко под землю. Потом прошелся обильный весенний дождь, выросла густая травка и, вроде как, на аэродроме жить стало немного терпимей. Уф!!!

p.s. Спустя лет 10-15 после тех знаменательных событий по ТВ показали репортаж про Норвегию в контексте национальных особенностей гастрономических пристрастий ее жителей. Как оказалась, тухлая селедка – чуть ли не самое любимое национальное блюдо всех норвежцев, прикиньте?! И к тому же настолько дорогой деликатес, что потомки викингов могут позволить его лишь только по большим праздникам!

Более того, банку с протухшей селедкой надлежит вскрывать, предварительно погрузив ее под некоторую толщу воды, чтобы сногсшибательная вонь от разлагающейся рыбы частично впиталась в жидкость, и было не так противно! Опять же, «вскрытие банки под водой» помогает исключить норвежским гурманам незапланированные обмороки от «обалденного» запаха, приступы жестокой рвоты и т.д. и т.п. Такие дела! Вот вам и селедка по-норвежски! …да еще под «русской шубой».

Экзотическая кухня – редкая засада, особенно азиатская, можно так нарваться, но это уже другая история.

@68-й

[Ravshanovich]

© БАШОРГ bash.org.ru

Есть у меня друг-омоновец. Утром на стоянке перед домом, он наблюдает как рядом с его Скаем, плотно припарковался Матиз с буквой «У» на лобовом стекле. Друг еле протиснулся, сел-завёл-уехал. На следующее утро картина та же, и, блин, ни с хозяином поговорить (время в обрез), ни чего-то другого придумать.

А надо сказать, что к учебным машинам у него какое-то трепетное отношение, можно даже сказать отцовское, хотя вообще он большой и страшный..... Берёт друг красный стикер, пишет на нём – "ПЛОХО!!!", лепит на лобовуху и уезжает. Утром смотрит, Матиз подвинулся, пишет на зелёном стикере "Молодец!!!" - лепит - уезжает. Короче, недели две они так переписывались, пока друга самого с другого бока не подпёрли, и он был вынужден уже САМ подпереть того самого Матиза.

Утром подходит к своей тачке (Матиза нет), смотрит на лобовое стекло, а там стикер. Чистый. Но цвет... друг лежал, бился в истерике... стикер этот был НЕЖНО-ГОЛУБОГО цвета.))))

Естественно, он не стал меня сильно расспрашивать, что это значит – плакали вместе, но просто спросил, что я об этом думаю... а что ещё я мог сказать ему, рыдая?... )))

[Ravshanovich]

Мужская логика!

Мужики часто повторяют - женская логика то, женская логика се. Подразумевая под этим, что настоящая логика и вообще мышление есть только у мужчин, а у женщин - так, инстинкты, более ничего.

Пример из жизни. Понадобилось взвесить кота. Потому что он разъелся, его надо принудительно худеть, а значит, требуется следить за весом животного.

Как взвесить кота? Да очень просто, решил я. Потому что у меня - высшее техническое образование плюс IQ, который зашкаливает даже за IQ Шэрон Стоун.

Берется безмен. Берется хозяйственная сумка с ручками. Взвешивается. Берется кот и сажается в сумку. Теперь осталось взвесить кота в сумке и вычесть вес сумки. Черта с два! В момент поднятия сумки кот оттуда выпрыгивает и уносится в голубую даль коридора, непрерывно матерясь.

Но у меня же IQ! Берется спортивная сумка с молнией. Взвешивается. Туда запихивается кот. Примерно полчаса запихивается. Потому что пузырек с перикисью водорода закончился и приходится прижигать раны зеленкой. Наконец молния закрывается, невзирая на протесты кота. Взвешивается. Кот дико бьется в сумке, поэтому его вес фиксируется от минус пяти до плюс сорока. Так не годится!

Но у меня же IQ! В доме есть и другие весы - напольные электронные! На них ставится сумка с бьющимся котом. Потому что вверх-вниз ему попрыгать на весах уже не удастся! И правильно, не удается, поэтому кот прыгает вбок и сумка все время падает с весов. Вес зафиксирован между двадцатью и восемьюдесятью килограммами. Правда, восемьдесят - это вроде мой вес, потому что удерживая сумку я случайно встал на весы.

Но у меня же IQ! Решено, что в условиях свободного обитания кот перестанет материться и метаться. Кот достается из сумки, ему скармливается что-то вкусное и кот просто ставится на электронные весы. Без сумки. Но без сумки коту неинтересно. Поэтому как только я отпускаю руки - кот исчезает в голубой дали коридора, все так же высказав обо мне все, что думает. Вес кота - 0 килограммов 0 граммов. Полегчал, бедолага.

В этот момент из магазина вернулась жена. Послушала мой горестный рассказ. Встала на электронные весы, записала данные. Взяла на руки кота, встала на весы с ним. Из общего веса вычла свой. Получила точный вес кота. Кот был доволен и мурлыкал. Вес был определен совершенно точно.

Какой вывод из этой немудреной истории? Простой. Мужская логика - она лучше. Потому что мужчины любят сами себе создавать трудности, а значит, закаляют таким образом волю.

Кот с этим выводом, правда, не согласен. Но кто его спрашивает, толстого увальня?!!

© Алекс Экслер