Автор DJ BASS в Nissan Leaf AZE0 (Ниссан Лиф)

[Ravshanovich]

Думаю, многим будет интересно просто почитать различные рассказы, истории, пусть и неправдивые...

Поискал и ничего похожего на форуме не нашел.

Рассказ первый - ВЫХОДНОЙ.

Светлой памяти Маши ака svetabukina посвящается.

Поплавок нагло дремал, демонстрируя полную солидарность с уснувшим под мягким солнцем ветерком. Рыба, чуя опасность, обходила крючок стороной, предпочитая обшаривать скудные заросли речной травы подальше от берега. Тишина вокруг была непроницаемой, словно мир набили ленивой, дрожащей как призрачное желе, прозрачной ватой.

«Наверно, на червя можно было бы что-нибудь поймать. Не то, что на пустой крючок», - грустно подумала Смерть, неспешно и без всякого смысла подергивая удочку. Увы, ловля на червяка для нее была абсолютно невозможна. Любая живность, оказавшись в руке Смерти, вела себя так, как и должна была вести себя в руке смерти – умирала мгновенно и безропотно.

Смерть попыталась в очередной раз представить резкий нырок поплавка, упругое сопротивление попавшейся добычи, радость удавшейся рыбалки… Впрочем, рыба сама по себе была не интересна. Покой – вот что было по-настоящему важно. Редкие минуты покоя, безмятежности – это больше всего понравилось Смерти в единственном разумном, как ей казалось, изобретении человечества. Пожалуй, она и сама не смогла бы вспомнить, когда впервые удосужилась провести выходной у реки, - помнила лишь, что крючок был костяной, - но занятие это неожиданно понравилось, принеся настоящий отдых от постоянных хлопот.

Сегодня долго половить рыбку не удастся. До начала работы осталось чуть меньше часа из двух, доставшихся ей совершенно случайно. Видимо, сегодняшняя лень в природе способствовала перерыву в убийствах, несчастных случаях и прочих сверхурочных мероприятиях.

За спиной послышались шаги. Смерть быстро оглядела себя. Все в порядке, для всех она сейчас – обычная темноволосая девушка в белой футболке и джинсовых шортах с бахромой.

- Не помешаю? – послышался сзади негромкий, спокойный голос.

Смерть обернулась. Мужчина. Лет шестидесяти. «Шестьдесят четыре без малого» - тут же поправилась Смерть автоматически.

- Простите великодушно, барышня, но я всегда на этом месте ловлю, – улыбнулся подошедший. - Ничего, если сегодня мы вместе порыбачим?

- Пожалуйста. Мне все равно уходить скоро.

- Как улов? – поинтересовался мужчина, неспешно разматывая удочку.

- Не клюет, - коротко сказала Смерть.

- Не может быть! Здесь всегда хороший клев. Вы на что ловите?

- На хлеб, - ответила Смерть, вытаскивая из воды голый крючок. – Опять без толку съели! – притворно возмутилась она.

- Нет, девушка, на хлеб здесь ничего не поймаете. Только на червя! Никак иначе! Поверьте старому рыболову, - улыбнулся мужчина, демонстрируя банку с деликатесом, по его мнению, самым популярным в этой части реки.

- Я боюсь червей, - потупилась «девушка».

- Вот те раз! Одной на реке не боитесь, а червяка, стало быть, испугались?

Смерть сокрушенно пожала плечами.

- Ну, ничего, признаюсь без ложной скромности, я червей боюсь меньше, чем недовольства супруги. Хотите, я вам наживлю?

- Хочу, - невольно улыбнулась Смерть.

- Николай Григорьевич, - представился мужчина, выбирая червячка поаппетитнее. – Заслуженный пенсионер, - добавил он. – Потому «заслуженный», что пенсию свою заслужил честно. С четырнадцати лет трудовой стаж. Так-то вот!

- Настя, - почему-то назвала Смерть теплое человеческое имя.

- Вот, совсем другое дело! – довольно сказал заслуженный пенсионер, любуясь наживкой, возмущенно извивающейся на крючке. – Забрасывайте, Настенька!

«Настенька» взмахнула удилищем. Поплавок нырнул далеко от берега, радостно вынырнул и напряженно застыл, словно прислушиваясь к чему-то. Смерть тоже застыла в азартном ожидании. Неужели? Неужели это возможно?

Поплавок еще немного поторчал на поверхности, скучая, потом резко, без криков о помощи, ушел под воду.

- Подсекай! – не выдержал Николай Григорьевич.

Смерть дернула удочку вверх. Всем своим существом она почувствовала, как на другом конце бьется, отчаянно сопротивляясь, долгожданная добыча. Впервые человеческое словечко «кайф» наполнилось для нее смыслом. Вот это охота! Не то, что на работе – пришла, взглянула, забрала жизнь и ушла. Как это говорят: «пришел, увидел, получил»? Сопротивление – вот что возбуждает по-настоящему!

Николай Григорьевич суетился вокруг, скорострельно давая массу наверняка полезных, но не услышанных советов. В воде сверкнуло серебро, и окунь, граммов на триста, взлетел в воздух, вытащенный в чуждую среду суровой, беспощадной рукой.

- О-ох! – выдохнула Смерть, с горящими глазами рассматривая свою первую рыболовную удачу.

- Молодчина! Молодец, Настенька! – по-детски радовался пенсионер. – Я же говорил: на червя надо, на червя!

- Николай Григорьевич, а вы не поможете мне снять его с крючка? – спросила вдруг «Настенька», пряча глаза.

- Этого вы тоже боитесь?

- Да. Тоже боюсь.

- Странный вы рыболов, Настенька. Как же можно любить рыбалку, и при этом всего бояться?

- Так я в основном атмосферу рыбалки люблю. Покой. Тишину.

- Понимаю. Да, атмосфера на рыбалке особая, ни с чем не сравнимая. – С готовностью подтвердил Николай Григорьевич, снимая окуня с крючка. – Куда вам его? – спросил он, пытаясь отыскать взглядом какой-нибудь судок.

- А возьмите его себе. – Вдруг предложила его компаньонка, снова пряча глаза. – У меня на рыбу аллергия.

- Странный вы все-таки рыболов, - задумчиво произнес Николай Григорьевич. – Может, подарите кому?

- Вот вам и подарю, - улыбнулась Смерть. – А вы мне за это еще червячка подарите. Идет?

- Идет, - серьезно ответил заслуженный пенсионер, протягивая руку.

Смерть сделала шутливый реверанс, стараясь держаться подальше от протянутой руки.

Николай Григорьевич рассмеялся и взялся за наживку.

Клев и в самом деле оказался неплохим. Оба рыболова то и дело вытаскивали сопротивляющихся сверкающих рыбин на белый свет. Смерть дрожала от азарта, попутно слушая рыбачьи байки, которые умело рассказывал ей новый знакомый.

- А знаете, Настенька, о чем я всю жизнь мечтаю? – спросил он внезапно.

Смерть вопросительно подняла брови.

- Я мечтаю о том, чтобы поймать настоящую рыбину. Большую! – он широко развел руки в стороны, демонстрируя размеры «настоящей» рыбы. – Я ведь никуда из нашего города не уезжал ни разу. Да, да! Так как-то жизнь сложилась. Здесь родился после войны, здесь вырос, женился. Дети мои тоже здесь живут, - так бы хоть к ним в гости ездил… А так хочется поехать на Север и поймать семгу. Семгу, представляете? Настоящую семгу. У нас ведь крупнее щуки ничего не взять. Да и та мелкая, как и речка наша. Ну, может, и доведется еще семгу поймать-то? А? Как вы думаете?

- Конечно, доведется! – убежденно ответила Смерть и присмотрелась внимательнее к собеседнику… Яркий солнечный день потускнел в ее глазах. Прозрачная вода в реке потемнела. Жгучая горечь заполнила древнее существо. Похоже, не просто так выбрала она эту реку.

Никогда Николай Григорьевич не поймает семгу. Никогда, потому что жить ему осталось пять минут и сорок шесть секунд… сорок пять… сорок четыре… сорок три…

И ничего нельзя поделать. Сердце. Надорванное работой, проблемами сердце не оставило старику ни одного шанса. «Я ведь ничего не решаю, не в моей это власти, - обреченно подумала Смерть, - я всего лишь прихожу и забираю жизнь – самое ценное в мире – чтобы не потерялась, чтобы возродилась когда-нибудь снова».

- Вот и я думаю, что доведется еще и семгу поймать, - сказал Николай Григорьевич, забрасывая удочку.

Со стороны создавалось впечатление, будто он попал крючком прямо в жадный рыбий рот – поплавок сразу ушел под воду. Николай Григорьевич подсек, потянул на себя.

И тут Смерть хитро улыбнулась и напряглась, сосредоточенно сощурив глаза и сжав губы.

Удочка перегнулась. Леска заходила из стороны в сторону. Николай Григорьевич едва не упал, с видимым усилием удерживая удилище в руках.

- Ох, Настенька, что же это? – с недоумением бормотал он, растеряно оглядываясь. – Что же это такое?

- Тащите, Николай Григорьевич, тащите! – отвечала та.

Леска, вихляясь, как пьяный по дороге в вытрезвитель, приближалась к берегу. В прозрачной воде блеснул немалый чешуйчатый бок. Река напряглась в последнем усилии и, не выдержав, отпустила свое. Огромная рыбина взлетела в воздух и, тяжело шлепнувшись к ногам рыболова, забилась на песке.

Николай Григорьевич смотрел на нее, открыв рот, и изумление на его лице медленно сменялось тихой, какой-то детской радостью.

- Это же семга… - счастливо выдохнул он. – Это же…

Три секунды… две… одна.

Так же, как и стоял, со счастливой улыбкой на губах, Николай Григорьевич схватился за сердце и медленно сполз на песок, рядом со своей последней и такой неожиданной добычей.

Смерть грустно смотрела на распростертое тело, на опрокинувшуюся банку с наживкой, на сорвавшуюся с крючка и неуклонно прыгающую к воде, трепыхаясь, маленькую плотвичку.

«Наверное, это и есть последний подарок смерти, - подумала она, - маленькое делать большим, большое – огромным». После чего исчезла, оставив на песке умершего человека, с умершей, но исполненной мечтой.

© 7_korov

[Ravshanovich]

Рассказ второй - АЛЕНУШКА.

© Copyright Томах Татьяна Владимировна

Рассказ: Сказки

- А дедушка мой в медведя умеет оборачиваться, - сообщила Аленка, вплетая ромашку в венок.

- А поглядеть? - спросил Сашка.

Девочка отвлеклась от венка, посмотрела укоризненно:

- Разве в городе можно? Вот если бы в лесу... - Аленка вздохнула и наклонила голову, выбирая новый цветок. Толстая коса соскользнула с плеча; кончики синей ленты, обвивавшей светлые волосы, перепутались с зелеными стемлями.

Ваня, устроившись в углу беседки, заворожено смотрел на девочку, с приездом которой столько всего во дворе изменилось. Игры новые. Посиделки в избушке, где раньше только малышня в свои глупые домики играла. А сейчас вон даже Сашка, первый задира, сидит и внимательно слушает девчонкины выдумки.

- А мамка моя в птицу умела, - ловкие Аленкины руки доплетали венок, увязывали рассыпающиеся стебельки тонкой травинкой. - В птицу - сложнее всего. Надо сперва эту птицу придумать. Потом перо найти. Потом выучиться не бояться летать. Иначе уже в самый первый раз разбиться можно...

Сумерки густели, подступали потихоньку со всех сторон, превращали качели, горку, скамейки в чудных зверей из Аленкиных историй. В беседке - сказочном бревенчатом домике на краю детской площадки - стало совсем темно.

- А дед Егор, правда, на медведя похож, - прошептал Сашка в самое ухо. Ваня вздрогнул, отвел взгляд от Аленки и едва не закричал от ужаса - куст сирени возле беседки показался ему огромным, вставшим на дыбы медведем...

*

...В беседке на краю детской площадки стало совсем темно. Теперь даже не надо было закрывать глаза, чтобы представить такой же августовский вечер двадцать лет назад. Притихших ребят и мягкий Аленкин голос, рассказывающий чудные сказки... Только сирень срубили, да, наверное, теперь и не увидел бы Иван в перепутавшихся ветках страшного медведя... Взрослым глазам не разглядеть того, что видно детским. Близорукими они становятся, что ли? Мелочи бестолковые умеют рассмотреть, а целое - уже нет. И рассыпается мир на кусочки, как разбитая мозаика; вроде и красиво, и блестит - а прежнего смысла и цельности не понять...

"Вот и я, - подумал Иван, - кусочки перебирал, а главное - забыл..."

- Прости меня, Аленка, а? - сказал он в сумерки старенькой детской беседки. Будто Аленка могла его услышать...

*

Дед Егор был, вправду, похож на медведя. Широкие плечи под собственной тяжестью сутулятся, кулаки могучие, как звериные лапы, походка тяжела и чуть косолапа. Только глаза под густыми насупленными бровями - не звериные, дикими блестящими бусинами - а ясные, человечьи. Ярко-синие. Как у Аленки.

- Привет, деда. - Аленка потянула Ваню за руку. Сказала серьезно: - А это - мой братец Иванушка.

- Угу, - буркнул дед, цепко оглядывая мальчика. Добавил непонятно: - Нашла, стало быть?

- Нашла, - весело согласилась Аленка.

*

После переезда в другой район жизнь покатилась сама собой, будто и не задевая Ивана. Поступил в институт, учился, потом работал. В выходные ездили с офисной компанией на природу - шашлыки, озеро, волейбол. Директор такие выезды одобрял - укрепление корпоративного духа. Там и обратила внимание на Ивана темноглазая шустрая Маринка. Оказалась она девушкой целеустремленной и настойчивой. И симпатичной. Иван особо не сопротивлялся. "Директорская дочка, - шепнули ему. - Повезло". "А почему бы нет?" - подумал он. "Жениться бы тебе, сынок", - уже который год горестно вздыхала мама, поглаживая седеющие Ванюшины виски. Она-то знала, чего не хватает сыночку для полного счастья. Ведь и умный, и собой хорош, и зарабатывает - а все неприкаянный. В тридцать-то лет. Ни жены, ни детей. Мариночку мама с удовольствием одобрила.

На свою свадьбу он смотрел как со стороны. То на месте жениха, рядом с Мариной, кто-то другой мерещился... то вместе невесты - девушка с длинной косой, на повзрослевшую Аленку похожая...

После свадьбы они переехали в новую квартиру - подарок тестя. Иван пошел на повышение. Сотрудники льстиво улыбались и перешептывались за спиной. А ему было все равно. Как и не про него говорили. Все чаще казалось, что это не его жизнь, а чья-то чужая, которую он по ошибке проживает. Одел случайно чужой костюм - и неуютно в нем: тесно, в плечах жмет, воротничок горло душит, не повернуться и не вздохнуть... А все вокруг ахают - что за костюмчик, да как вам идет, Иван Александрыч, и цвет к лицу, и фирма... А ему больше всего этот костюм к черту выкинуть хочется - да вдохнуть полной грудью... а нельзя, один костюмчик, другого никто не предлагает...

*

Аленкины руки были ловкими и чуткими - перебирали стебельки, поглаживали пушистые желтые цветки, извинялись за сломанные веточки.

- А это что?

- Зверобой. Я же тебе рассказывала, Ванечка. Дай-ка корзинку.

- Ален, а что твой дед в лес не ездит?

- Ну, понимаешь... Дедушка говорит - это не Тот лес. А как в Тот попасть, он дорогу потерял. Старый стал, нюх не слышит, глаза не видят. Теперь пока я сама не научусь... Мы почему в ваш дом переехали - дедушка говорит, здесь Тот лес ближе, проще дорогу найти.

- Это в центре-то города лес ближе?

Ваня смотрел, улыбаясь, в ясные Аленкины глаза, где отражалось солнце, и было ему тепло и светло под этим солнцем. И верилось в волшебный лес и добрых оборотней-медведей. Во все Аленкины сказки, в которые вроде уже и смешно верить в шестнадцать-то лет...

- Ванечка, ты беспамятный какой-то, - сердилась Аленка. - Я ведь говорила, дорогу откуда угодно можно найти. Птицы вот по воздуху умеют...

- Это у тебя потому уже две недели белое перо в косе? Как у индейца?

- Сам ты индеец, братец Иванушка...

- Да какой я тебе братец...

Теплые Аленкины ладошки пахли терпкими желтыми цветами, а губы - сладкой лесной земляникой...

*

...А в последнее время стало совсем невыносимо. Воротник-удавка чужого костюма сжимался все сильнее - и надо было либо задохнуться и жить дальше беспамятным мертвецом, либо...

Сны снились тревожные. То будто прилетела к запертому окну белая птица и стучит в стекло - пусти, мол. А Ивану не пошевелиться - тело тяжестью налилось, не слушается. Будто он уже умер. Но непонятно, почему тогда он может видеть, и почему так душно и хочется это проклятое окно разбить. И не птицу в затхлость дома пустить, а самому туда - к птице...

А утром открыл окно на кухне, а на подоконнике снаружи - белое перо. Потянулся ухватить, а его из неловких пальцев ветром вырвало...

Еще снилось, что он забирается на подоконник, а в руке - то самое перо, что наяву не смог удержать. То самое, что Аленка в своей косе носила. Он сжимает это перо и вспоминает Аленкины слова. Мол, для того, чтоб в птицу превратиться, нужно сперва ее придумать. Потом перо найти. А потом самое главное и сложное - научиться не бояться летать. И понимает, что если он сейчас шагнет вниз с подоконника, так и не сумев поверить в свои крылья - тогда разобьется. А если не шагнет - никогда не сумеет превратиться в птицу. Иван стоял, вцепившись дрожащими пальцами в хлипкую раму окна, и никак не мог решиться. Ни вперед шагнуть, ни с подоконника слезть - обратно, в комнатную духоту.

После таких снов он долго не спал. Сидел на кухне, смотрел в темное окно.

Однажды пришла Маринка. Постояла рядом. Потом спросила с глухой ненавистью:

- Ну, кто она? Кто?! С кем ты мне изменяешь?

Иван сперва не понял. Потом ответил бесцветно:

- Да никого сейчас нет, Марин. Она погибла пятнадцать лет назад.

*

Аленкино лицо было по-прежнему красивым, только слишком бледным. А под затылком расплывалось темное пятно, пропитывая темно-алым толстую золотистую косу и белое перо, запутавшееся в волосах...

Ваню к ней не пустили. Удержали соседи, испуганные его безмолвной истерикой и опустевшим взглядом. Он слышал, будто со стороны, обрывки перешептываний: "С самой крыши... девятый этаж - не шутка... несчастная любовь... дуры-девочки, из-за каких-то мерзавцев..."

"Сами вы дуры, - хотел крикнуть Ваня - она в птицу хотела... и если бы не испугалась, она могла... правда, дед Егор?" Но так и не смог сказать ни слова.

А когда дед Егор, стоявший возле мертвой внучки на коленях, поднял взгляд и посмотрел на столпившихся людей, те притихли. И только тетя Аня ахнула придушенно: "Спятил..."

*

Иван вздохнул, разжал стиснутые пальцы. Открыл глаза. Не хлипкая оконная рама была в руках - а край лавочки в детской беседке. Надо же, двадцать лет - а смешная избушка еще цела. Может, это Аленка заколдовала ее своими сказками? Иван улыбнулся. Дышалось - впервые за много лет - легко. Будто он все-таки поверил в то, что умеет летать, и шагнул с подоконника. И теперь летит между небом и землей, между прошлым и будущим - летит сильной белокрылой птицей. "Спасибо, Аленка", - сказал он светлокосой девчонке, плетущей венок в сумерках беседки...

- Ты чего, парень, сам с собой болтаешь?

- Привет, дед Егор! - узнал Иван. Рассмеялся. - День какой сегодня хороший!

- Неужто?

- Точно. Я ведь сегодня живой. Первый раз за много лет. Я от жены ушел, дед Егор. Давно надо было. И ей без меня лучше будет. И с работы уволился - да теперь меня б и так оттуда... У меня теперь ничего нет. И идти некуда. А мне хорошо. Как птице, которая наконец на волю из клетки...

- Ну, гм... Птице-то тоже дом надобен. Не клетка, а дом. Чуешь разницу, внучек Иванушка, а? Ну-ка, пойдем.

Дед Егор почти не изменился. Только могучие плечи ссутулились сильнее, да походка стала тяжелее.

- Пособи-ка, - он сунул в руки Ивану авоську, где сверкал изморозью блестящий брикет крем-брюле. Аленкино любимое.

Иван смотрел, как дед возится с ключами, и ждал, когда распахнется дверь. Обыкновенная, обитая дерматином дверь городской квартиры. И запахнет хвоей и сушеными травами. И можно будет шагнуть внутрь сказочной избушки. И увидеть из окошек с резными ставнями Тот лес, который нашла Аленка, научившись превращаться в птицу. Там живут рыжие белки, которые по вечерам забегают поболтать на чай пирогами; ночью сердито ухает старик-леший, мучаясь ревматизмом; а прямо от окошка начинается звериная тропка с огромными медвежьими следами. А навстречу гостям обернется повзрослевшая Аленка:

- Здравствуй, братец Иванушка. Что ж ты так долго шел?

Он стоял на пороге этой самой обыкновенной двери - так, как стоял в своем сне на подоконнике, балансируя между страхом смерти, верой в невозможное и желанием лететь...

[Ravshanovich]

В ТОПКУ...

© Copyright Мартова Нелли

Рассказ: Фантастика

Аннотация:

Второе место в конкурсе рассказов

"ДОРОГАЯ МАМОЧКА..." Четырнадцать неровных букв, вырезанных из фольги. В каждой отражались красные всполохи пламени и плясали искры, словно праздновали победу. Огонь неохотно, без аппетита, поедал толстый гладкий картон, подбираясь к словам все ближе и ближе.

- В топку! В топку! В топ-ку! - скандировала толпа в зале.

Блестящие буквы, наконец, не выдержали жара и одна за другой оплавились, съежились и исчезли в море огня, словно их никогда и не было.

С грохотом задвинулась заслонка топки, зал притих, и на сцену поднялся следующий участник.

Генка крепче сжал свой конверт. На желтой бумаге проступили следы вспотевших пальцев, и он поспешно принялся вытирать руки об штаны. Осторожно заглянул внутрь - к счастью, содержимое конверта не пострадало. Какая банальность - эти огромные буквы из фольги, сразу видно, что принес новичок. С самого начала было ясно, что такая открытка закончит в топке.

Генка считал себя уже опытным автором. Первые его творения были такими же наивными и нелепыми, как эта "мамочка". Он нервничал и торопился, неуклюжие пальцы оставляли на ворсистой бархатной бумаге твердые пятна клея, края аппликации выходили неровными, и вся открытка была похожа на поделку первоклассника на уроке труда. И все равно, каждая новая работа казалась ему прекрасной и неповторимой. Он искренне расстраивался и переживал, когда очередное произведение безвозвратно сгорало в пламени топки. Потом он решил, что у него нет к этому совершенно никаких способностей, но опустить руки и бросить делать открытки все равно не мог. Тогда они выходили одинаково скучными и серыми, как серийная продукция большого завода.

Но на этот раз все будет по-другому. Три месяца Генка днем и ночью думал только о своей новой открытке. Во время утренней пробежки и скучных лекций, под ледяной струей контрастного душа и даже в кабинете стоматолога все его мысли были только об одном. Когда его осеняла удачная идея, Генка мог застыть с ложкой в руке за обедом и долго сидеть, уставившись в тарелку. Ночами он тщательно перебирал в уме все открытки, прошедшие отбор. Открытки, отправленные адресатам. Он искал общие черты и ломал голову, что бы придумать такого оригинального. Подмечал малейшие детали оформления - фактуру бумаги, рельеф краев, цвет декоративных пуговок. Он выпрашивал у счастливчиков остатки материалов, обменивал свой десерт и дежурства по столовой на штампики, разноцветные чернила и трафареты с витиеватыми буквами. Жалкая стипендия без остатка уходила на заказ новинок из каталогов. Все свободное время он проводил за крохотным столиком, с ножницами и клеем в руках. Не один десяток вариантов отправился в мусорную корзину, прежде чем Генка добился того, чего хотел. Потом еще месяц конверт с готовой открыткой лежал под матрасом и ждал, пока его хозяин наберется достаточно мужества. И, наконец, дождался.

Генка достал из кармана мятый листик и еще раз прочитал уже выученный наизусть список. До него еще три участника - это совсем немного. Он машинально погладил конверт и снова уставился на сцену.

Незнакомый парнишка в полосатом свитере, худенький и востроносый, прятал свою открытку за спиной.

- Ну, давай, не стесняйся, - подбодрил паренька Аркадий Петрович - старший преподаватель, который вел сегодня отбор.

Парень вытер нос рукавом, по-детски всхлипнул, и поднял свою открытку высоко над головой.

На ядовито-зеленом фоне яркие синие буквы гласили:

"Мама и папа - лучше всех на свете!"

Снизу было прилеплено корявое сердце из розовой фольги.

Зал на мгновение замер, потом кто-то тоненько захихикал, и зычный голос из зала заорал:

- В топку!

- В топку! - подхватили десятки других голосов.

Генка молчал. Ему в голову вдруг пришла ужасная мысль. Что, если его открытка в глазах других выглядит так же смешно и нелепо? Вдруг невыносимо захотелось провалиться под землю, или на худой конец, сделать так, чтобы его никогда-никогда не было в этих списках. Пусть лучше конверт всегда лежит под матрасом - тогда есть призрачная надежда. Выйти сейчас на сцену и провалиться означает лишиться ее раз и навсегда. Потому что лучше, чем то, что сейчас в конверте, Генка сделать уже не сможет. Он просто не способен на большее.

И снова закрылась заслонка топки, и вот уже осталось только двое по списку до Генки. Время, только что едва тащившееся, как дряхлый старик на прогулке, вдруг понеслось вперед со скоростью чемпиона мира по бегу. Как в убыстренной съемке показала свою открытку и получила свою обычную порцию одобрения Наташка - отличница с пятого курса. Хотя Генка и не понимал, почему так происходит, но ее открытки всегда отправлялись адресатам и ни одна из них еще не сгорела. Ничего такого особенного в них не было, но крикнуть Наташке "да" было так же естественно, как сказать "здравствуйте" преподавателю, просто по-другому и быть не могло.

Генка и опомнится не успел, как на сцене оказался следующий - смутно знакомый парень из параллельного потока. Не прошло и пяти минут, как снова хлопнула чертова заслонка, проглотив еще одну надежду.

- Следующий - раздался голос старшего преподавателя.

Липкая удушливая волна спазма пробежала по всему телу. Генка с трудом заставил себя двинуться с места. Он поднялся по ступенькам и осторожно, будто босиком по камням, прокрался на сцену. Топка обдавала его жаром - даже пот на лбу выступил. Или это от волнения? Десятки любопытных глаз уставились на конверт. Непослушными руками он открыл его, набрал побольше воздуха и поднял вверх свою открытку.

Тишина длилась невыносимо долго. Генка зажмурился, чтобы не видеть лиц.

- Нравится, - послышался ему робкий тоненький голосок.

- Ерунда, - ответил бас откуда-то совсем близко.

- В топку! - завизжали из задних рядов.

- В топку! В топку! В топку!

Генка не верил своим ушам. Не может быть! Наверное, это ему кажется. Он открыл глаза и посмотрел в зал. Кривые усмешки или снисходительные улыбки, гневные или равнодушные лица, но у всех одни и те же жесты - сжатый кулак, большой палец вниз. Он ясно почувствовал, как на глазах выступают слезы.

- Геннадий, вы готовы бросить вызов топке? Иначе ваша открытка не будет отправлена вашим родным, и мы сожжем ее прямо сейчас, - устало произнес дежурную фразу преподаватель.

- Нет, - растерянно ответил Генка, и открытка выпала из его рук.

Десятки секунд растянулись в вечность. Генке казалось, что горит не открытка - пылает и превращается в золу его собственная душа. Он почти физически ощущал жар и боль, когда с такой любовью подобранные бантики и пуговки (идеально в тон, по специальной таблице) подхватывало и терзало пламя. Вот загорелся парус от нарисованного кораблика - кусочек настоящего воздушного шелка. Генка отлично помнил, как выменял его на две порции любимого десерта. На глазах исчезали буквы и распадались слова, которых его родители никогда не прочтут.

Когда заслонка топки закрылась, Генку захватила едкая и жгучая ярость. Когда следующий выходил на сцену, он первым громко кричал:

- Отстой! В топку! Не пойдет!

Он топал ногами и махал руками, загоняя вглубь свою боль и обиду, пока у него совсем не осталось сил, и сорвал голос до хрипоты. Тогда Генка почувствовал себя пустым и каким-то неуместным, как упаковка от нежеланного и выброшенного подарка. Он встал и тихонько начал пробираться к выходу. Возле двери он споткнулся обо что-то мягкое. Из темноты раздался негромкий возглас и всхлипывание.

Генка присел на корточки. В уголок за дверью забилась маленькая девчушка, совсем малышка, наверное, первокурсница или даже приготовишка. В полутьме он разглядел рыжие кудряшки, опухшие глаза и огромный носовой платок.

- Ты чего тут ревешь? - шепотом спросил он.

- Я бою-ю-ууусь, - протянула девчонка. - Мне скоро идти, а мою открытку не возьмууууут.

- Покажи, - попросил Генка.

Она робко протянула ему прямоугольник.

- Очень красиво, - честно ответил он, приглядевшись. - Ты прямо талант. У тебя есть все шансы.

- Ну а вдруг... не возьмут, - девчушка снова всхлипнула.

- Сделаешь другую, - пожал плечами Генка и поднялся. - Какие твои годы.

- У меня папа умирает, - прошептала она чуть слышно.

- Что?

- Папа. Умирает. Он может не дожить до следующего раза.

- Так какого ты черта здесь торчишь? Ведь можно взять отпуск? У тебя уважительная причина!

- Они говорят, нельзя. Они говорят, на похороны поедешь. Они говорят, контракт лучше надо было читать, - быстро залепетала девчонка. - Я не знала, что он болен, когда уезжала. Они говорят, открытку на общих правилах, и все. А вдруг не возьмут, а я не успею...

Генка выругался. Он учился третий год и знал, что правила на самом деле куда жестче, чем кажутся. Но чтобы до такой степени!

- Не бойся! Я буду точно "за". Тебя скоро вызовут?

Она развернула скомканную бумажку, мокрую от слез.

- Сейчас был двадцать пятый... еще двое.

- Я дождусь.

Генка вернулся в первые ряды и занял свободное место рядом с высоченным бугаем. Сосед отличался толстыми очками на носу и просто оглушительным голосом. Генке даже показалось, что это был тот самый бас, от которого он услышал свое первое роковое "В топку".

Когда рыжая девчушка оказалась на сцене, Генка сразу же приготовился заорать "Здорово! Давай еще!". Она не стала долго колебаться, улыбнулась сквозь слезы и подняла свою открытку. В ярком свете ее работа показалась еще прекрасней. Было в ней что-то пронзительное, трогательное, берущее за душу. Генке показалось, что зал молчит и вглядывается дольше обычного. Вот сейчас, сейчас он первым крикнет, а все остальные - за ним. Еще пару секунд, пусть сначала все хорошо разглядят. А может, кто-то первым скажет "да"? Ведь нельзя же сжигать такое чудо...

- В топку, - пискнул кто-то сзади.

- В топку, - зарычал бугай-сосед.

- В топку, - подхватили десятки голосов.

- Здорово, - попытался закричать Генка. - Давай еще!

Но его охрипший голос утонул в общем шуме.

- Слышь, ты, - Генка толкнул соседа в бог.

- Ну чего тебе?

- У нее отец умирает! Крикни "Да", ну что тебе стоит?

- Да пошел ты...

- Да ты посмотри, какая открытка красивая! Неужели тебе не нравится?

- Дурак ты что ли? Я дальше двух метров вообще ни фига не вижу.

На краткий миг Генка потерял дар речи. Он сжал кулаки и с трудом сглотнул слюну, которой вдруг стало очень много. Решение пришло в следующую секунду.

- Софья, вы готовы бросить вызов в топке? - со сцены доносился равнодушный голос преподавателя.

- Нет, - пролепетала девчушка.

- Тогда мы сожжем вашу...

- Нет, - громко произнес Генка и поднялся. - Не надо.

Аркадий Петрович обернулся и посмотрел на Генку. На его лице читались сочувствие и поощрение одновременно. Так смотрит врач на человека, который только что согласился на рискованную, но дающую надежду операцию.

- Вы, Геннадий, хотите бросить вызов топке, чтобы Софья могла отправить свою открытку домой?

- Да, - чуть слышно ответил Генка и рухнул обратно на сиденье.

- Что ж, Софья, судьба вашей открытки решится завтра утром.

***

Всю ночь Генка не спал. Там, в зале, он видел, как Софья пробирается к нему между рядами, как сияет в ее глазах надежда, как она что-то кричит, и ее совсем не слышно, но по губам явственно читается "спасибо".

Он позорно убежал от нее. Сразу в душ для мальчиков и оттуда - в спальню. Генка свернулся в клубочек под одеялом, накрылся с головой и старался не слышать шушуканья вокруг, когда вернулись остальные ребята. Наверняка, говорят о нем. Наверняка думают, что влюбился.

Генка до боли грыз большой палец и ворочался с боку на бок. Черная, липкая волна ужаса пробиралась под одеяло и захлестывала его целиком.

- Зачем, ну зачем я это сделал? Идиот, девочку пожалел, на всю жизнь инвалидом останусь, - шептал он себе.

Потом перед его глазами снова вставала открытка Софьи - летящая, наполненная светом и одновременно уютная - от нее невозможно было оторвать глаз. Тогда Генка понимал, что если бы он не пошел на вызов топке, то сейчас точно также ворочался бы под одеялом и мучился.

- Да, только через неделю забыл бы про это и все. А теперь неизвестно, - словно шептал ехидный чертик ему на ухо.

Вызов топке... Самое опасное испытание Академии. По статистике, успешно его проходили около тридцати процентов участников. Процентов тридцать отделывались легкими ожогами, еще тридцать - травмами средней степени. Для остальных вызов оканчивался плохо. Так плохо, что лучше об этом не думать. Впрочем, само по себе это событие было довольно редким, мало кто решался на такой подвиг. Никогда в жизни Генке даже не приходила в голову мысль бросить вызов топке ради своей собственной открытки.

Он отлично помнил, как еще во время учебы на первом курсе вызов топке бросил один старшекурсник. Ему относительно повезло, он прошел два из трех этапов, а потом провалялся в госпитале всего пару месяцев. Но крики боли и ее отвратительный, липкий запах Генка запомнил навсегда.

- Не вспоминать, не вспоминать, - уговаривал он себя, и его бил противный озноб.

Он никогда в жизни не вспоминал так много, как этой бесконечной ночью. Уснуть ему удалось лишь под утро.

***

Топка. Огонь. Взгляды вокруг - сочувствующие, любопытные, ехидные. И она. Рыжая девочка Софья, бледная, растрепанная, с кругами под глазами - похоже, тоже не спала всю ночь. Обнимает свой конверт, дурочка. Вряд ли у Генки что-то получится.

С той минуты, как прозвенел гонг, Генке казалось, что он спит и видит сон. Это не его тело обдает жаром топки - ведь он почти не чувствует его. Это не его ноги ступают по узкой дощечке над морем огня. Шаг, еще шаг, не смотреть вниз, только вперед. Кто-то другой, а не Генка, преодолел первый этап. Кто-то другой, а не Генка, слышит первые робкие аплодисменты и видит смущенную улыбку Софьи.

На второй этап ушло добрых полчаса. Руки стали красными, кое-где вздулись и пронзительно ныли волдыри. Одну за другой Генка вылавливал из топки символические огнеупорные "открытки" железными щипцами. Он почти нырял в самый огонь, лоб тут же покрывался испариной, пот застилал глаза, становилось тяжело дышать. Это было трудно физически и неприятно, но Генке давалось удивительно легко. Потому что было совсем не страшно. Куда страшнее - упасть прямо в топку, как на первом этапе. Пусть ее тут же зальют пеной, все равно очень страшно и очень опасно.

Но больше всего Генка боялся третьего, последнего этапа. Хотя многие мальчишки и говорили, что это ерунда, плевое дело, каждый фокусник умеет, однако никто не рвался демонстрировать свои умения.

После второго этапа ему разрешили выпить бутылку воды. Он медленно, с наслаждением делал большие прохладные глотки и искоса поглядывал на Софью. Та радостно улыбалась.

- Ну, чего ты лыбишься, дурочка, - прошептал Генка сам себе. - Вот сейчас я завалюсь.

На первый взгляд в свете солнечного утра угли казались холодными. Ночью были бы сразу видны прячущиеся в них красно-оранжевые огоньки. Целое серое море углей раскинулось перед ним. Генка скинул ботинки и замер у самого краешка.

- Ну, давай, - выкрикнул кто-то из зрителей.

- Гена! Давай! Ге-на-да-вай! - хором проскандировала группа девчонок.

Легко им говорить. "Давай". Генка даже ноги греть с детства ненавидел - а тут раскаленные угли. Он опасливо тронул передний ряд угольков большим пальцем. Горячо! Зажмурился, сделал первый шаг и тут же отступил.

- Я не могу, - тихо произнес он, но никто его не услышал.

Он снова попытался сделать шаг, и снова боль и жар заставили его отступить обратно. Их так много, он никогда не пройдет так далеко по углям, и даже не пробежит. Жаль, что нельзя пролететь над ними, как птица.

- Я не могу, - сказал он громко.

Зрители замерли. Генка ждал презрительных выкриков и свиста, но все молчали.

- Ты уверен? - спросил старший преподаватель.

Генка беспомощно оглянулся и поискал взглядом Софью. Вон она, совсем недалеко сверкают на солнце рыжие кудряшки. Он ожидал увидеть, как по щекам ее текут слезы и дрожит покрасневший подбородок. Но девчонка была на вид совершенно спокойна. Она сидела с закрытыми глазами и словно бы даже не интересовалась происходящим.

Генка хотел было возмутиться, но ему в голову внезапно пришла мысль.

- Они холодные, - сказал он сам себе. - Надо только представить, что они холодные, и я пройду.

"Холодные-холодные-холодные", - шептал голос в голове. Генка почувствовал внезапный прилив сил, как будто его обняли и поддержали.

- Ты уверен? - переспросил преподаватель.

Вместо ответа Генка сделал шаг вперед. И ничего не почувствовал. И еще шаг, и еще, и еще один - не спеша, медленно, словно прогуливался по пляжу. Последний шаг встретили яростные аплодисменты, мальчишки улюлюкали и свистели, девчонки утирали слезы.

Генка поднял ногу и опасливо оглядел свою ступню - малость грязновата, но ожогов не видно. Болели только покрасневшие руки, и снова пересохло в горле.

- Ты молодец, - сказал Аркадий Петрович и потрепал его по плечу. - Сегодня же мы отправим открытку Софьи ее родным.

Когда Генка вышел за ограждение, она тут же кинулась ему на шею. Ее прохладные ладошки сжимали его разгоряченные плечи, и она тихонько шептала на ухо:

- Спасибо, спасибо, спасибо! Как мне тебя благодарить?

Он отстранил ее, посмотрел в глаза и спросил:

- Скажи, когда я не мог пройти по углям, ты сидела с закрытыми глазами и совсем не смотрела на меня, почему?

- Ну... - она смутилась и подобрала платочком выкатившуюся из глаза слезинку. - Я думала, что они холодные. Что ты должен представить, что они холодные. И мне так хотелось тебе помочь...

- Дурочка, - прошептал Генка и обнял ее. - И я дурачок...

- Гена, хочешь, я для тебя открытку сделаю? Мы вместе сделаем, и будет очень красиво, и ее точно отправят, вот увидишь.

Он чувствовал, как рядом бьется чужое сердце, видел, как светятся ее глаза. Чужое счастье было рядом, переливалось через край, Генка ощущал его физически, и оно заполняло его до краев. Один за другим перед глазами проплывали новые образы - новых открыток. Таких же чудесных, манящих, впечатляющих, как это кратковременное, но такое теплое счастье. Вдруг родились тысячи прекрасных слов, которые он мог бы сказать родным. Словам и образам стало так тесно, что у Генки сдавило грудь.

- Софья, - произнес он. - Это не так важно - открытки, стихи. Если больше ничего не можешь - просто будь с ними.

- Но я же не могу, ведь контракт...

- Будь с ними, как была сейчас со мной. Они почувствуют. Правда.

Генка посмотрел на солнце, улыбнулся и представил себе большой-большой привет. Огромный привет. Горячее мягкое пушистое облако с приветом. Все теплое Софьино счастье, всю свою радость, все солнечные лучики он упаковал в это облако. Дунул на него мысленно и отправил домой. Генка знал совершенно точно - привету не страшна никакая топка, даже самая жаркая.

[Ravshanovich]

Неудачная шутка!!!

Если вам скажут, что среди прапорщиков слишком редко встречаются романтические натуры, - не верьте. Среди прапорщиков они не встречаются никогда. А то, что мой командир был большим романтиком, то это как раз то самое исключение, которое только подтверждает правило. Хотя, приходится признать, воинская служба все же наложила заметный отпечаток на его возвышенную душу…

Время перевалило за полночь. Дежурство на узле связи запасного командного пункта проходило спокойно, прапорщик Пузырев включил электрический чайник и пригласил меня за стол. Перебросив наушники на шею, я подсел к нему, развязал свой вещмешок и стал доставать хлеб, масло, кефир, вареную колбасу. Все это я закупил в солдатском кафе перед заступлением на смену.

При виде толстой «Любительской» колбасы Пузырев усмехнулся и, взяв ее в руку, сказал:

- А вот с этим предметом у меня связано одно из самых печальных любовных воспоминаний.

Я поднял брови.

- Да, - вздохнул прапорщик. – Если не возражаешь, я могу рассказать, пока чай закипит?

Как я мог возражать? И прапорщик Пузырев, проведя пятерней по лысеющей голове и откинувшись на спинку стула, начал свое повествование.

- Случилась эта грустная история лет десять назад, когда я только начинал свою службу и был молодым и глупым. Нравилась мне тогда одна девушка, нравилась до безумия. Она была вся такая воздушная, трепетная и неземная, и звалась она почти по-пушкински – Татьяна Лаврина. И хотя мы с ней были знакомы полгода, наши отношения развивались очень медленно, как вялотекущая шизофрения. Во-первых, потому что у нее уже имелся постоянный хахаль, а во-вторых, чувства ее ко мне были, как она сама говорила «лишь на одну йоту больше, чем дружеские». Но именно эта йота и вселяла в меня надежду.

Я чувствовал себя запасным игроком, рвущимся в бой, чей выход на поле зависел от случая или прихоти тренера.

Я ждал своего часа.

И он таки наступил.

Однажды ее как будто расколдовали. События завертелись так стремительно, что все было похоже на сон, а в конце, забегая вперед, - и вовсе на бред. До сих пор сдержанно принимавшая мои целомудренные ухаживания и робкие попытки ласок, она вдруг превратилась в страстную кошечку, готовую к любым амурным приключениям.

Я понял, что с ее хахалем все кончено. Вскоре она мне и сама в этом призналась. Ее, как выяснилось, покоробили в нем две вещи: то, что он оказался родом из Крыжополя и то, что он все время по нему скучал, вспоминая свое крыжопольское детство.

«Какая же она деликатно-утонченная девушка, - думал я, утопая в ее чистых глубоких глазах. – Вся такая нежная, чувственная. Ее шокируют такие мелочи! Она просто божественная. Слава Всевышнему, что сам я родом из Орла.»

Мы сидели на скамеечке в парке, и на ее теле постепенно не осталось ни одного места, где бы не побывали мои руки. Моя душа пылала от предвкушения неизбежной близости. Замирая, от счастья я пригласил Таню к себе домой попить изумительного перуано-гвинейского чая. Она радостно согласилась и всю дорогу, пока мы тряслись в трамвае, ее голова лежала на моем плече. Время от времени она хохотала над моими шутками и я восхищался ее повышенным чувством юмора.

Моя звезда стремительно разгоралась над горизонтом. «Вот так – всего за несколько часов – сбываются сокровенные мечты» - думал я, открывая дверь подъезда.

Дома я поставил на плиту чайник, включил проигрыватель и пригласил свою дорогую гостью потанцевать.

А через минуту мы стояли посреди комнаты и целовались, забыв про танец и про все на свете. Негромко играла музыка, неярко горел свет. Нетерпеливыми пальцами я расстегнул через блузку бюстгальтер и, подхватив Танюсечку на руки, отнес ее на кровать, припав губами к первой попавшейся груди, упругой, как мяч, и подвижной, как ртуть. Мой язык махаоном, перелетающим с цветка на цветок, запорхал над ее сосочками. Вскоре она, извиваясь подо мной, как горная речка, прошептала «Я хочу тебя…» - и от этих слов мое сердце, давно уже вырвавшееся из грудной клетки и парящее где-то в небесах, радостно закричало в ответ ликующую песню.

Но я не торопился, я сдерживал себя. Она все равно моя, а так хотелось продлить эти волшебные мгновения перед тем, как войти в ворота рая. Прелюдия быстро достигла своего предела и я почувствовал, как Танюсечкина рука потянулась к пуговицам на моих брюках. Вечер заканчивался великолепно. «Я люблю тебя», - прошептал я, и в это же время резкий порывистый звук донесся из кухни. «Чертов чайник вскипел! И зачем его вообще надо было ставить?» Свист усилился и стал постоянным и настырным.

С неохотой оторвавшись от ее распаленного тела, я выбежал на кухню, выключил эту свистящую тварь и хотел уже было возвращаться назад, как, на свою беду, увидел начатую палку колбасы, забытую на столе еще с утра. Я машинально взял эту колбасу, чтоб закинуть в холодильник, но в этот самый миг дикая, невероятно сумасбродная идея взбудоражила мое серое вещество. А я такой человек: если мне в голову втемяшится что-нибудь прикольное, то меня уже никакая сила в мире не остановит.

С этого момента события приобрели необратимый характер - из меня мозги как будто на время вынули. Я быстро выделал в колбасе ножом глубокую нору с отрезанной стороны и надел ее себе на свое возбужденное орудие любви. «А не грубоватая ли получится шутка?» - промелькнула на задворках извилин последняя здравая мысль. И я снял колбасу, но лишь затем, чтоб нагреть ее для правдоподобности в чайнике, после чего обтер полотенцем и насадил снова, частично затолкав в штаны, прикрыв основную часть сверху майкой. Животу стало тепло. Конец искусственного приапа доходил до солнечного сплетения. О толщине и говорить не приходится. Слон бы позавидовал. Придерживая свой суррогат рукой, я, загадочно улыбаясь, медленно возвратился в комнату.

Танюсечка лежала поверх одеяла уже на расстеленной кровати, почти полностью обнаженная и сказочно соблазнительная. Я бросился к ней и возобновил прелюдию. Моя возлюбленная снова прикрыла глаза, и рука ее снова потянулась вниз. «Вот будем хохотать потом, вспоминая нашу первую близость!» - подумал я. Она расстегнула, сгорая от вожделения, брюки, и схватила рукой колбасу. Я замер, давясь от смеха. Ее пальцы сделали пару судорожных движений вверх, как бы не веря первому ощущению, лицо ее вдруг перекосилось, и в ту же секунду меня, как будто взрывной волной отбросило к задней спинке кровати, а она с полуживотным воплем соскочила с постели и отбежав к двери с ужасом уставилась на меня.

-Да я пошутил, глупенькая! – сказал я, пораженный такой впечатлительностью, и, выдернув из трусов колбасу, показал, помахивая ей.

Танюсечка плашмя, голая, грохнулась на пол.

Сам я ее в чувства привести не смог. Пришлось вызывать скорую – и через десять минут ее увезли, забрав отдельно в узелке одежду. В больнице она пролежала с нервным потрясением где-то с неделю. Меня она видеть больше не захотела. А через месяц я узнал, что она вышла замуж за своего прежнего хахаля и уехала с ним на его родину…

Закончив рассказ, прапорщик Пузырев грустно улыбнулся и принялся тонкими кружками нарезать колбасу, красиво раскладывая их на тарелке. Есть мне ее почему-то перехотелось

[Ravshanovich]

Как вы думаете, актуальна ли эта тема, интересно кому?

Или может ее на ..., ерундой маюсь?

[Дядя Илья]

Годится....

[Ravshanovich]

Не в обиду военным, три рассказа про прапоров...

История №1

Вместо эпиграфа:

"Говорят, скоро для прапорщиков введут новую форму с одним погоном, как у эсэсовцев, чтобы носить было удобней и звездочки за мешок не цеплялись!"

Служил я в морской авиации на одном из аэродромов в Приморском крае.

Керосина в те времена не жалели и наш полк летал регулярно 2 раза в неделю, один раз днем, один раз ночью. На всех полетах в обязательном порядке дежурила пожарная машина. Начальником пожарного расчета был один прапор из местных, остальные - матросы и сержанты срочной службы.

В деревне, по соседству с гарнизоном, жила у него мать в своем, частном домишке. Зимы в Приморье бывают суровые, вот он и поставил матери котел на жидком топливе, чтобы старушка с дровами не мучалась. Топливом, естественно, был авиационный керосин. Теплотворность большая, а копоти - мало. Как-то раз ночные полеты завершились около 3 часов ночи. Прапор, как заботливый командир, отправляет весь расчет спать, мол машину сам отгоню и в бокс поставлю. Когда личный состав устремился в сторону долгожданных продушек, прапор слил с пожарки все воду и, по договоренности с матросиком с топливозаправщика, заправил ее керосином, чтобы маме отвезти. Однако, то ли устал сильно, то ли мать побоялся разбудить, но решил он перенести поездку до утра, поставил машину в бокс пожарной части и пошел домой спать.

Как и на каждом аэродроме, на нашем была своя метеослужба и своя метеостанция. Распологалась она на краю аэродрома в двухэтажном деревянном здании. По закону подлости, в 5 утра здание метеостанции загорелось. Возгорание произошло в угловой комнате на 1 этаже. Народ срочно вызвал пожарку. Еще не успевшие очухаться после недолгого сна, матросики впрыгнули в машину, приехали на пожар, в рекордные сроки развернули два рукова, дали в них давление и приступили к тушению. Кто знает что такое авиационный керосин, легко представит что было дальше.

Кто не знает - поясню. Видели на кадрах военной кинохроники как немцы с огнеметами сжигают дома? Так вот было тоже самое, только струя керосина под давлением смотрелась гораздо эффектней. Внутри здания мгновенно полыхнул огромный огненный шар, старые деревянные перегородки выгорели в мгновение ока и, не выдержав, рухнули. Здание развалилось на глазах у изумленной публики и сверху его останки прихлопнула почти не пострадавшая крыша. На этом пожар закончился и прибывшему второму расчету осталось только залить незначительные очаги пламени.

На "разбор полетов" прибыл сам начальник штаба авиации флота. Не стесьняясь выражений, он всему гарнизону очень поучительно изложил эту историю и огласил оргвыводы. Свое выступление он закончил знаменитой цитатой из речи Генерального секретаря ЦК КПСС: "Все, что создано народом - должно быть надежно защищено... - и от себя добавил - ОТ ПРАПОРЩИКОВ!!!"

[Ravshanovich]

История №2

Вместо эпиграфа:

"Хода нет - ходи с бубей!"

Командующий морской авиации флота, на котором я в то время служил, имел воинское звание - генерал-полковник. Хороший был мужик, правильный, хоть и строгий. Была у него, правда, одна причуда: не любил он страшно, когда его по воинскому званию называли. Объяснял это так: генералов много, а Командующий - один! И до того он всех своих подчиненных выдрессировал, что никому и в голову не приходило обратиться к нему иначе, чем:

"Товарищ Командующий!".

Не часто, но иногда он, со своей свитой, совершал облет подчиненных ему гарнизонов с проверкой. Поездки особ такого уровня тщательно планируются, в том числе маршруты и все мероприятия, порядок и места посещения, временные интервалы и т. д. Несмотря на все это, Командующий имел обыкновение эти планы нарушить и заглянуть в такие места, после посещения которых, местный начальник получал, в лучшем случае, выговор, а то бывало и покруче.

Приехав в наш гарнизон, и следуя из одного запланированного места в другое, он, неожидано для свиты, изъявил желание посетить матросскую столовую. На беду, в этот день, дежурным по столовой в первый раз заступил молодой прапорщик, который прослужил-то всего ничего. Он в гарнизоне даже освоиться еще не успел, не то что изучить традиции или особенности службы, а уж генералов в своей жизни еще точно не видел.

Командующий неожиданно появился перед ним во всей красе. Прапор, как и положено по уставу, кинулся к нему с докладом, но Командующий жестом его остановил, протянул ему руку и сказал:"Здравствуйте, товарищ прапорщик!"

Прапорщик по уставу:"Здравие желаю товарищ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК!" - и тоже протягивает руку. Командующий руку убирает и снова обращается к прапору:"Здравствуйте, товарищ прапорщик!" Прапор ничего понять не может, бледнеет, вподает в ступор, и уже не таким бодрым голосом повторяет:"Здравие желаю товарищ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК!" - опять протягивает руку. Командующий повторяет фокус с рукой и снова с ним здоровается, надеясь, что тот сообразит, что он от него хочет. Прапор просто офигел!

В его мозгу со скоростью звука пронеслись все статьи строевого устава, положения о всех воинских ритуалах и, вообще все что он успел познать об армии за свою недолгую службу. Он выпрямился, принял строевую стойку, руки прижал по швам и, что есть мочи, заорал: "УРА!!!!"

Вся свита ржала вместе с Командующим еще минут пять!

[Ravshanovich]

История №3

Вместо эпиграфа:

"Заставь дурака богу молиться..."

Был у нас в авиационном полку прапорщик уникальный, в своем роде. Про таких еще говорят, что у них руки из задницы растут. Руки у него торчали, как у всех нормальных людей, но если он ими что-либо начинал делать, то все... ховайся! При этом сам он был человек абсолютно безобидный, робкий, никому никогда зла не желал. Ну, видно судьба такая!

Учитывая специфику авиации, первое, что сделало командование - это перевело его из эскадрильи в ТЭЧ, т. е. туда, где самолеты не к полетам готовят, а ремонтируют и обслуживают. Я в то время тоже служил в ТЭЧ в группе обслуживающей противолодочный вычислительный комплекс. Буквально через неделю после его перевода и началось! Доверили ему самую тупую работу на самолете: после установки на место всего уже проверенного и исправного оборудования, закрутить и законтрить проволкой все ШР (штепсельные разъемы). Разъемов было много, "ножек" в них еще больше.

Когда все было сделано, еще раз проверено, пришла пора включать комплекс. При подаче питания из блоков РЛС повалил дым. В итоге выяснилось, что прапор, когда закручивал ШР на 150 "ножек", умудрился одну из них загнуть. В результате напряжение +27В было подано на "ножку"

-4В. Выгорел полностью пульт управления РЛС. Поняв, что к электронике его допускать нельзя, в следующий раз послали его прикручивать редуктора на антену РЛС. Корпус редуктора сделан из литого чугуна, а сами проушины для крепления толщиной в 2 см. Буквально через 20 мин. прапор притащил редуктор назад с отломанной проушиной. Все просто офигели! Оказывается, он забыл подложить под проушины регулировочные шайбы и затягивал гайки пока не услышал характерный треск. Потом было что-то еще, и еще, пока начальник группы не взмолился и не упросил начальника ТЭЧ забрать прапора к себе на хоз. работы. В итоге он за свою зарплату подметал территорию, косил траву, зимой убирал снег, помогал кочегарам грузить уголь и т. д.

Как-то осенью послали его в очередной раз убирать сухую траву, листья и другой мусор с территории ТЭЧ. Разводить огонь на территории аэродрома категорически запрещено, это было известно всем... кроме прапора. Убрав территорию внутри колючего заграждения, которым была обнесена ТЭЧ, он обошел вокруг и сгреб мусор в кучу с другой стороны "колючки". Тащить эту кучу оттуда (300-400 м) ему было в лом и он решил ее по-быстрому сжечь. Вплотную к колючей проволоке со стороны ТЭЧ стояли 24 штуки деревянных контейнеров из-под ракет, в которых хранились зап. части и запасное оборудование. Выглядят они как маленькие деревянные сарайчики прямоугольные с одной стороны, с дверным проемом, и со скошенным под углом в 30 градусов полом, с другой стороны. Контейнер, который оказался напротив костерка, принадлежал заводским доработчикам по авиационным двигателям, в котором они хранили свою спец. одежду. Днище этого контейнера, в наклонной части, прогнило, образовалась дыра и фанера свисала почти до земли. Дальше события развивались в темпе вальса! Дунул ветерок, поднял горящую бумажку и кинул ее аккурат в дырку контейнера.

Погода стояла чудесная! Я, с еще одним офицером, сидел в курилке и наслаждался перекуром. Вдруг мы услышали страный треск за своей спиной.

Обернувшись, мы увидели горящий контейнер. Метнувшись к пожарному щиту, я схватил ведро, а он огнетушитель. Подбежав к контейнеру, я вылил воду, а у него огнетушитель не сработал. Я снова набрал воды, а он схватил второй огнетушитель, но подойти близко я уже не сумел, а у него не сработал и второй. Дальше, в течение 20 мин. сгорел 21 контейнер. Из 20 огнетушителей со всей ТЭЧ сработали только два. В приехавшей пожарной машине, воды оказалось на 3 минуты. Народ, кинувшийся было тушить пожар подручными средствами, быстро залег, когда начали рваться баллоны со сжатым воздухом в контейнере специалистов по авиационному оборудованию.

Отстоять удалось только 3 контейнера, когда приехала обыкновенная водовозка и из широкого шланга, который держали четверо человек, удалось преградить путь огню.

Но самое интересное было в том, что весь полк, во главе с командиром, возвращался в это время с другого аэродрома после недельной командировки. Еще в воздухе они увидели пожар, а когда сели и командир полка вышел из самолета, ему прямо под ноги прилетел вентиль от взорвавшегося баллона. Однако прапора даже не посадили! Спровадили по тихому без выходного пособия и все. Вот времена были!

[Ravshanovich]

Олигарх и я

В смутные девяностые жил я в многоэтажке в спальном районе недалеко от Москвы.

Дом этот был построен на месте бывшей деревни. Жителей деревенских домов, естественно переселили сюда же.

Оторванные от земли крестьяне коротали время по привычке, на "завалинке" - скамье перед подъездом. Пили, не так чтобы очень, скорее по привычке до состояния веселого благодушия.

С этой компанией у меня были вполне нормальные отношения. Пить, конечно, с ними я не пил. Но часто давал мелкие деньги на опохмел и просто. "Опять Сережка побежал, - ласково говорили мне вслед, когда я деловито выбегал из подъезда к заказчикам -Ты давай, того, не перерабатывай. Посидел бы с нами. По стаканчику бы уговорили".

Через некоторое время среди моих заказчиков объявился типа олигарх. И до того дотошный был - сам лез во все чертежи, все проверял, контролировал. То одно поменяет, то другое. И тот же час требует на проверку. Только распечатаю - звонит: " Я сейчас приеду - заберу". Ну, и надо отдать должное, не ленится едет. Сам в нашу "деревню".

А как передвигаются олигархи? Правильно! С мигалками, сопровождаемый двумя черными джипами, черный бронированный мерседес не спеша заруливает в наш двор. Выходят люди в черных костюмах. Очки. Рации. Оттопыренные карманы.

Я выбегаю с бумажками. Сажусь на заднее сиденье. За мной закрывают дверь.

На "завалинке" - гробовое молчание.

Минут через пять я появляюсь из автомобиля, показываю охране жестом как выехать из района и деловито скрываюсь за подъездной дверью.

На следующий день... трезвый, в самом лучшем, наверное, своем костюме звонит в мою дверь главный заводила из деревенской шайки. "Здравствуйте, - обращается он ко мне уже на ВЫ, - мы тут Вам были должны," - протягивает мне горстку денег...

[Daiver]

Ravshanovich +1000 Давай еще.

[Ramsesus]

Ravshanovich - спасибо!! отлично заходит

[Ravshanovich]

Можно сказать, что анекдот.

ТОК!

Прикол из Одноклассников!

Мужики вы только сильно не ржите, вчера своего мужа наконец то уговорила люстру хрустальную купить, дорогууущую ( пол года копили). Поехали в магазин, взяли люстру и на крыльях радости домой, по дороге прихватили коньячку (обмыть это дело). Сели за стол, врезали по 50, потом повторили, ну и говорю, а давай Васек все-таки сегодня повесим, мужик разомлевший, то ли от коньяка, то ли от моего щастья согласился. Поставили стул, на него табуретку,взгромоздился мой на табуретку, а меня заставил ее придерживать. Стою щастливая наблюдаю как мой орел под потолком колдует, (а он почему-то в семейных трусняках был), перевожу взгляд ниже, и что я вижу -из этих симпатичных трусиков выкатилось яичко, ну я от умиления взяла и так легонечко дала щелбанчика. Мой “ГОРДЫЙ ОРЕЛ” как полетит с этой эстакады, вместе с люстрой, которая расколотилась вдребезги, вскакивает и с остатком люстры ко мне подскакивает. Думала убъет, а он говорит: -{censored} так током 3,14издануло , прямо до яиц дошло, хорошо не насмерть….

[Ravshanovich]

Радиостанция!

Радиостанция(прикольный баян)

Москва. Конец девяностых. Радиостанция. Идет утреннее шоу, на часах - около девяти. В студии двое ведущих. В самый разгар беседы в прямом эфире в студии появляется некто из техперсонала. Скажем, админ. На админе нет лица. Вместо лица на нем - хитрая-прехитрая морда; ее выражение можно описать фразой: "А вот я вам сейчас устрою, раздолбаям!". Ди-джеи видят его, но прервать разговор не могут - эфир же как-никак. Админ подходит к одному из ведущих, наклоняется и вполголоса, но совершенно отчетливо произносит прямо в микрофон:

- Х#й

Ведущие подпрыгивают на стульях, опрокидывая кофе и испепеляя идиота взглядом. Но эфир-то идет, остановиться они не могут, поэтому делают вид, будто ничего не произошло.

Админ, не снимая морды с лица, обходит пульт, приближается ко второму ведущему... Тот отчаянно косит взглядом, как загнанная лошадь, и, не отрываясь от микрофона, пытается отпихнуть от себя морду. Морда все-таки раскрывает рот и вновь старательно произносит:

- Х#й

Разумеется, в микрофон. Тщательно выговаривая все три буквы. Ди-джеи немеют. Админ все-таки не выдерживает напряжения, раскалывается и начинает хохотать в голос:

- Идиоты! У нас передатчик отключили, вы уже минут десять в пустоту вещаете!

Идиоты в долгу не остаются. В два голоса: - Ты че, !#$%#, не мог предупредить?! Какого #$$%#?! Мы тут, как %#$, а ты, как последний @#$R$#^%!!! Да мы тебя &^%$#@ и $%^&* через "#$%^&^%"]#$%^@@&^%!!!

Через тридцать секунд в студию врывается программный директор. Молча. Он, как Александр Матросов, кидается к пульту и одним ударом ВЫКЛЮЧАЕТ МИКРОФОНЫ.

Только после этого программный позволяет себе открыть рот:

- Вы что?! Совсем *&^$%#%$#@@?!

- А чего? Передатчик-то отключили.

- Это на Москву отключили! А по спутнику мы по всей России вещаем!!!

[Дядя Илья]

Прям, отдыхаю от всякого флуда....Рафшаныч, давай дальше!!!

[Ravshanovich]

Грустная история про 8-е марта, но меня зацепило!

Дед и 8 марта!

Ранее утро…8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев, как следует начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало светать.

Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил, ни каких роз, только весенние цветы…праздник же весенний.

Я подошел к базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, да цветы действительно красивы.

- А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я почувствовал, какой ледяной ветер.

- А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, сказала тетка, торговавшая по соседству саленными огурцами.

Я стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины, дочка и жена.

Напротив меня стоял старик.

Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то привлекло.

Старотипный плащ, фасона 1965 года, на нем не было места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки, начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок, был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем просто отвалилась. Из- под плаща, была видна старая почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде, было что непреклонное и гордое, не смотря ни на что.

Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с десяток парезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты.

Деда трусило от холода, его руки были синего цвета….его очень трусило, но она стоял на ветру и ждал.

Какой-то не хороший комок подкатил к моему горлу.

Я начал замерзать, а продавщицы все не было.

Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности.

К корзине подошла продавщица.

Дед робким шагом двинулся к ней.

Я то же подошел к ней.

Дед подошел к продавщице, я остался чуть позади него.

- Хозяюшка….милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы,- дрожащими от холода губами спросил дед.

- Так, а ну вали от сюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то….прорычала продавщица на деда.

- Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку….сколько она стоит?- тихо спросил дед.

Я стоял позади него и чуть с боку. Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы…

- Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали от сюдава, - рыкнула продавщица.

- Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, -так же тихо сказал дед.

- Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка,- с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка.

Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки по рублю.

- Хозяюшка, у меня есть три румля, может найдешь для меня веточку на три румля,- как-то очень тихо спросил дед.

Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины.

Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.

- На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду,- уже прогорлопанила продавщица.

Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…

- На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, - дико захохотала эта дура.

В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана по середине.

Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, не желая слушать его, ломалась по полам и цветы смотрели в землю…На руку деда упала слеза…Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и плакал.

- Слышишь ты, {censored}, что же ты, Бл%дь, делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову кулаком.

Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала.

- Дед, а ну подожди, - сказал я, взяв деда за руку.

- Ты курица, тупая сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал слух,- еле слышно, но очень понятно прошипел я.

- Э….а…ну…я не знаю,- промямлила продавщица

- Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!?

- Наверное 50 гривен, - сказал продавщица.

Все это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу.

Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.

- На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, - сказал я

Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал…

У меня у самого слезы стояли в глазах.

Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.

- Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.

Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча.

По дороге я потянул деда в гастроном.

Я купил торт, и бутылку красного вина.

И тут я вспомнил, что я не купил себе цветы.

- Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не гоже, сегодня же восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй.

У деда хлынули слезы….они текли по его щекам и падали на плащ, у него задрожали губы.

Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах.

Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу.

- Мы…мы…45 лет вместе… она заболела….я не мог, ее оставить сегодня без подарка, - тихо сказал дед, спасибо тебе...

Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли из моих глаз…

© Redd

[yalo]

прям прослезилась. читала пару лет назад этот рассказ и тоже слёзы наворачивались.

[Ravshanovich]

в той же тематике - Коля!

Завтра будет два года с тех пор, как умер Коля. Скорее всего, я его знала с самого рождения, но в моей памяти он присутствует с моих семи лет - в тот день я здорово поругалась с подружками во дворе, и, надавав и наполучав тумаков, я, зареванная, побежала домой. Самое обидное, что меня оставили без медвежонка, - его даже не отняли, просто выбросили в лужу, пока мутозили друг-друга. Коля сидел на стульчике перед подъездом, и улыбался. Я бы пробежала мимо, но он прогугукал мне и распахнул руки. Я остановилась, а Коля пошарил в одной из своих авосек и достал какого-то пластмассового зайца, и все так же улыбаясь, мне его вручил, и прогугукал, что его зовут Коля, и спросил мое имя.

С тех пор я его и помню. Он всегда сидел у нас во дворе. Он очень любил солнышко и детишек, и здорово не любил дождь и милицию. Я росла, а Коля все так же сидел на стульчике во дворе, и помогал дворникам, сначала - дяде Грише, потом, когда дядя Гриша переехал,-какому-то парню, по-моему, он был из Татарстана, потом - таджику. И все так же радовался солнышку и детишкам, и все так же расстраивался из-за дождя и милиции.

Я вышла замуж в двадцать, и очень быстро родила ребенка. Мы, - то есть я, муж и сынишка жили в моей квартире, а Коля все также сидел во дворе, радуясь солнышку. Когда мне исполнилось 27, у меня, как это обычно бывает, случилась тяжелая полоса. Муж стал пить, и параллельно увлекся другой, дал понять, что со мной жить дальше не будет. Это была череда скандалов и истерик, большей частью с моей стороны.

В один из таких дней, я выскочила во двор, зареванная, готовая то ли удавиться, то ли удавить всех вокруг, и налетела прямо на Колю. Коля опять меня поймал, распахнув руки, и опять стал рыться в авоське. Мне, конечно, было не до него, по-моему, я выругалась матом, и ударила его, и убежала, тут же про его существование забыв.

Он пришел к нам домой вечером, с медвежонком в одной руке, и с бутылкой водки в другой. Я сначала не могла понять, чего он хочет, а он все протягивал мне медвежонка, и гундосил, что хочет поговорить с мужем. Хмурый муж выполз, начал толкать Колю вон, а тот все протягивал ему водку, и что-то гундосил. Потом как-то ругань стихла, видимо, бутылка была хорошим поводом, мужчины засели на кухне, а я через стенку слушала, о чем они говорят. То есть, не говорят, а гундосят, Коля рассказывал мужу, пока тот молчал о том, что у нас во дворе совсем мало детишек, и что меня он знает всю жизнь, и что очень нужно, чтобы у нас еще один ребенок родился. Он совсем нескладно это рассказывал, но упорно, муж рычал сначала, потом перестал.

В какой-то момент я уснула. Проснулась с мужем, - он обнимал меня. Спросила – а где Коля? Сказал, что как водка закончилась, - Коля ушел. Еще признался, что всю Колину водку он выпил сам, а Коля сосал какие-то леденцы.

Как-то получилось после этого, что скандалы у нас прекратились, пропала и мысль о разводе. Еще через полгода я забеременела, и родила дочку. Она не успела побегать по двору при Коле, но успела получить зайчика от него на прогулке в коляске.

А два года назад Коля умер. Он родился с синдромом Дауна, и прожил куда больше, чем все люди с этим диагнозом. По-моему, ему чуть-чуть не хватило дотянуть до пятидесяти. У нас опять полный двор детишек, вот только нет стульчика и Коли на нем.

Завтра я поеду к нему на могилу. По традиции, умершему мужчине полагается поставить рюмку водки на надгробие, вот только Коля совсем не пил. Он и с мужем моим не пил, когда они сидели на кухне. Он эту самую бутылку водки отдал ему, а сам сосал леденцы. У дочки есть плюшевый медвеженок, я уже спросила ее, можно – я подарю этого медвежонка очень хорошему дяде, который спит? Дочка добрая – она сразу отдала игрушку, и завтра я отвезу ее Коле.

Даунам нельзя иметь детей, наверное, это правильно, вот только нашему двору так не хватает Коли... Спи спокойно, мой милый друг, а медвеженок... пусть он обнимет тебя.

© сеть

[Ravshanovich]

В гости к богу!.

Я возвращаюсь из школы с огромным ранцем за спиной и двумя «пятерками», но настроение у меня не радостное. Сейчас меня увидит, эта чертова птица! Смешно? Мне - нет. По дороге домой меня, уже неделю встречает петух.

Да, обыкновенный петух.

Но, мне шесть с половиной лет и я самый маленький в классе, а этот монстр казался мне просто огромным. Он замечал меня издалека и мчался, выпятив разноцветную грудь , сдвинув гребень на манер спецназовского берета и перья хвоста развевались флибустьерскими знаменами.

Ничего не помогало – ни камни, ни увесистая палка в моих руках. Эта птица так грозно сверкала на меня своими карими глазками, словно один я из всего человечества был виновен в том, что жизнь свою он закончит в наваристой лапше. Я отбивался, а он все наскакивал, налетал, и пребольно бил своим железным клювом и оканчивалось все моим позорным бегством.

Но, в этот раз, я был настроен дать серьезный бой. Это было дело чести настолько, насколько я мог представлять себе понятие «честь» в этом возрасте. Дело в том, что - поскольку рос я без отца, в этот тихий приморский городок мы, с мамой переехали совсем недавно, и заступиться за меня было просто некому, - я рассказал о своей проблеме маме.

Мама ответила так:

- А этот петух видит – вот, идет трус в школу! Чего бы его не клюнуть? Куры увидят - будут уважать.

Даже я понял, что это провокация. Но: «куры будут уважать» - это крепко задело рано проснувшуюся где-то глубоко в детской душе, мою мужскую гордость. И я решил: сегодня я от него не побегу! Заклюет до смерти – не побегу!

Я выбрал увесистую кизиловую палку и иду с ней как на войну, справедливую и беспощадную. Выглядываю из-за кустов, со смутной надеждой победить «ввиду неявки противника». Нет, этот монстр там, где обычно – гордо вышагивает перед курицами, свидетельницами его триумфов и потенциальными зрителями будущих побед. Но не в этот раз, чудовище!

Он увидел меня. Вот! Бежит ко мне через дорогу! Уже близко! Я быстро сбрасываю ранец и принимаю боевую стойку. Еще ближе! Я вижу его взгляд. Он рядом! Взлетел! Я отбиваю его налет тяжелой палкой. Он отскакивает, налетает снова. Палка слишком тяжела для меня, я еле держу ее, а махать ей и вовсе трудно. Я надеялся, что все закончится после первого удара. Но нет! Отбиваю. Он налетает снова! Не успеваю отбиться, роняю палку. Проклятая птица больно клюет меня в голову, я со всех сил бью петуха рукой. Я близок к панике. Он снова готовится наскочить на меня. Бежать нельзя. Я сажусь на корточки, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза. Всё! Это конец! Жду удара!

Внезапно что-то меняется. Я не слышу своего врага. Открываю глаза. Рядом со мной стоит желтолицый пацан моего возраста и с улыбкой смотрит на петуха. Петух заворожено смотрит на маленького азиата. Мальчик подходит к птице, поднимает руку и петух, медленно заваливаясь, падает на бок.

- Нифигасе! Ты его убил? – я был ошарашен увиденным.

- Зачем? Он просто спит, – пацан улыбнулся доброй улыбкой, делающей его и без того узкие глаза вовсе похожими на щелочки, и протянул мне свою ладошку.

Так я познакомился с Фуликом.

Фулик не был моим единственным другом. Он был особенным. Он умел все. Абсолютно. Он не боялся никого, хотя я ни разу не видел, чтобы он дрался. Его слушались все, включая цепных псов и участкового. Он знал все и при этом с интересом слушал мои фантазии.

Я редко видел Фулика, встречая его всегда случайно. Летом он всегда был одет в клетчатую рубашку и брюки цвета пыльной дороги. А зимой… Я никогда не встречал его зимой. Впрочем, нет. Встречал. Однажды зимой он спас мне жизнь.

Мне уже лет одиннадцать-двенадцать. Но я все еще меньше всех моих друзей. Почти все свое свободное время я провожу на улице, дома мне неуютно из-за нового мужа моей мамы.

Зима, и наш курортный городок словно вымирает. Пансионаты, дома отдыха и турбазы стоят пустые, будто в фантастических фильмах о покинутых людьми городах. Можно играть в догонялки на заросших туями и кипарисами аллеях, поливать друг друга и все вокруг из огнетушителей снятых с пожарных щитов, бить из рогаток стекла заколоченных летних домиков. Все равно обнаружат это все, скорее всего к весне, когда начнется подготовка к новому летнему сезону.

Или сходить на берег, где после шторма лежит выброшенный морем мусор. Здесь можно найти красивые бутылки из-под какого-то заморского пойла, на них что-нибудь выменять у старшаков; разовые импортные ручки, в которые задуть пасту из отечественных стержней, и писать ими в школе на зависть одноклассникам; или артиллерийский порох, вымываемый из разъедаемых ржавчиной мин и снарядов, лежащих на дне бухты еще с Великой Войны, из него можно делать взрывпакеты или тоже поменять на что-то нужное. Еще есть стройки, карьеры с тритонами и лягушками, и катакомбы развалин старого цемзавода. Да мало ли интересного вокруг?!

В этот раз мы с друзьями решили сходить в горы. Недалеко, по ущелью. Целых три дня шел дождь, и мы засиделись дома. Сейчас дождь стих, и самое время пройтись по текущим в ущельях ручейкам и речушкам.

Дело в том, что текущая по склонам вода вымывает интересные вещи. Среди пацанов ходят легенды, будто кто-то нашел хорошо сохранившийся скифский меч, а кто-то даже немецкий «шмайсер» в отличном состоянии. Но чаще попадаются взрыватели от авиабомб. Почему-то они сохраняются дольше, чем остальная часть бомбы. Если кинуть взрыватель с моста на дорогу, он может оглушительно сдетонировать. Реже попадаются сохранившиеся снаряды. Тогда мы делаем из камней печурку, разводим огонь, кладем туда снаряд и отбегаем подальше. Взрыв не удивляет почти никого в городе – в горах прокладывают объездную дорогу и к взрывам люди привыкли.

Отец друга моего, Витьки Малькова, рассказывал, что нам досталась малая часть грозного наследия. Они, послевоенная пацанва, застали много большее. И взрывались, калечились. Во время войны здесь базировался десант на воспетую позже генсеком Малую землю. Госпиталя, боеприпасы, беспрерывные бомбежки. Все что можно было, разминировали, вычистили после войны, но иногда земля и море нет-нет, да и выбросят опасный сюрприз.

Дождь ослаб, но все еще моросит. Мы идем втроем – Витька, Руслан и я. Подходим к ручью. Вернее, ручьем это было три дня назад, сейчас это уже речка. Быстрая, грохочущая камнями, горная река. Деревянный мостик почти полностью снесен стихией, только пара досок чудом держится на закрепленной между берегами металлической рельсе, да и они почти скрыты под бурным потоком.

Обходить далеко, решаем переходить. Первым переходит Витька, за ним Русик. Я осторожно ступаю за ними по скользким доскам, стараясь не промочить ноги. Вода бьет по ногам, местами доходя до самого верха моих резиновых сапог. Пацаны уже перешли, ждут меня на берегу, торопя и ругая меня за нерешительность. Я на середине, еще пара шагов и дальше будет проще. Поднимаю правую ногу, собираясь сделать шаг, и в этот момент вода, словно живая, сильно бьет меня в левую. Резиновый сапог скользит и я, теряя равновесие, лечу в ледяную воду.

Поток накрывает меня с головой, я глотаю мутную, вкуса земли воду, захлебываюсь, пытаюсь оттолкнуться ногами от дна, выныриваю, жадно хватаю ртом воздух, и с ужасом обнаруживаю, что за эти мгновения меня отнесло так далеко, что я не вижу пацанов, лишь слышу, как они кричат мне.

Я открываю рот для крика, захлебываюсь, снова ухожу под воду, река несет и швыряет меня будто щепку, больно ударяя о камни. Отчаянно пытаюсь ухватиться за что-нибудь руками, безуспешно. Поток вертит меня, словно в центрифуге стиральной машинки, сбивая с ориентира. Я уже теряю – где берега, где дно! Чудом удается глотнуть воздуха, когда голова моя на долю секунды оказывается на поверхности! Во рту вкус крови и грязной воды, где-то в груди щемяще-обреченно: «Смерть! Так просто?!». Бьюсь обо что-то головой и теряю сознание...

- Живой? Ихтиандр…

Я как городской фонтан изрыгаю из себя воду, кашляю вполне по-живому, и открываю глаза. Я лежу на земле, с неба на лицо капает дождь, надо мной голые ветви деревьев и улыбающаяся физиономия Фулика. Точно – живой!

- А я смотрю: несет по реке что-то! Глядь – человек. Вроде не сезон для заплывов, а? Ты как?

- Нормально, спасибо… - я оглядываюсь, пытаясь сообразить, где я. Ого, отнесло меня далековато. Мокрый весь. Я осторожно трогаю макушку, смотрю на кровь.

- Встать сможешь?

- Попробую. – пытаюсь встать и тут же падаю от нестерпимой боли в ноге.

- Э, брат… Да ты себе ногу до кости раскроил о камни! Кровищи-то!

- Сапог потерял… Матушка прибьет.

- Сапог… Хорошо – живой. Давай я тебя до дома своего дотащу, обсохнешь. И раны бабка моя посмотрит. Кровь, вон, не унимается. Надо ремнем перетянуть.

- Давай. –.жду пока Фулик перетягивает ногу. – Пойдем. Только потихонечку. Больно.

- Потихонечку, понятно. А ты думал, я галопом с тобой понесусь? Терпи, казак!

Мне больно, но я невольно улыбаюсь. Потому что когда улыбается Фулик, невозможно не улыбнуться вместе с ним. А он улыбается почти всегда. Вот чему он сейчас радуется?

- А бабка у тебя что, врачиха?

- Не… Ну, так, лечит. Сам увидишь. Заодно в гости ко мне зайдешь. А то ведь ни разу не был.

Действительно, мы знакомы уже давно, а я ни разу не был у него дома. Удивительно! Впрочем, он у меня тоже не был. Это как раз не удивительно. Отчим. Ко мне не приходят домой друзья, и я встречаюсь с ними на улице. Кстати, никто из моих друзей не знаком с Фуликом, как и он с ними. Знают, конечно, друг о друге с моих рассказов и все на этом.

Останавливаемся перед невысоким забором, Фулик толкает калитку, и мы заходим во двор.

- Давай в дом. Потихонечку… Так… Садись. Снимай куртку, штаны. Болит нога? Давай помогу.

В доме я сажусь прямо на застеленный старыми коврами пол и сидя пытаюсь стянуть с себя мокрые вещи. Фулик помогает мне.

- На, одень пока мои штаны и свитер. – Фулик подает мне одежду. – Подожди, сейчас… Саида-апа! – Фулик обращается к кому-то в глубине комнаты. Я только теперь замечаю сидящую в углу по-турецки, на каких-то подушках, маленькую пожилую женщину с папиросой в зубах.

Фулик что-то говорит ей, она отвечает на непонятном мне языке, встает и уходит в другую комнату. Вскоре возвращается с небольшой плошкой в руках, молча, подходит ко мне, садится рядом и начинает осматривать мои раны, цокая языком. Все это не вынимая изо рта папиросы. Потом своими коричневыми с черными трещинками пальцами достает из плошки вонючую мазь и мажет ей мои раны и ссадины. Большую рану на ноге она закрывает на минуту руками, и кровь перестает идти. Она обильно мажет ее мазью, накрывает чистой тряпкой и что-то говорит мне.

- Подержи так минут десять. – переводит Фулик. – Сейчас чай будем пить. С плюшками.

Вскоре я убираю ткань с ноги – на месте недавней раны всего лишь небольшой шрам.

- Не болит? – интересуется Фулик.

- Нет… – удивленно отвечаю я.

- Ну вот. А ты говоришь – «врачиха»! – и Фулик заразительно хохочет.

Смеюсь и я. Вместе с нами смеется Саида-апа удивительно молодо и звонко.

В комнате нет ни стола, ни стульев. Мы сидим на полу, пьем зеленый чай с плюшками и инжировым вареньем.

Бабушка улыбается совсем как Фулик, смотрит на меня и что-то говорит, смеясь.

- Ты ей понравился. Она говорит, чтобы я приводил тебя сюда. Только не очень часто, а то ты съешь все у нас в доме! – И мы снова хохочем.

Я стал заходить к ним домой. Вернее, меня приводил Фулик. Сам я так ни разу и не смог найти их дом, как не пытался.

Все мое детство Фулик был рядом. Однажды я заметил, что он появляется, когда мне плохо, когда у меня проблемы. Где он учится, когда, чем занимаются – я не знал. Как-то так сложилось, что он не рассказывал, а спрашивать я считал неудобным, что ли. Вернее, спрашивал. Но получал всегда такой простой, искренний и очевидный ответ, что сам удивлялся – зачем спрашивал?

Время шло, я рос. В десятом классе неожиданно вытянулся, обогнав почти всех своих одноклассников. Школу закончил без троек. Поступил в строительно-монтажный техникум. Учеба, новые друзья, первые девчонки… В родной город приезжал редко. Зато по приезду почти всегда встречал Фулика.

Мы сидим у Фулика во дворе, курим косяк, и слушаем Высоцкого.

«…Мы успели - в гости к богу не бывает опозданий.

Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?»

- Вот ведь мужик был, а?! – говорю я, передавая Фулику штакет. – Вот бы с кем дунуть да за жизнь потереть!

Фулик соглашается со мной, кивает улыбаясь. Некоторое время сидим, молча, прислушиваясь к приходу. У Фулика всегда самый лучший косяк в городе. Шалу не курит, только пластик. Где берет – не знаю. Спрашивать бесполезно. Просил дать с собой, дает немного. «Приходи, кури, если нравится. А с собой не надо – мало ли что. Зачем тебе неприятности?» Хотел купить – чуть не обиделся. «Я что, барыга?» Барыг Фулик не любит.

- Меня во вторник в военкомат вызывают. На собеседование какое-то. Неделю назад восемнадцать стукнуло, загребут вот-вот.

- Доучится не дадут?

- Не, не дадут. Хоть бы курс закончить успеть. Может, досрочно сессию сдавать буду.

Мы снова молчим. Я смотрю на Фулика, он как всегда улыбается, думая о чем-то своем.

- Я вот что… Я решил рапорт в Афган подавать.

Фулик перестает улыбаться и поворачивает ко мне лицо.

- Зачем тебе эта война?

- Ну как?... Я ж мужик. Проверить себя, повоевать.

Фулик грустно смотрит на меня.

- Повоевать… Думаешь, это игра? «Войнушки»? Ты убивать будешь! Людей. И тебя убьют…

Он отворачивается. Я никогда не видел его таким. Мне кажется, он сейчас расплачется.

- Да брось ты, Фулик! Ну не всех же. Вон Мишка Хуторной вернулся. Орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Круто. И на работу хоть куда. И квартиру легче получить. А то всю жизнь по баракам да вагончикам мыкаемся. Ты ж знаешь…

- Знаю, брат. Я все знаю. Знаю, что не отговорю.

Мы снова молчим, слушая Владимира Семеновича и думая каждый о своем и оба, об одном и том же.

«…Друг оставь покурить, а в ответ тишина

Он вчера не вернулся из боя…»

- Ну, пора мне. – я поднимаюсь. – Слышь, Фулик… Ты мне адрес свой напиши. Черкну тебе что-нибудь с армейки.

Фулик смотрит на меня грустно-виноватым взглядом, и я вдруг понимаю, что он не умеет писать. Сегодня я впервые узнал, что Фулик может быть невеселым и что есть что-то, чего он не умеет.

Потом два года в ЗабВО. Дедовщина, драки, губа, сержантские погоны.

Дембель, поезд домой, встреча с мамой и друзьями.

Лето, море, девчонки, пьянки.

Окончание техникума , ГКЧП, развал Союза и ощущение новой жизни.

Первая поездка за кордон, свой бизнес, деньги, кабаки.

Смерть мамы, бандиты, наезд, гибель компаньона и мое бегство за границу.

Берлин, Роттердам, Амстердам, Париж.

Бродяжничество, ночлежки, случайные заработки и такие же случайные знакомые. Вербовочный пункт в Фонтунай Су-Буа, 3-й пехотный полк Иностранного легиона, Африка, Южная Америка.

Кокаин, снова дембель, хорошие деньги с продажи кокса, Ницца и куча новых друзей на целые полгода.

Затем Испания, работа вышибалой в ночном клубе и знакомство с самой прекрасной девушкой на свете, с красивым именем Есения.

Возвращение на Родину, свадьба, своя строительная фирма, свой дом.

Первенец Егор, затем дочка Полина, институт, расширение бизнеса.

Еще институт, кандидатская, первая написанная книга, первое издание.

Внуки, счастливая старость, смерть от инфаркта в восемьдесят семь и плачущая родня у моего гроба.

- Нравится? Как тебе жизнь? – Фулик как всегда улыбается.

- Нравится. Но ведь так не было…

- Было бы. Могло быть. Если б не пуля моджахеда там, под Кандагаром.

- То есть, если бы я послушал тебя тогда, умер бы почти на семьдесят лет позже?

- Вот именно, если б ты меня тогда послушал…

Молчим.

- Ну что, мне, наверное, пора дальше… - я под сильным впечатлением от показанного мне Фуликом.

- «В гости к Богу не бывает опозданий!» Помнишь? – Фулик заразительно хохочет.

Я как обычно не могу сдержаться и смеюсь вместе с ним. Мы стоим здесь, на небесах, и хохочем. Я – в застиранном до бела хэбэ с кровавой дыркой на груди, он – в клетчатой рубашке и брюках цвета пыльной дороги.

Пора! Мы с Фуликом по-братски обнимаемся, я поворачиваюсь и делаю шаг в светящуюся дверь.

Я делаю свой первый шаг в вечность.

© Гусар

[maxx]

Ravshanovich - молодца!

[Гость]

и сказать нечегоНо заставляет задуматься и осмотреться

[Дядя Илья]

И читал бы, читал бы......

[Ravshanovich]

Креатив, брезгливым лучше не читать!

Августовский вечер

Прекрасный августовский вечер, примерно 18-00. Я проснулся от того, что мое пес лизал мне лицо и чуть -чуть попискивал. На кануне, была какая-то вечеринка, с количеством алкоголя не совместимым с жизнью.

Открыл глаза, пес продолжал свое занятие. У меня было легкое, не навязчивое похмелье.

Выражалось оно, в частичном параличе половины моего тела, т.е. правая рука и правая нога, не слушались моего мозга. А так же я, оглох и левый глаз перестал видеть. Если бы я даже захотел в этот момент

что-то сказать, у меня бы максимум, что получилось, это:

- Аааа....ууу....гггг....

По глазам своей собаки я понял, что если, в ближайшие минут 5, я не выведу его на улицу то, к запаху моего перегара, добавиться еще и запах его гомна.

Я накинул джинсовую курточку(которая в последствии сыграет не маловажную роль) и вывалился на улицу. Было воскресенье. Вы когда нибудь, пробовали ходить с полностью не подвластной вашим желаниям рукой и ногой? Я дополз до ларька. Жестами показал, что мне надо два пива. Одно из которых было уничтожено моментально.

А жизнь, то по ходу налаживается... И посему решено было отправиться, на прогулку в Ботанический сад. Это минут двадцать ходьбы. И вот я на месте, собаки, люди, вечер, тепло... Я же, пытался найти укромный уголок, что бы спокойно выпить вторую бутылку пива, а мой пес мог спокойно погонять. Чего сделать в Ботаническом саду в воскресенье, просто не возможно.

То ли пиво, то ли вчерашняя вечеринка, сейчас сказать трудно. Но мой организм испытал первую волну. Люди вас когда нибудь переезжал каток?

Меня в тот день переехал. Он наехал мне на голову и медленно начал двигаться по направлению к ногам . Единственным местом, через которое могло выйти все то, что двигал каток. Была моя жопа. Холодный пот покрыл все мое тело в одно мгновение. Моя жопа, спросила у меня:

- Слышь, брат, а может посрём?

И в тот же миг, волна пошла на убыль и пропала вовсе. Вот человек, ну дураку понятно, надо по тихоньку идти домой. Но с другой стороны, все прошло, жизнь прекрасна.

И по этому, я прислонился к дереву и закурил. Вторая волна пришла, как ураган. Резко, мощно, она попыталась выдавить

из меня все одним махом. Я по моемому даже хрюкнул. Холодный пот уже второй раз за вечер покрыл мое тело. Я не просто захотел срать, я понял что, или я сейчас посру, или надо пальцем затыкать жопу. Вторая волна плавно пошла на убыль... Я снова закурил... Собака мирно грызла палку, мне было хорошо. Но у же тогда тревожные нотки зародились в моем мозгу...а не пойти ли мне домой? Но вторая бутылка пива в моей куртке, сигареты и прекрасный вечер, отогнали эту мысль очень далеко. Моя правая половина тела, начала приходить в себя, я начал слышать двумя ушами. Третья волна пришла как цунами.

Моя жопа, меня уже ни о чем не спрашивала, она просто кричала:

- А вот теперь парень, давай я буду срать. Она не спрашивала, а утверждала.

Мои глаза вылезли из орбит, у меня по моемому даже язык вывалился изо рта. Титаническим усилиями сжав свои полупопия и сведя вместе колени, я понял что у меня есть максимум минуты три четыре, больше я не выдержу. Пристегнув собаку к поводку я ломанулся, просто куда глаза глядят. Люди, вы когда нибудь, пробовали бегать с плотно сжатыми полупопиями и сведенными вместе коленями? Я бежал и тащил за собой собаку.

Пробежав метров тридцать, я понял, что в том направлении куда я несусь, я не смогу погадить. И по этому, я резко поменял направление и побежал в другую сторону. Сориентироваться на местности мешало, то что пыталось вылезть из меня. Когда я мельком взглянул на собаку, которая летела за мной не касаясь земли лапами. То в ее глазах был всего один вопрос:

-Хозяин, ты что пиписька женского поланулся так быстро бегать?

Давление в жопе достигло критических параметров. Мне уже было все по хоботок. Я готов был, просто сесть и посрать там где стоял. Но мое воспитание не позволяло мне этого сделать. Майка прилипла к моему телу.

Силы начали покидать меня. Я практически увидел как моя жопа начала открываться. Мое сознание исчезло, остались только дикие инстинкты. И о, чудо... небольшая полянка, укрытая от взоров кустами. Как я быстро снял штаны...я сделал это, по могучему, не стесняясь и не думая ни о чем. У меня было дикое расстройство желудка.

Вы наверное, знаете, собачий нюх раз в сто сильнее человеческого обоняния. Мой пес, странно повел носом и очень уверенно направился, к моей жопе. Но, получив два удара кулаком по морде, понял, что это не самое лучшее его решение.

- Ой, а кто тут у нас такой красивый...

Я чуть не о%уел. Я даже чуть не ляпнул, что красивый это я. Прямо по направлению к моему месту высера, шло очень милое создание женского пола, с французским бульдогом.

У меня оставалось всего два варианта.

1. За 2 секунды вытереть жопу, одеть штаны и предстать во всей красе. Но моя жопа давала мне намеки, что процесс далеко не на стадии завершения.

2. Продолжать сидеть в этом положении. Делать вид, что просто присел на корточки.

Я выбрал второй вариант. Накинув одним движением себе на ноги курточку. Я остался сидеть!

- А у вас мальчик или девочка, а то я забыла дома очки и не вижу,- сказала пелотка приближаясь ко мне.

- У меня, маааааальчик,- выдавил я из себя. Я не контролировал свою жопу, мы жили в тот момент разными жизнями.

Пищу эти строки и плачу. Как тяжело, срать перед симпатичной девушкой, при этом делать вид, что просто сидишь на корточках. Мой пес резво играется с бульдогом по кличке Муся. Ну как можно было назвать бульдога Мусей?

- Ой, вы знаете, мы недавно переехали сюда и у нас нет друзей,- прощебетала деушка.

Подожди, я ща, просрусь и стану тебе другом, пронеслось у меня голове.

- У кого это у вааааас, - плЯха-муха моя жопа меня сейчас попалит.

- Так у нас с Мусей,- захихикала девушка.

У меня затекли ноги. Шла десятая минута разговора. Вот толь ко бы она, не меняла свою позицию, в противном случае она сразу увидит мою голую жопу и то что, под попкой, а там было на что посмотреть. Во время всего разговора, я чувствовал как из жопы постоянно мелкими порциями, выливается гомно.

- Ой, а вы на выставки ходите?- проворковало создание.

- Хоооодииимм,- простонал я.

- Ой как интересно, расскажите,- невинно хлопая глазками пропело создание.

Пипец, это просто Пипец, я сру прямо перед сипатичной девушкой, и она меня еще просит рассказать, как мы ходим на выставки.

- Ну, мы это, чемпионы Украааааиныыыыы,- еще пару таких звуков и она подумает, что мне не хорошо. А мне действительно уже не очень хорошо.

Идет двадцатая минута разговора. Она щебечет про то как кормит и воспитывает Мусю, а я сру по маленьку. Я перестал чувствовать свои ноги. Попытался чуть выставить вперед одну из них, затея мне не очень понравилась, потому, что я чуть не упал в свое гомно. Пора это все прекращать, вот только как. Сказать, что я сейчас посрал и мне надо вытереть жопу и после этого мы продолжим нашу милую беседу? Нет, вариант отпал.

- Меня зовут Анжела, а вас как?- сказала девушка. Ты мне еще руку протяни, для рукопожатия.

- А меня Сааааашшааа,- Пипец, моя жопа окончательно решила испортить эту идиллию.

- Я вот гуляю, утром в 10-00 и вечером в 19-00, смотрите, как ваша собачка играет с моей, запишите мой телефон, давайте вместе гулять, -выдает создание.

Если честно, очень хотелось послать ее на хоботок в месте с Мусей, но я полез в карман куртки, и честно начал записывать ее телефон. Пипец, снял девку когда срал гы гы гы. Тогда мне было уже не до смеха... Моя жопа сам по себе издала, то того противный звук, что описать его наверное не получится. Но, скорее всего, это было похоже, на мокрый, прерывистый, гулкий пердеж, с вкраплениями звука падающего, жидкого гомна. Я попытался скрыть эти звуки за своим кашлем. Может девка ни чего и не поняла, но Муся, четко уловила направление этих звуков. Муся не спеша потрусила, прямо ко мне. Мой же (собачка женского рода), пес, лежал себе и грыз палку. В моих мыслях было только одно, как отогнать Мусю. Если она подойдет чуть ближе, то она непременно уловит тонкий запах мои испражнений, и вот тогда, Муся точно решит узнать природу происхождения этих

ароматов. Жопа опять издала звук, я уже ни чего не заглушал, просто сидел, слушал щебетание девушки и ждал своей участи. Муся осторожно пройдя мимо меня, направилась к моей жопе. Я не знаю, что она там делала, но я четко ощущал горячее дыхание Муси, прямо возле своей жопы, мне захотелось плакать. Но Муся пошла на много

дальше, Муся начала лизать мне жопу, сам анус. В моей голове пролетела мыслишка. Если Муся лижет мне жопу, значит она стоит как минимум по пояс в моем говне. Вот тут, я совсем охуел, я просто представил себе вид этой Муси, когда она закончит лизать мне жопу. Хозяйка Муси продолжала лепетать про проблемы воспитания собак, кормежки и дрессуры, Муся продолжала лизать мне жопу, а я просто закурил и заплакал...

И вот именно в этой райской идиллии наступил момент истины. Четвертая волна калаизвержения была подобно девятому валу. Я уже не мог контролировать, ни себя ни свою жопу. Я даже и не пытался сдержать эту волну. У меня создалось впечатление, что из меня в тот момент вырвалось на ружу килограмма два гомна Муся, странно хрюкнула и

затихла. Я уже даже не потел, я просто ждал.

- Муся, Муся, девочка иди ко мне,- встревожилась хозяйка.

А раньше, (собачка женского рода), ты не могла позвать свою собаку, в тумане пронеслось в моей голове. Когда я увидел Мусю, я понял, что все страхи которые я испытал до этого, были просто детским лепетом. Муся двигалась странным зигзагом, постоянно натыкаясь на палки и ветки. При этом она издавала звуки, какого-то мокрого кашля и сипов. Когда Муся проходила мимо меня, я просто о%уел. Я полностью обосрал Мусю, с ног до головы, я засрал Мусе все, глаза, уши, рот, нос и вообще все тело. Это был большой кусок гомна на бульдожьих ножках...

У вас была собака белого цвета. Но теперь она у вас коричневого. Вы забыли дома очки. Что вы сделаете? Правильно вы возьмете ее на руки, дабы определить, странные перемены в

окрасе вашего любимца.

Хозяйка Муси, взяла ее на руки....

[maxx]

Жизненно! :D

[Lekk]

Креатив, брезгливым лучше не читать!Августовский вечер...

Давно так не ржал! Аж до слез!!! Вот бы еще и концовочку этой истории!..

[Дядя Илья]

... Вот бы еще и концовочку этой истории!..

На видео!!! Изощренцы!!!

[Lekk]

На видео!!! Изощренцы!!!

Ага, получилась бы комедия в стиле Джима Керри...

[Ravshanovich]

Долго думал, вылаживать противоречащую правилам форума историю или нет, но потом прочитав ее пару раз, понял, что те ненормативные слова, которые имеются в данной истории имеют совсем нормативный смысл, тем более что здесь все взрослые люди. Поэтому читайте без корректировок и редактирований.

Дружников Юрий

Как я прославился в американской славистике

По приезде в Америку мне пришлось около года читать курс лекций о писательском мастерстве на английской кафедре в одном техасском университете. В первый же день, когда я шел по коридору, меня остановил симпатичный пожилой человек, как оказалось, профессор славянской кафедры, лингвист:

— Очень кстати вы у нас появились, коллега! – Стивен Кларк широко улыбался. – Так сказать, представитель великой русской культуры, единственный натуральный тут. Мы-то все учили язык в колледжах, даже русских преподавателей не было, а в Советский Союз нас пускают с трудом. Железный занавес тормозит развитие лингвистики. Сейчас я исследую некоторые аспекты лексики в вашей стране. Можно задать вопрос носителю языка?

— Разумеется.

Вынув блокнот, Кларк перелистнул несколько страниц, упер палец.

– Вот, проблема инверсии... Ведь грамотно сказать: "Я ел уху". Не так ли? То есть "Я ел рыбный суп". Почему русские меняют порядок слов и говорят: "Я уху ел"? И почему слова уху и ел иногда пишутся слитно?

Не без трудностей уловил Стивен разницу между уху ел и охуел. Он тщательно записал в блокнот объяснения.

– Богатейший язык! Кстати, а что значит хуярыть?

Пришлось, насколько возможно, перевести.

— Боже мой! – обрадовался он. – То же, что трудиться*. Так просто... А мы тут на заседании кафедры ломали голову. Значит хуярыть - глагол. От какого слова?

— От общеизвестного.

— Ах да, конечно... Русская классика. Какое гибкое слово! А женщины могут хуярыть или у них свой термин? Тоже могут? Все русские вкладывают в труд свою сексуальную страсть. Такова и будет моя новая гипотеза. Хуярыть – глагол несовершенного вида, не так ли?

— Конечно, но с приставкой "от" будет совершенный.

— Отхуярыть? Потрясающе!. Я - отхуяру, ты - от...

— На конце ю...

— О!

Стивен понимающе кивнул, опять сделал пометку в записной книжке и спрятал ее в карман. Довольный, он долго тряс мою руку.

– Блистательно! Ваша консультация бесценна. Иду в класс, отхуярую лекцию.

Закрутились университетские дела, новых знакомств уйма и любознательный коллега был забыт. Однако, через несколько дней Кларк окликнул меня в очереди на почте. Он обрадовался, будто мы не виделись вечность, стал расспрашивать, как устроилась семья.

– Кстати, – он вытащил блокнот, – случайно не слышали такого слова – ебырь?

– Слыхал, – смутился я – не от слова, а потому что выкрикнуто оно на весь зал.

К счастью, не он один, но все вокруг, стоящие в очереди и служащие на почте в этой техасской глубинке, не знали этого слова. Но услышали бы английский эквивалент, произнеси я его. Поэтому инстинктивно я перешел на шепот. Его лицо сияло.

– По-русски гораздо красивее звучит! Вы меня поражаете эрудицией.

Подумал, что Стивен иронизирует, а он продолжал:

– Ваша экспертиза безупречна. У всех нас русский искусственный, бывают заминки. Очень-очень рад дружбе с вами!

Подошла моя очередь, и надо было запихивать в окошко конверты.

В суете дней я забыл нового друга, но вскоре он напомнил о себе. На славянской кафедре шел мой доклад о белых пятнах в советском литературоведении. Десять минут оставил на вопросы.

— Вопрос вот какой, – поднялся Стивен, – Ебать твою мать?

— В каком смысле? – слегка растерялся я от неожиданности, ибо это не вытекало из предмета лекции.

В зале кто-то хихикнул, видимо, среди аспирантов нашлась русскоязычная душа.

– А как же вы объясните наличие параллельного выражения ёб твою мать? Откуда взялась краткая форма ёб вместо ебатъ! Я разрабатываю гипотезу: сокращение необходимо русским для быстроты перехода непосредственно к акции...

– Возможно, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

– И еще проблема, – продолжил Стивен, – В чем суть процесса опизденения?

Тут вмешался председатель:

– Вопросы по лингвистике несомненно важны, – сказал он, – но уводят в сторону от литературного критицизма – объявленной темы нашего заседания.

Кларк поймал меня на выходе:

– Они все опизденевели. Я правильно употремляю, не так ли? И уже широко использую ваши слова в классе. Заметен энтузиазм тех студентов, которые раньше скучали на лекциях. Кстати, я сообщил о вас в Оклахому, одной коллеге, ее зовут Глория Хартман. Профессор Хартман хуярует монографию об освобождении русской женской речи от контроля мужчин, тормозящих эмансипацию. Надеюсь, не откажете ей в консультации?

Глория позвонила по телефону и упорно говорила по-русски.

— Мне же не с кем практиковаться по хорошему русскому языку, – призналась она, – Мой Хуйчик ничего не понимает.

— Кто?

— Так я ласкательно зову мой муж. Он по русскому языку ни хуя... Надеюсь, я правильно употремляю ваш хер?

— А чем ваш муж занимается?

— Он профессор ебаной американской экономики. А я недавно ходила в Россию заниматься проституцией.

– В каком смысле?

– В прямом. Тема у моей новая книга: "Усиление эксплуатации московских проституток в период гласности и перестройки и их протест через русский лексикон".

— Был протест?!

— Еще какой! И у меня вопросов до хуя.

— Видите ли, Глория, сам-то я проституцией не занимался. Вряд ли буду полезен.

– Будет вам пиздеть! Стивен говорит, что лучше вас он никого не знает.

Глория звонила мне регулярно раз или два в неделю. Я надеялся, что она разорится на телефонных звонках, и тогда я отдохну. Но этим не пахло. Потом раздался звонок из Вашингтона. Меня пригласили в Госдепартамент прочитать лекцию о современной советской культуре. Билет на самолет прислали по почте. Ночью я прилетел в ближний Вашингтонский аэропорт, поспал два часа в забронированном для меня отеле, а утром за мной заехал мужчина в годах, слегка отечный, организатор лекции, и повез на завтрак. Хорошо бы узнать, что за аудитория меня ждет, но хозяин предпочитал рассказывать старые русские анекдоты, сам смеялся и на мои вопросы не отвечал. В аудитории оказалось человек около пятидесяти лиц обеих полов, большей частью молодежь. Все одеты с иголочки. Организатор представил меня. Он добавил:

– Вы разъезжаетесь в посольства пятнадцати новых государств, в которых русский язык еще долго будет основным средством общения. Профессор Глория Хартман, которую вы все помните, рекомендовала этого эксперта в интересующей нас реальной области. Для успешной работы вы все должны понимать, куда вас посылают на переговорах. Он обратился ко мне:

– Вот тут сзади поставлена для вас доска. Просим все выражения записывать. Кроме того, мы пишем на пленку правильное произношение для лингафонного кабинета, чтобы все присутствующие могли потренироваться в русском мате за оставшиеся до отъезда недели. Леди и джентльмены, прошу въебывать!

Так потекла моя новая жизнь, и устанавливались научные контакты. Лучше бы они выписали уголовника из Бутырки, чтобы учил их говорить по фене.

Месяц спустя я сидел в университетской библиотеке, когда подошел сияющий Стивен Кларк, неся подмышкой тяжелый пакет.

– Это вам подарок!

Он подождал, пока я разверну сверток, выну книгу, и тут же сделал дарственную надпись на титульном листе словами, которыми все авторы надписывают свои книги. Книга сияла. Она была шикарно издана престижным академическим издательством: в яркой сине-красной суперобложке – коллаж с портретами русских классиков. "Нью-Йорк-Торонто-Лондон-Токио" – красовалось на титуле. Стивен ушел.

Я погасил проектор, в котором читал микрофиши, стал листать книгу и вдруг натолкнулся на свое имя: "Экстаз в русской психофизиологической традиции называется охуением". Ниже следовала сноска: "Приношу глубокую благодарность моему коллеге профессору Дружникову за разъяснение значения этого важного для русской культуры слова".

Я стал листать с интересом.

"Термин ёбырь можно считать существенным для неофициальной положительной характеристики русского человека". В сноске внизу страницы я прочитал: "Это наблюдение помог мне сделать эксперт в этой области Юрий Дружников".

"Для обеспечения сексуальной мобильности русский народ трансформирует правильные грамматические конструкции ебать мою мать, ебать твою мать, ебать его мать, ебать ее мать, а также ебать нашу, вашу и их мать в почти аббревиатурную форму ёбмою (твою, его, ее, нашу, вашу и их) мать", В сноске было написано; "Благодарю моего коллегу Дружникова за одобрение моей гипотезы по поводу семантики симплифицированной формы ёб".

В книге я насчитал двадцать семь сносок со своим именем, возле которого стояли, помимо названных выше, слова: мля, курва, опизденеть, мандавошка, пиздорванец и некоторые прочие, плюс все грамматические производные этих слов.

Минут через пятнадцать Стивен вернулся, спросил:

— Ну, как мое исследование?

— Несомненно, очень ценный вклад в лингвистику.

— А знаете, в издательстве оказалась консервативная редакторша, немного помнившая русский; у нее бабушка была из Минска. Язык редакторша совсем забыла, но ваши слова помнила с детства.

— Не мои, а фольклорные, – уточнил я.

— Не в этом дело! Она просила меня эти слова заменить на более принятые в американском лексиконе.

— Честно говоря, в этом был резон...

— "Но ведь это же посягательство на академическую свободу! – сказал я ей. – Цензура!" Тогда она попросила ссылки на иностранный источник. Тут я согласился... Поэтому в тезаурус введен раздел "Первоисточники толкования русских терминов". Вот тут...

Полистав страницы, он упер палец. Глаза мои побежали по строчкам:

Блядища – профессор Юрий Дружников (Италия)

млядун – см. ёбырь

ёбырь – профессор Дружников (Италия)

ёб мою (твою, его, ее, нашу, вашу, их} мать – профессор Дружников (Италия)

пиздюк – профессор Дружников (Италия) хуище – см. {censored}

{censored} – общеупотребительное в Советском Союзе и Италии

хуярыть, выхуярыть, дохуярыть, захуярыть, изхуярыть, отхуярыть, перехурыть, прихуярыть, ухуярыть – профессор Дружников (Италия)

И так далее. Все мои авторские права были соблюдены. Но с каких-таких пор они стали вдруг моими? Ведь это все – народное достояние! Будь я таможенником, вообще бы не дозволял это к вывозу,

А почему источник – Италия? – мягко, чтобы не обидеть, спросил я Кларка.

Он вдруг перешел на русский, как оказалось, довольно хороший.

— Видите ли, я стараюсь быть пунктуально точным во всех мелочах. Это же академическое исследование, ебёна мать! То, что это русский лексикон, и мудоёбу понятно. Но вы меня информировали, что в процессе эмиграции опизденели в этой ёбаной Италии и только потом прилетели в США. Тут, мля, принципиально важно, как и куда раскрепощенная от тоталитарной идеологии русская лексика перетекается через границы. Я получил от университета гранд и летал в Рим, чтобы проверить мои предположения. В процессе исследования гипотеза полностью подтвердилась: в Риме таксисты понимали все данные термины. Я сделал четыреста магнитофонных записей. Но вы остаетесь для нас основным родником!

— Право же, – смутился я, – это преувеличение...

— Напротив! Вот, смотрите: в предисловии я пишу, что без вашей ценной помощи книга {censored} бы состоялась.

Вот. оказывается, что... Значит, еще и в предисловии?! Листая книгу, это я пропустил...

– Благодарствую! – я пожал его мужественную руку, окрепшую в борьбе за свободу русского слова в консервативной Америке. Кларк похлопал меня по плечу.

– Хули тут благодарить? Это мы признательны вам, нашему главному эксперту. Мы с коллегой Глорией Хартман начинает кампанию за обогащение экспрессивными русскими средствами закостенелого американского языка. Пускай и в Америке хуяруют и пиздяруют. Кстати, кафедра уже утвердила название, и, без лишней скромности сообщу вам: можете считать меня основоположником новой науки - ебеноматики. Тут и ваш реальный вклад в американскую славистику.

1999.

[Ravshanovich]

Кстати, если админы решат ее удалить, возражать не буду!

[Lekk]

Уже ржу в голос, соседи наверное вызвали скорую... Ну жжжет!ЗЫ: Не понять иностранцам ТАКОЙ русский язык, ведь все нации говорят мозгами, а мы чувствами и душой!..